<<<     ΛΛΛ     >>>   

Человек первобытного общества еще не чувствует себя отдельной личностью. В тотемизме он не просто рассматривает себя потомком какого-либо вида животного, или божественного (полубожественного) существа. Эта связь проходит через все его физическое и социальное существование. Во многих случаях такое отождествление и консолидирует данный клан, отличая его от других (мы – вепри, а они – птицы), и в этом уже можно явственно различить антитезу “мы – они”, указующую на осознание своего племени (а затем — и народа) как уникального сообщества.

Другая производная мифа – табу (запрет). Во многом благодаря табу и возникает этнический стереотип поведения. Свои табу (в силу авторитетности породившего их мифа) кажутся безусловными и правомерными в гораздо большей степени, нежели табу соседей. Есть, разумеется, и общие для разных народов табу (на убийство, инцест, каннибализм, т.е., на те поступки, которые могут привести к вымиранию или деградации вида, племени, наконец, этноса), но в остальном табу различны. Этим нарождающийся народ как бы создает некий порог коммуникации, отделяющий его от соседей. В этом проявляются этнодифференцирующая и этноинтегрирующая функции мифа.

И тотем, и табу служат консолидации людей в общность, организации их в целое посредством нормативно-регулятивной функции. А. Бергсон пишет об этом: “Из всех существ, живущих в обществе, человек — единственное, которое может отклоняться от социальной линии, уступая эгоистическим интересам, когда речь идет об общем благе; во всяком ином месте индивидуальный интерес неизбежно сочетается с общим интересом или подчиняется ему. Этот двойной изъян есть плата за ум < ... > Он (человек) не может размышлять о том, чего природа требует от него как от общественного существа, которое она из него сделала, не говоря себе, что часто ему будет выгодно пренебрегать другими, заботиться только о себе. И тем не менее именно природа захотела породить ум... Она не могла не принять меры для того, чтобы порядок, едва нарушенный умом, стремился восстановиться автоматически. По существу, мифотворческая функция < ... > имеет как раз эту цель... Это защитная реакция природы против того, что может быть угнетающим для индивида и разлагающим для общества в деятельности ума [10, 220-221 ] . Нормативно-регулятивная функция мифа является защитой общности от дезорганизации, междуусобиц и во многом выполняет консолидирующую роль формирования идентичности, реализуясь посредством ценностей и норм данного племени, этноса или социальной группы.

Наконец, существует и еще одна функция, неразрывно связанная с уже перечисленными, — функция сакрализации . Любое проявление сущего для мифологического сознания является проявлением божественного. Если боги или духи сотворили мир, установив в нем конкретные формы поведения — например, определенный способ принятия пищи или сбора урожая, то именно такая форма поведения единственно верна в силу своего божественного происхождения . Таким образом, миф создает закон, моральный императив, цементирующий общность и именно путем сакрализации этого закона добивается его выполнения. Действительно, если бы не уверенность мусульман и евреев в том, что поедание свинины — грех перед Иеговой или Аллахом, то, думается, они ели бы свинину, так же, как едят ее другие народы.

Но само воздействие мифа не было бы столь могущественным, не будь всякий миф универсален и целостен . Эта универсальность существует в двух планах: во-первых, в плане целостности восприятия мифа членами общности (миф воспринимается всем существом человека — и умом, и сердцем); и, во-вторых, в том, что сами мифические структуры соединены в некий единый комплекс, который Дж. Армстронг назвал “мифомотором” .

В трактовке Армстронга, мифомотор — это конституирующий миф (или комплекс мифов) какой-то общности, объясняющий и оправдывающий само ее существование, дающий ее членам представление об их идентичности. Так, например, по Армстронгу, составные части русского мифомотора — собирание русских земель, защита православной веры, ощущение своего мессианского предназначения. После перехода этноса в стадию нации такой мифический комплекс нередко используется государством в своих целях.

Думается, что определенные типы мифов неотделимы от самой этнической идентичности . Так, этнос не обязательно владеет собственной территорией, но в любом случае самосознание его членов предполагает некий мифический образ “земли обетованной”, которая является объектом почитания и притяжения, чему способствуют, например, паломничества, позволяющие символически восстановить связь со священной землей.

Поскольку миф — это первая форма познания человеком мироздания, то неудивительно, что первой моделью мира у человечества была мифологическая, космическая картина мира . В мифах якутов, народов Алтая, американских индейцев, папуасов киваи можно найти указания на центр мира, разделенные небо и землю, четыре стороны света. Не случайно многие народы создавали свои поселения на перекрестии двух дорог, в центре возводя храм. Другая популярная мифологическая модель мира — растительная , представляющая мир в виде “мирового дерева” (оно же “дерево судьбы”, “древо жизни”, “небесное дерево”). Обе эти модели структурировали все уровни отношений неба, земли, подземного царства и человека как их посредника.

Помимо модели мира мифология создавала типичные поведенческие модели для всего общества, базирующиеся на образе мифического героя, превращая историю его жизни в архетип (Одиссей — хитроумие, Федра — страсть, Авраам — вера, Гильгамеш — искания и т.д.). Такие образы служили цели воспитания народа в свете его норм и ценностей. Таким образом миф “выковывал” человека, соответствующего запросам этнической или социальной общности.

Все это подводит нас к объяснению удивительной жизнестойкости и даже бессмертия мифа . В первую очередь, миф бессмертен, ибо бессмертно символическое и архетипическое восприятие мира, стремление понять мироздание как единое целое, а место человека в нем — как неслучайное предназначение.

Вторая причина бессмертия мифа — сама его жизнеутверждающая природа .

Чувство непоколебимого единства жизни (поддерживаемое идеями бессмертия предков, бессмертия природы, рода или народа) настолько сильно, что приводит к отрицанию смерти как таковой. И если для первобытного мифологического сознания характерно ощущение, что смерть не закономерна, неестественна, то и человек последующих времен, безуспешно пытающийся “приручить”, смерть, так не смог этого сделать. По словам Э. Кассирера, мифология есть, быть может, самое сильное и энергичное утверждение жизни, которое мы находим в человеческой культуре.

Важнейшее основание вечного цветения мифа — это его функциональная необходимость для этнических, классовых и государственных нужд , причем, в этом случае миф зачастую становится не только могущественной, но и губительной силой.

В период, когда какая-либо человеческая общность находится перед лицом опасности и неизвестности, вновь оживает миф, до тех пор ожидавший своего часа, чтобы появиться из тени на свет. Трудно найти более мощное средство воздействия на членов общества, объединения людей, причем, в силу не рационального родства мнений, а того, что называется “эффектом толпы”. Чаще всего политический миф имеет своей основой миф национальный, используемый в государственных целях. Такая идентичность требует собственной “национальной” истории — великого прошлого (мифа о золотом веке), великих героев (так немецкий фашизм активно использовал в своих целях персонажей германского эпоса). И, наконец, непременный атрибут любого национального мифа — образ “людей с песьими головами”, т.е. “врагов”. Это хорошо понимал Гитлер. Как-то в беседе фашистский дипломат Г. Раушнинг спросил у него, не надо ли уничтожить всех евреев. Гитлер ответил: “Нет. В таком случае их пришлось бы изобрести. Людям нужен зримый образ врага, а не только воображаемый... Еврей всегда сидит у нас внутри. Гораздо легче бороться с живыми евреями, чем с этим незримым образом” [44, 145-146 ] .

Осознание масштаба самого явления мифа — одно из важных открытий нашего века. Любое время и любая человеческая общность “носит” в себе миф, который не лучше и не хуже мифов другого общества и времени. Это осознание тем более важно теперь, в нашем мире, где живое общение народов и культур стало необходимым способом их существования.

3. Взаимосвязь мифологии и религии

Религия вырастает из мифа и никогда не порывает с ним до конца.

Их внутренняя общность — в стремлении объяснить мир и жизнь человека как часть единой жизни всего мироздания, как феномен сверхчеловеческий, космический. Как и миф, религия основана на вере в то, что мир и, следовательно, жизнь человека — больше и богаче, чем видимый нами мир и наша обыденная жизнь. Вера – опыт приобщения к непостижимому, сверхразумному, мистически-интуитивному, попытка расширения мира за его границы.

Вера есть экзистенциальная категория надежды. И это не только надежда на обретение посмертного блаженства, но и надежда на осмысленность собственной жизни как служения вечному и высшему, на освобождение от природных законов посредством чуда. Подтверждением этого служат слова из Нового Завета, которые в разных вариантах существуют основанием практически каждой религии: “Имейте веру Божию. Ибо истинно говорю вам: все, чего не будете просить в молитве, верите, что получите, и будет вам”. Потому верующий человек чувствует себя гораздо более защищенным перед лицом мира, чем человек неверующий. Вера дает человеку душевное состояние покоя и логически непоколебимое само обоснование его существования в мире.

“О вере позволительно говорить только там, — писал русский философ И. Ильин, — где истина воспринимается глубиной нашей души; где на нее отзываются могучие и творческие источники нашего духа; где говорит сердце, а на его голос откликается и остальное существо человека; где снимается печать именно с этого водного ключа нашей жизни, так что воды его приходят в движение и текут в жизнь” [33, 136 ] .

По мнению митрополита Александра Введенского, есть три типа веры и верующих: интуитивная вера; вера из соображений морали; и наконец, эстетическая. Любой из этих вариантов веры – ценностен, будь то ощущение находящегося рядом и ведущего тебя Бога; или следование чуткой совести; или осознание того, что Вселенная вокруг тебя – не бездушная машина без машиниста, а единый одухотворенный мир.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Безынициативности белорусского народа
Культуры как регулятора нашего бытия пересекаются
Традиция это даже
Понятие ментальности приобрело свое нынешнее содержание
культуры Чернявская Ю. Народная культура и национальные традиции 8 общества