Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Кроме того, во всех языках существуют чисто этнические контекстуальные моменты, связанные с фоновым общением и лакунами. Фоновым называется общение, в котором определяющую роль играет подтекст, подразумевающий, что собеседники относятся к одному этносу и понимают этот подтекст без слов. Лакуны – своего рода белые пятна на семантической поверхности языка, т.е., отсутствие слов для тех значений, которые есть в другом языке, но которых не существует в данном. Так, в английском языке существует несколько слов, связанных с профессией адвоката: barrister, counsel, counselor, advocate, lawyer, attorney и т.п. В русском же все эти названия (различающиеся для англичан определенной спецификой профессии: адвокат по гражданским делам, адвокат по уголовным делам и т.д.) заменены общим наименованием. Этот факт дает реальную возможность судить о том, в какой из этих двух стран наиболее разработана система права. Нередко лакуны случаются причиной курьезов, связанных с переводом с одного языка на другой. Так, например, американский антрополог спросил у японца, хорошо знающего английский, как бы он перевел со своего языка выражение из японской конституции, воспроизводящее американское: “Жизнь, свобода и поиски счастья”. Японец перевел: “Разрешение предаваться разврату”. Англо-русско-английский перевод превратил телеграмму “Женевьева исключена за проказы” в “Женевьева повешена за подростковые преступления” ( suspend — исключать; подвешивать превратилось в hang — вешать, казнить ). Различия в культуре этносов выражаются и в том, что слова с одним и тем же значением могут различаться в оттенках одобрения или порицания чего-либо. Например, для финна слово “болото” имеет положительный смысл: это нечто хорошее, что веками сохраняет различные вещи (сучья и т.д.). “Болото” для венгра – имеет еще более отрицательную семантику, чем для русского: если в русском языке болото является символом застоя, рутины, то в венгерском – гнилости, тления. Здесь можно говорить о ценностной функции языка. Так, по-русски слово “праздник” семантически восходит к “праздный”, а в белорусском языке “свята” — к слову “святой”. Так различие в одном слове двух сходных языков дает нам представление о соответствующем отношении к празднику каждого из этих народов. Более того, именно этот, заложенный в слове ценностный контекст, бессознательно усваиваемый всеми членами этноса, и диктует им соответствующее отношение к празднику. Посредством такого неосознанного усвоения ценностных констант, заложенных в языке, во многом и передаются традиции : как только ребенок овладевает языком, он впитывает в себя соответствующие традиции этноса. Ценностные ориентиры отпечатываются не только в лексике, но и в самих формах речи, часто связанных с этикетом. В книге “Китай: страницы прошлого” В. Сидихменов приводит пример достаточно типичного китайского диалога [62, 326]: • Как ваше имя? • Мое ничтожное имя Чжан. • Как поживает ваша драгоценнейшая супруга? • Моя ничтожная жена поживает отлично. • Как ваш драгоценный сын? • Мой собачий сын здоров вашими молитвами. Не следует думать, что такое самопринижение искренно: это – не более, чем форма, отличающая воспитанного человека от невоспитанного. Века жизни в условиях патриархального, бюрократического и жесткого Китая выработали такую форму общения, где обе стороны демонстрируют друг другу скромность, благорасположенность и покорность. Кроме того, именно культурные традиции народа определяют разрешенные и запрещенные темы, а также темп разговора, его громкость и остроту. Так, в корейском речевом этикете различается семь ступеней вежливой речи: почтительная, уважительная, характерная для женской речи, учтивая, интимная, фамильярная и покровительственная. На вопрос “ How are you ?” американец ответит: “ Fine !” А как мы отвечаем на аналогичный вопрос? В лучшем случае: “Нормально”. Причина этому, думается, очевидна. Она состоит в убеждении американца: если мои дела плохи, то я — не личность, ибо в свободной стране каждый умный и деятельный человек имеет шанс добиться успеха. А для славянина успех не является мерилом ценности личности: во многом корни этого явления – в православии и в духе патриархальной общины. На некий национальный фатализм указывают и множественные инфинитивные конструкции русского языка, значение которых связано с необходимостью, но в состав которых не входят слова “не могу”, “обязан”, “должен”. Например: “Не бывать Игорю на Руси святой”. Иррациональность как черта русского характера проявляется хотя бы в той огромной роли, которую играют в нашем языке безличные предложения. Эти конструкции предполагают, что мир в конечном счете являет собой сущность непознаваемую и полную загадок, а истинные причины событий неясны и непостижимы. Например: “Вечереет” или “Стучат”. Иррациональность русского характера и, следовательно, языка доказывает и наше излюбленное слово “авось”, оттенки которого невозможно хоть сколько-нибудь адекватно передать в переводе. Означает оно примерно следующее: “поскольку жизнь непредсказуема, ее нечего и пытаться как-то рационально организовать; самое лучшее – просто положиться на случай”. Случай в русском языке выступает как Фатум. Слова языка — не просто слова: они содержит в себе миры понятий, предпочтений, культурных реалий, исторических событий жизни этноса. Именно об этом писал С.Я. Маршак: На всех словах — события печать. В отношении к феномену смерти |
|
|
|
|
