<<<     ΛΛΛ     >>>   

Естественно, кто-то возразит. Допустим, я утверждаю, что, если бы Джонс был богат, он пил бы на завтрак шампанское. На первый взгляд, это предложение говорит о Джонсе, существующем здесь, в нашем действительном мире. Как может Джонс находиться также и в возможном мире? Здесь возникает проблема «трансмирового отождествления», которой особо важное значе-

65

ние придавал Куайн. Ответ Льюиса состоит в том, что, хотя Джонс может существовать только в одном мире, он имеет «двойников» в возможных мирах, которые минимально отличаются от мира Джонса, и, если рассматриваемое условное высказывание истинно, то ни об одном из этих двойников нельзя сказать, что он является богатым и не пьет шампанского на завтрак. Эти двойники имеют «достаточно близкое» сходство с Джонсом в «важных аспектах — по своим внутренним качествам и внешним отношениям», и их сходство с ним является «не менее близким, чем сходство между другими вещами, существующими там». Именно этот прием Льюис уже использовал при анализе модальностей de re, когда проводил различие между свойствами, которыми предмет должен обладать, чтобы быть тем, что он есть, и свойствами, которыми он обладает случайно. По мнению Льюиса, свойства, которыми Джонс должен обладать, будут иметь и все его двойники — в отличие от свойств, которые будут иметь только один или несколько двойников. (Так, Джонс мог бы быть богатым, но не мог бы быть красивым, не перестав при этом быть Джонсом.)16

Сол Крипке ничего этого не принимает 17. Бесспорно, он первым стал использовать «возможные миры» в семантике, что и принесло ему известность. Тем не менее в предисловии к книге «Именование и необходимость» (1980), которая вначале была опубликована как большая статья, он полностью отвергает льюисовскую «реалистическую» интерпретацию «возможных миров». Но это еще не все — он отбрасывает в сторону, как псевдопроблему, поставленный Куайном вопрос о трансмировом тождестве, который и побудил Льюиса предложить свое «решение». (Крипке допускает, как мы увидим далее, «трансмировое тождество» в ином смысле.) Не удовлетворяет его и отношение к «возможным мирам» как к простому техническому приему.

Рассмотрим, говорит он, две обычные игральные кости. Представим, что в какой-то момент мы бросаем их и одна из них падает шестеркой вверх, а другая — пятеркой. Мы можем охарактеризовать этот действительный результат как один из «возможных» при бросании костей. Каждый такой возможный расклад при игре в кости, по мнению Крипке, можно представить как миниатюрный «возможный мир». Однако, окажись результат иным, в нем все равно участвовали бы те же самые кости, а не их «двойники»; стало быть, никакой проблемы «трансмирового тождества» в случае игральных костей не существует.

Это, признает Крипке, необычайно простой пример. Как правило, высказывая контрфактические суждения, мы теоретически учитываем не только две игральные кости, но и то, каким бы мог быть весь мир в целом, хотя на деле мы ставим себе более узкие рамки, принимая во внимание лишь значимые, по нашему мнению, факторы. Однако сложность этих случаев никогда не должна закрывать от нас тот факт — столь очевидный в случае игральных костей, — что «возможные миры» представляют собой абстрак-

66

тные состояния действительного мира. По сути, повседневно используемые выражения (например «возможно, что») часто яснее показывают, что имеют в виду, когда говорят о «возможных мирах». (Куайн иронично заметил: возможные миры были введены для объяснения модальности; когда же теперь мы задаемся вопросом, что же они такое, мы обращаемся в поисках объяснения к модальным высказываниям.)

Крипке намерен решить четыре тесно связанные между собой задачи: во-первых, провести различие между априорным и необходимым; во-вторых, разработать теорию имен собственных; в-третьих, выдвинуть доводы в пользу необходимости de re, т.е. показать — вопреки точке зрения Карна-па, считавшего необходимость относящейся только к утверждениям, — что вещи с необходимостью обладают некоторыми из своих свойств; и, в-четвертых, опровергнуть понятие случайного тождества. При имеющихся у Крипке способностях к формальному анализу мы вправе ожидать, что эти вопросы будут рассмотрены им во всеоружии логических средств. Но это не так: книга «Именование и необходимость» представляет собой несколько лекций, прочитанных в неформальной манере. (Попытайся он разработать законченную теорию, говорит он нам в своей книге, он наверняка поступил бы неправильно, как и все его предшественники.) Трудности в понимании его часто возникают из-за этой его неформальной манеры, из-за того, что он не хочет связывать себя строгими формулировками.

Почему же такое неформальное изложение? В конце своей более поздней, очень специальной, статьи Крипке предлагает что-то вроде мирской проповеди, направленной против тех философов, которые, при всей их технической изобретательности, не способны «удерживать в уме основные концептуальные различия»; они формулируют технические критерии, чтобы только не использовать неприятные им философские подходы, видимо, полагая порой, что «любой технический критерий, каким бы неопределенным ни было его обоснование, лучше простого (!) философского аргумента». Он убеждает философов «сохранять должный скептицизм в отношении тех, кто пытается легко расправиться с лингвистическими и иными эмпирическими вопросами с помощью поспешных априорных формальных соображений», а также призывает их усвоить «лучшее представление как о возможностях, так и о границах формальных и математических методов». Очевидно, он считает, что иногда правильным подходом является изложение неспециальным языком, хотя наиболее точные формальные рассуждения необходимы тогда, когда рассматриваемый вопрос является строго логической проблемой18.

Обратимся теперь к перечисленным четырем вопросам. Человек, говорит Крипке, знает что-то априорно, когда он получает это знание независимым от опыта способом. Напротив, «необходимость» — это логическое понятие: утверждать, что высказывание является необходимо истинным, значит отрицательно ответить на вопрос: «Могло бы это высказывание быть

67

ложным?» Предложение «Это число — простое» является необходимой истиной независимо оттого, определили ли мы его истинность априорно или считаем так, потому что кто-то сказал нам это, или же мы установили это с помощью компьютера. Тот лишь факт, что мы узнали о чем-то из опыта, сам по себе не доказывает, заключает Крипке, что это наше знание не является необходимо истинным. Различие между эпистемологически априорным и логически необходимым, по мнению Крипке, имеет основополагающее значение.

Теперь рассмотрим второй вопрос, касающийся имен собственных 19. Крипке различает три «исторически сложившиеся» точки зрения в этом вопросе, хотя то, кому он их приписывает, часто оспаривается. Сам он отстаивает «миллевскую» точку зрения, согласно которой имя собственное что-то обозначает, но не несет с собой никакого описания обозначаемого им объекта. (С этой точки зрения, мы можем знать, что кого-то зовут Джонс, не зная о нем ничего другого.) Согласно второй, «фрегевско-расселовской», точки зрения, имя собственное представляет собой сокращенную дескрипцию — скажем, Аристотель является сокращением для «учитель Александра». Здесь возникает та очевидная трудность, что, если бы когда-нибудь ученые открыли, что учителем Александра был Ксенократ, а не Аристотель, мы не сделали бы отсюда вывода, что Аристотель не существовал, что это имя не имеет референта. Сторонники третьей, «витгенштейновско-серлевской», позиции пытаются обойти эту трудность; для них «референт имени определяется не од-ной-единственной дескрипцией, а некоторым их пучком или семьей». Наше мнение в том, что Вильгельм Телль не существовал, основывается на том, что недостаточное количество этих дескрипций имеет силу, а стало быть, их недостаточно и для того, чтобы установить наличие у этого имени референта.

Возражение Крипке против двух последних позиций, по существу, строится по одной и той же форме. Допустим, мы говорим: «Аристотель очень любил собак». Понимать это высказывание, утверждает Крипке, значит представлять себе как условия, при которых оно действительно истинно, так и условия, при которых содержащееся в нем описание «контрфактического хода истории, в каких-то аспектах совпадающего с действительным ходом истории, а в каких-то — нет», является правильным, хотя бы отчасти. (Условия, при которых Аристотель, хотя и не был бы философом, но все же любил бы собак.) Но предположим, что «Аристотель» — это сокращение для дескрипции «последний великий философ античности» (или сокращение для этой и других дескрипций, таких как «учитель Александра»). Тогда в неком контрфактическом мире, где кто-то другой, скажем некий «Лизий», был последним великим философом античности (и учителем Александра, и ...), вопрос о том, любил ли этот человек Лизий собак, имел бы отношение к правильности утверждения «Аристотель любил собак». А Крипке считает, что это со всей очевидностью неверно. Заимствуя технический термин из своей логики, Крипке определяет имена собственные как «жесткие десигнаторы»: последние обо-

68

значают одно и то же в каждом возможном мире. (Тот факт, что в нашем языке разные люди могут иметь одно и то же имя, усложняет дело, но не является, с точки зрения Кринке, фатальным обстоятельством. Существуют разные истолкования предложения «Аристотель любил собак» в зависимости оттого, о каком Аристотеле идет речь. Но если «Аристотель» используется как имя собственное, при каждом таком истолковании оно используется как жесткий десигнатор.)

Референция имени, признает он, вначале может быть установлена с помощью дескрипции. Кто-то мог бы сказать, что под «альфа Центавра» имеет в виду звезду с такими-то координатами. Но это, согласно Крипке, не типичный случай употребления имени. Хотя употребление имени начинается с «крещения», будь то непосредственное указание на объект или его описание, но после этого имя передается по цепочке от одного человека к другому; человек тогда употребляет его правильно, когда намеренно применяет его «с той же самой референцией, как и человек, от которого он его услышал». В любом случае, утверждает Крипке, одно дело говорить, что дескрипция используется для установления референции имени — для разъяснения, на что оно указывает, — и совсем другое дело говорить, что дескрипция является значением наряду с референцией.

Тема необходимости возникает здесь постольку, поскольку имя «Аристотель» имеет одну и ту же референцию во всех возможных мирах. Аристотель поэтому с необходимостью является человеком, названным Аристотелем. (Крипке немало места отводит своим возражениям против той точки зрения, что это простая тавтология.) Однако необходимость выходит далеко за эти пределы. Крипке выдвигает предположение, что мы с необходимостью имеем тех родителей, которых действительно имеем, поскольку иначе мы не могли бы быть теми, кем являемся. Аналогичным образом и конкретный стол необходимо сделан из определенного куска древесины — иначе он не мог бы быть именно этим столом. (Очень похожий на него, чувственно неотличимый стол, имеющий такое же назначение, конечно же, был бы сделан из другого куска древесины.) Затем Крипке утверждает, что «естественные виды» — в эту категорию он включает не только «имена видов» вроде «тигра», «коровы», но и массовые термины, например «золото», «вода», не предполагающие отчетливой формы, — в важнейших логических отношениях имеют сходство с именами собственными 20. (Тем самым, по его словам, оказывается оправданным старый грамматический термин «нарицательное существительное». Монтегю также очень широко использовал этот термин.) Стало быть, кусок золота продолжал бы оставаться золотом, а тигр продолжал бы оставаться тигром, даже если бы оказалось, что «золото» и «тигры» имели систематически неправильное описание.

Каков же в этом случае статус таких научных высказываний, как «Золото имеет атомный номер 79»? Согласно предположению Крипке, если это

69

высказывание истинно, то оно необходимо истинно. Ибо в нем говорится о веществе, из которого состоит золото и благодаря которому оно является золотом. Подобное учение, признает Крипке, скорее всего, озадачивает нас. «Необходимый» — это отрицание того, что «мог бы быть другим». Вместе с тем Крипке утверждает, что золото «могло бы оказаться вовсе и не химическим элементом», не говоря уже о том, что оно могло бы быть элементом с другим атомным номером. Как в таком случае может быть необходимой истиной то, что золото является химическим элементом с атомным номером 79?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Философы обращаются к науке
Философы морали
Парти прослеживает связь между монтегю качестве времени
Пассмор Д. Современные философы модернизма 4 частности
Общее обсуждение семантики дэвидсона можно найти в работах hacking i значение статьей