<<<     ΛΛΛ     >>>   

Первобытной церкви при помощи организации различных общественных функций (1 Кор.12), удалось на время согласовать эти противоположные требования. Мы никогда не поймем, как были счастливы люди при этих идеальных порядках, которые охраняли свободу и давали возможность соединять радости жизни общей с личными радостями. То была полная противоположность сутолоке наших искусственных обществ, где любовь отсутствует, где глубоко чувствующая душа иногда так ужасно одинока. Тепло и отрадно жилось в этих маленьких обителях, носивших название церквей; жили вместе одной и той же верой, одними и теми же упованиями. Но ясно, что такие условия были неприменимы для больших сообществ. Когда целые страны были обращены в христианство, устав первых церквей стал утопией и нашел себе приют в монастырях. В этом смысле монашеская жизнь есть продолжение первобытной церкви[10]. Монастырь — результат, неизбежно вытекающий из духа христианского учения: может ли христианство быть совершенным без монастыря, когда только в монашеской жизни воплощается евангельский идеал.

Большую долю участия в этих великих установлениях, без сомнения, следует приписать иудейству. Каждая из еврейских общин, рассеянных по берегам Средиземного моря, представляла со своей кассой взаимопомощи в некотором роде церковную общину. В них вошла в обычай милостыня, творить которую заповедали еврейские мудрецы[11]; милостыня раздавалась в храме и в синагогах[12]; она вменялась в обязанность каждому прозелиту (Деян.10:2,4,31). Во все времена отличительной чертой еврейства была заботливость о бедных, братское милосердие.

Было бы большой несправедливостью противополагать христианство иудейству как упрек, так как все, что есть в первобытном христианстве, оно в общем получило от иудейства. Когда сравнишь христианство с римским миром, невольно изумляешься совершенным церковью чудесам милосердия и созданной ею свободной ассоциации. Никогда ни одно светское общество, признающее только разум, не достигало таких поразительных результатов. Законом всякого светского общества, философским, если можно так выразиться, бывает свобода, иногда равенство, но никак не братство. С точки зрения гражданского права, благотворительность не обязательна; благотворить предоставляется каждому в отдельности. Благотворительность считают даже отчасти неудобной и стараются ее избегать. Во всякой попытке уделить пролетариям часть общественных средств заподазривают коммунизм. Когда человек умирает с голоду, когда целые классы томятся в нищете, политика ограничивается тем, что признает это явление прискорбным. Она прекрасно умеет доказать, что только свободой обусловлен гражданский политический строй, а из этой свободы вытекает, что тому, у кого ничего нет и кто ничего не может заработать, остается одно — умереть. Это логично, но злоупотреблять логикой можно только до известного предела. Нужды более многочисленного класса всегда напоследок одерживают верх. Чисто политические, гражданские учреждения оказываются недостаточными, социальные и религиозные вопросы также заявляют свои права.

В том и слава еврейского народа, что он во всеуслышание провозгласил принцип, разрушивши древние государства; отныне ничто его не искоренит. Еврейский закон — закон социальный, а не политический; пророки, авторы Апокалипсиса — инициаторы социальных, а не политических революций. В первой половине первого века, при столкновении с языческой цивилизацией, евреями руководила одна лишь идея — отказаться от благодеяний римского права, этого философского, атеистического права, равного для всех, и провозгласить превосходство своего теократического закона, составляющего религиозную и нравственную основу общества. Закон создает счастье людей — такова идея всех еврейских мыслителей, напр., Филона и Иосифа. У других народов закон блюдет правосудие, его не заботит, хороши ли и счастливы ли люди. Еврейский закон, напротив, входит в мельчайшие детали нравственного воспитания. Христианство представляет лишь дальнейшее развитие той же идеи. Каждая христианская церковь — тот же монастырь, где все имеют права над всеми, где не должно быть ни бедных ни злых, где, поэтому, все наблюдают за собою, обуздывают себя.

Первобытное христианство можно охарактеризовать как обширную ассоциацию бедных, как геройское усилие в борьбе с эгоизмом, в основу которой была положена мысль, что каждый имеет право лишь на самое необходимое, а излишек принадлежит неимущим. Само собою разумеется, что между таким учением и римским духом должна была начаться борьба не на живот, а на смерть, и можно было заранее предсказать, что христианство, в свою очередь, займет господствующее положение (лишь под условием коренных преобразований своих основных тенденций) и своей первоначальной программы.

Но потребности, выразителем которых явилось христианство, будут существовать вечно. Начиная со второй половины средних веков, общинная жизнь стала орудием злоупотреблений для церкви, отличавшейся нетерпимостью; монастырь очень часто обращался в феодальный удел или в казарму опасной милиции фанатиков, вследствие чего современные умы сурово осудили монашество. Мы уже забыли, что нигде душа человека не вкусила столько радостей, как в общинной жизни. Псалом: «Что есть добро, что есть красно во еже жити, братие, вкупе» (Пс.133) перестал быть нашим гимном.

Тем не менее, когда новейший индивидуализм принесет свои последние плоды, когда измельчавшее, обессилевшее, униженное человечество, снова обратится к великим учреждениям и к могучей дисциплине, когда наше жалкое буржуазное общество, — вернее говоря, — наш мир пигмеев, изгнан будет ударами бича геройской и идеалистической частью человечества, тогда снова получит свою прежнюю цену общинная жизнь. Многие великие дела, как, напр., наука, будут сорганизованы по монашескому образцу, с наследованием помимо кровных уз. Важное значение, которое наш век придает семье, уменьшится. Главнейший закон современного человеческого общества, эгоизм, перестанет удовлетворять великие души. Исходя из самых противоположных отправных пунктов, все они соединятся в один общий союз против пошлости. Тогда снова всем станет ясен смысл, сокрытый в учении Иисуса, и в средневековых идеях о нищете. Тогда опять поймут, как могло считаться пороком обладание какой бы то ни было собственностью, и как мистики могли целые века препираться о том, владел ли Иисус хотя бы «предметами повседневного обихода». Все эти францисканские тонкости снова станут великими социальными проблемами. Ослепительный идеал, который дает нам автор «Деяний», будет начертан как пророческое откровение над входом в рай человечества: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Не было между ними никого нуждающегося, ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду. И каждый день единодушно преломляли хлеб в веселии и простоте сердца» (Деян.2:44-47; 4:32-35).

Не будем, однако, опережать хода событий. Мы дошли почти до тридцать седьмого года. Тиверий на Капри и не подозревал, какой враг растет на погибель империи. Новая секта в два–три года поразительно разрослась. В ней числилось уже несколько тысяч верующих (Деян.2:41). И уже не трудно было предвидеть, что главный успех она будет иметь среди эллинистов и прозелитов. Галилейская группа первых учеников Иисуса, все еще сохраняя свое первенство, была поглощена нахлынувшими волнами, говоривших по-гречески, неофитов, и уже чувствуется, что к этим последним перейдет главная роль. В тот данный момент, о котором мы говорим, в церковь не вступил еще ни один язычник, т. е. не было ни одного, который не имел бы в прошлом связи с иудейством. Но прозелиты уже занимали в церкви очень важные должности. Весьма расширился также и район, из которого выходили последователи нового учения: это уже не маленькая палестинская колония, тут и жители острова Кипра, и Антиохии, и Киринеи (Деян.6:5; 11:20) вообще всех пунктов восточного побережья Средиземного моря, где существовали греческие колонии. Только представителей Египта не доставало в этой первобытной церкви, и их не было еще долгое время. Египетские евреи по отношению к Иудее считались почти еретиками, они жили своею особою жизнью, которая во многих отношениях была выше палестинской, и на них поэтому слабо отражались иерусалимские религиозные движения.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См. тексты, собранные и переведенные Eugene Burnouf, в Introd., a l’hist., du buddhisme indien, I ч., стр. 137 и т. д., в особенности стр. 198–199.

[2] Рим.14:1,12; 1 Тим.3:11; 5:9; Плиний, Epist., X, 97. Послания к Тимофею писаны, по всей вероятности, не Павлом, но во всяком случае очень древни.

[3] Constit. apost., VI, 17.

[4] Мишна, Sota.3:4.

[5] Вавилонский Талмуд, Sota, 22a; ср. 1 Тим.5:13; Buxtorf: Lex. chald. talm. rabb., слова ?????? и ??????.

[6] Сир.7:27; Кн. врем. Иис.7:26 и сл.; 15:22 и сл.; 26:1 и сл.; 42:9 и сл.

[7] Что касается костюма вдов в Восточной церкви см. греческую рукопись № 64 в Императорской библиотеке (древний отдел, фол. 11). Костюм инокинь остался и по настоящее время почти таким же; тип восточной монахини — вдова, тогда как типом католической монахини является девушка.

[8] См. Гермас, Pasteur, отд. ??, гл. 4.

[9] ???????? — название монахинь в восточной церкви. ????? соединяет здесь два смысла: красивый и хороший.

[10] Первобытную церковь напоминают многим американские пиэтистские конгрегации; эти протестантские учреждения подобны католическим монастырям. См. L. Bridel, Recits americains (Лозанна, 1861 г.).

[11] Прит.3:27 и след.; 10:2; 11:4; 22:9; 28:27; Сир.3:23 и след.; 7:36; 12:1 и след.; 18:14; 20:13 и след.; 31:11; Тов.2:15,22; 4:11; 12:9; 14:11; Дан.4:24; Иерусалимский Талмуд, Peah, 15b.

[12] Мф.6:2; Мишна, Schekalim.5:6; Иерусалимский Талмуд, Demai, 23b.

Проповедь новой секты, как бы ни была она сдержанна, не могла не разбудить весь гнев и всю ненависть, какие успели уже накопиться против ее основателя и привели его к смерти. Саддукейский род Анны, по настоянию которого был казнен Иисус, еще властвовал. Иосиф Каиафа оставался первосвященником до 36 года включительно, но вся фактическая власть была в руках его тестя Анны и родственников Иоанна и Александра (Деян.4:6). Эти высокомерные, бессердечные люди с досадой замечали, как небольшая кучка добрых, святой жизни мужей, без всяких официальных на то прав, с каждым днем все больше завоевывает симпатии народа (Деян.4:1-31; 5:17-41). Раз или два Петра, Иоанна и старших членов апостольской коллегии сажали в тюрьму и приговаривали к бичеванию. Эта кара применялась к еретикам, и для применения ее не требовалось разрешения римских властей. Само собой разумеется, что все эти жестокости только разжигали рвение апостолов. Они выходили из синедриона после бичевания, радуясь в сердце своем, что их сочли достойными претерпеть обиду за того, кого они любили (Деян.5:41). Вечная бессмыслица уголовных кар, применяемых в делах совести! А ведь, наверно, и тогда, в 36-м году, те безумцы, которые серьезно думали сломить христианство несколькими ударами кнута, считались людьми порядка, образцами мудрой предусмотрительности.

Насилия шли главным образом от саддукеев (Деян.4:5-6; 5:17; ср. Иак.2:6), т. е. от высшего духовенства, окружавшего храм и извлекавшего из него огромные выгоды[1]. Нет никаких указаний на то, чтобы фарисеи относились к секте с той враждебностью, какую они проявляли по отношению к Иисусу. Адепты новой веры были люди благочестивые, строгих нравов, по образу жизни близко стоявшие к самим фарисеям. Яростная ненависть этих последних к основателю секты объяснялась неизмеримым превосходством его — превосходством, которого он нисколько не старался скрыть. Его тонкие насмешки, его глубокий ум, его обаяние, его отвращение к ханжеству, — все это разжигало их злобу. Напротив того, апостолы не блистали умом; они никогда не прибегали к иронии. Во многих случаях фарисеи проявляли сочувствие по отношению к ним; некоторые даже приняли христианство (Деян.15:5; 21:20). Грозные проклятия Иисуса, направленные против фарисейства, еще не были записаны, а слова Учителя в устном предании еще не стали общеизвестными, да и передавались различно[2].

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Но на этот раз нашелся человек
Со времени ирода великого
Без обрезания но пример изата
Оставляя в стороне вопросы обрядности
До конца первого века чудотворная сила считалась привилегией апостолов