<<<     ΛΛΛ     >>>   

здороваться — они бестелесны, то есть прозрачны и абсолютно ясны друг другу. Нам же, простым смертным, естественно оставаться друг для друга большей или меньшей тайной, загадкой и, следовательно, в той же степени угрозой или опасностью. Таким образом, данный недостаток, иначе говоря, как бы наша маленькая трагедия, придает подобному сопереживанию особый привкус, особую ценность. Это настолько верно, что если бы вдруг мы все стали абсолютно ясны и понятны друг для друга, то неизбежно бы испытали ужасное разочарование, не зная, на что нам употребить нашу новую эфирную жизнь, лишенную постоянных столкновений с ближними. Учитывая всю полноту жизненного опыта, переживаемого современным западным обществом, и исходя из неизбежной потребности созидания новой культуры, иной в ее фундаментальных основах (ибо традиционная культура во всем ее разнообразии сегодня исчерпала себя, уподобившись истощенному руднику), необходимо и крайне важно научиться понимать следующее. Поскольку само человеческое существование всегда конечно и в целом определяется сугубо отрицательными характеристиками, то исключительно на это существование и только на эту жизнь мы и должны опираться. Они — подлинные жизненные слагаемые, и, следовательно, мы должны научиться воспринимать наши недостатки как преимущества. В противном случае нам не улучшить собственную жизнь. Наоборот, мы лишим ее всех достоинств, которыми она — пусть в ограниченной и предельной степени — все-таки обладает. Итак, отбросив мечты о волшебном превращении человека в безобидное создание, как это делают утописты, мы, напротив, должны со всей ответственностью признать его опасные свойства и, подчеркнув этот момент, опереться на него, как опирается, например, летящая птица на силу сопротивления воздуха; только так нам удастся признать свою судьбу и даже ухитриться сделать ее счастливой и светлой. Вместо того чтобы проливать слезы по поводу наших несовершенств, поставим их на службу себе. Пусть они так же приносят нам пользу, как и энергия грохочущих водопадов! Культура всегда была умелым обращением неудобств во благо.

Возвращаясь вновь к нашей теме, нельзя не отметить: приветствие, безусловно, обладаег некоторой, хотя и заметно ослабевшей ныне значимостью, но странно, что данного обычая придерживаются только люди, хорошо знакомые друг с другом. И наоборот, мы никогда не здороваемся

652

с незнакомыми. Но разве не логичней было бы здороваться как раз с ними? Почему же все-таки мы приветствуем тех, кого нам и так представили, и, напротив, никогда не здороваемся с незнакомыми? Вспомним: в пустыне или в диком лесу все обстояло совершенно наоборот: самой долгой и тщательной церемонии приветствия удостаивался как раз абсолютно незнакомый человек, стоило ему лишь попасть в поле зрения. Причина столь разительной перемены ясна. По сути дела, город есть место совместного проживания людей, друг с другом абсолютно незнакомых. Поэтому такой в конечном счете чисто внешний и малоэффективный обычай недостаточен для управления совместной жизнью и встречами. Приветствие закрепилось у тех кругов и групп, которые характеризовались меньшей мерой взаимной угрозы, то есть отошло к совместностям жизни с весьма ограниченным и замкнутым характером, а именно к группам близко знакомых между собой людей. Таким образом, представляя какого-либо человека другому, мы ручаемся за взаимное миролюбие и добрую волю. Чтобы управлять, регулировать общение незнакомцев в городе, и прежде всего в большом, общество должно было создать более строгий, действенный обычай или — называя вещи своими именами — такие учреждения, как полиция, служба безопасности, жандармы. Но об этих обычаях мы не имеем права говорить, не рассмотрев главного и куда более общего обычая, лежащего в основе предыдущих: гражданской власти, или государства. А последнее может быть понято во всей полноте только после ознакомления с системой интеллектуальных обычаев, называемых «общественным мнением», которое складывается исключительно на основе словесных обычаев, составляющих язык. Итак, обычаи не только взаимосвязаны, но и базируются друг на друге, образуя своего рода сооружение. Этот колосс из обычаев и есть Общество.

653

Трудно найти отношения человечней тех, что связывают мать и ребенка или влюбленных друг в друга мужчину и женщину. Ведь именно это в высшей степени уникальное существо — мать — живет ради своего уникального создания — ребенка. Именно этот конкретный мужчина любит именно эту конкретную женщину — несравненную, незаменимую, единственную. Их обращение друг с другом — ярчайший пример межличностного отношения. И здесь сразу отметим: двое влюбленных чаще и больше всего занимаются тем, что беседуют. Конечно, они предаются и любовным ласкам; однако в не меньшей степени любовная ласка — лишь продолжение разговора, но в иной форме. В какой? Не будем уточнять. Несомненно, любовь, живя взглядами и лаской, еще более жива беседой, бесконечным диалогом. Любовь поет и заливается, словно певчая птица, любовь красноречива, и если кто-то молчит в любви, значит, он по-другому не может, значит, он просто ненормально молчалив по природе.

Это в высшей степени индивидуальное взаимодействие, в которое оба его участника вкладывают всю глубину своей личности, этот акт непрерывного оригинального творчества — любовь — обретает посредника в речи. Говорить — значит употреблять определенный язык; однако не влюбленными он был создан. Язык, на котором говорят влюбленные, наличествовал — до и помимо них — в общественном окружении. Он вкладывался в них с детства, по мере того как они воспринимали людскую речь. Ибо язык — будучи изначально и в конечном счете всегда лишь род-

654

ным — усваивается не из грамматики и словаря, а только в людской речи.

Все влюбленные хотят что-то сказать, многое высказать, но на самом деле это желание означает одно — поведать о собственном бытии, неповторимо индивидуальном бытии каждого. В одной из первых лекций, отмечая, что человеческая жизнь в своей последней истине — это радикальное одиночество, я добавил, что любовь представляет попытку обменяться двумя одиночествами, смешать два загадочных внутренних мира, и тогда, если эта попытка успешна, она как бы соединяет воедино два потока, образует сплав двух огней. Вот для чего влюбленные и говорят друг другу «Любовь моя!» или другие подобные слова. Но следует различать то, что они желают выразить посредством таких слов, и само выражение. То, что влюбленные желают сказать, — это чувство, испытываемое друг к другу, подлинное, переполняющее их чувство, исходящее из их личностных глубин, переживаемое и осознаваемое ими; напротив, выражение «Любовь моя!», с которым влюбленные обращаются друг к другу и которое несет признание в любви или заверения в чувстве, пришло к ним извне, и они его не понимают. Здесь наблюдается в точности та же картина, что и с приветствием: я прекрасно понимаю, что должен протянуть руку, но совершенно не представляю себе, почему я обязан совершить именно этот, а не какой-то иной поступок, то есть подать руку. Влюбленным доподлинно известно, что для обмена чувствами им важно произнести эти или аналогичные слова. Но они не знают, почему их чувство называется «любовью», почему оно выражается именно такой последовательностью звуков, как «любовь», а не каким-то другим звукосочетанием. Между их намерением заявить о чувстве и актом произнесения, то есть производства определенных звуков, нет очевидной связи. И если влюбленные прибегают к данному звуковому акту, то лишь потому, что слышали: так принято поступать, когда двое любят друг друга, а вовсе не в силу какой-либо причины, на которую указывает само слово «любовь».

Язык — социальный обычай, посредник между двумя людьми, двумя сокровенными мирами, и его употребление каждым из индивидов по преимуществу иррационально. И самое потрясающее, почти комическое подтверждение такого факта я вижу в том, что мы обычно называем «рациональным» и «логичным» наше максимально разумное пове-

655

денис, в то время как сами эти слова — «рациональное» и «логичное» — происходят от ratio и logos, изначально означавших в латыни и греческом «речь»; иными словами, действие иррациональное, причем редко лишь в одном из основных моментов и значительно чаще во всех остальных.

Повторяю: мы более или менее хорошо понимаем идеи, которые желаем выразить посредством произнесенных слов, но не понимаем, что выражает наша речь, что само по себе значит наше высказывание, то есть слова. Все сказанное относится и к приветствию. Сам акт протягивания руки постигается лишь тогда, когда, перестав здороваться, мы начинаем теоретизировать по поводу происхождения приветствия и в результате обнаруживаем этимологию обычая. То же происходит и со словом. Зачастую нам не удается обнаружить в нем смысл, и оно остается непонятным. Так случилось и со словом «любовь». Мы унаследовали его от римлян, но это не римское, а этрусское слово. Родилось ли оно из опыта (и какого?) самих этрусков или пришло к ним от каких-то еще народов?.. Очень жаль, но мы не знаем, почему любовь, занимающая столь важное место в жизни, называется так. Мы, например, говорим: «Меня пронзил страх». Само по себе это выражение лишено смысла. Непонятно, каким образом чувство, родившееся внутри нас и чуждое пространству, может оказаться вовне, а затем нас «пронзить». Однако на сей раз этимология раскрывает смысл, объясняя, что в греческом и в других индоевропейских языках имелось точно такое же выражение. У первобытных индоевропейских народов существовало пове*рье, что страсти, как и болезни, — это космические, пребывающие в окружающем пространстве, вне самих людей силы, которые время от времени проникают в нас.

Другой признак обычая — то, что нас принуждают его соблюдать, следовать ему. Как это происходит в речи? Кто придет в негодование или станет мне угрожать, если я буду употреблять не слова, а некие звуки собственного изобретения?

Говоря о принуждении к приветствию, я указал лишь на тот тип санкций, который порождало бы его несоблюдение. Но как мы еще увидим, в каждом типе обычая принуждение принимает форму исключительно своего типа. Различия между ними крайне существенны: они лучше всего проясняют функцию, которую выполняет каждый тип обычая в данном обществе. Максимальное принуждение —

656

физическое; социальное окружение прибегает к нему, когда люди отказываются соблюдать весьма характерный тип обычаев, называемый «правом». Почему, увидим позднее. Сейчас же ограничимся замечанием: в сравнении с принуждением, которое грозит в случае, если мы перестанем здороваться, «право» покажется нам гораздо более сильным, грубым и резким в своем осуществлении. Представим себе следующую ситуацию: кто-то украл часы и был пойман in fraganti*; полицейский тут же задерживает нарушителя и, применив силу, препровождает его в участок. В данном случае ответ общества на злоупотребление со стороны какого-то частного лица носит физический характер, максимально интенсивный и быстрый. Этот пример позволяет нам вновь сказать, что обычаи можно классифицировать как слабые и сильные. Указанные две степени интенсивности обычаев определяются количеством силы, применяемой в принуждении. Приветствие и все, что мы называем «нравами»,—разновидности слабых обычаев. Напротив, право — обычай сильный. И я надеюсь показать, почему его наиболее частая форма и его prima facie** имеют особый характер по сравнению с остальными обычаями, иначе говоря, с теми, которые — так или иначе — всегда признавались таковыми. Последнее обстоятельство как раз и помешало юристам и философам права разглядеть за самим правом то, что оно есть и чем оно не может не быть: одним из обычаев среди множества. Однако сейчас еще рано говорить о том, что такое право. Я уже сказал: наше окружение в той мере, в какой оно социально, проявляется как постоянное и всеобщее принуждение. Вот подходящий момент исправить, не тратя лишних слов, распространенное ошибочное представление относительно социального или коллективного принуждения! Обычно считается, что последнее должно заключаться в особых действиях, положительных или отрицательных, которые другие совершают по отношению к нам. Это не так. На самом деле это лишь одна из форм принуждения, два различных вида которого мы уже рассмотрели: во-первых, негодование других, когда мы с ними не здороваемся (что является простым отказом проявить дружеское расположение, уважение или даже желание общаться), и, во-вторых, энергичное вмешательство полицейского в случае, когда кто-то, ска-

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Которую изрядно потрепали вышеупомянутые воинственные приветственные ритуалы
Все остальные компоненты ситуации
Ничто человеческое другому
Кого то приветствуем Что здесь просматривается прежде всего мы подаем руку действие действия
ОртегаиГассет Х. Человек и люди современной философии 7 общественного