<<<     ΛΛΛ     >>>   

385

ственная в своем роде, неповторимая, надконъюнктивная и надвре-менная система понятий), то утопическая речь означала бы полную отмену всех самостоятельных значений слов и все обрело бы свой смысл из тотальности контекста значений, который в свою очередь своей истинной основой имел бы контекст переживаний.

Известно, что особенно речи выдающихся революционных деятелей, когда их читаешь в напечатанном виде, часто производят впечатление бессмысленного пустословия, тогда как произнесенные на собрании, где пространство конъюнктивного опыта еще присутствовало и речь выполняла только роль, так сказать, функции, указывающей на совместно пережитое, она воспринималась как адекватное выражение реальных событий. В таких случаях речь при чтении уже не понимается реально, поскольку задним числом мы вряд ли в состоянии целиком погрузиться в контекст конъюнктивного познающего сообщества и не можем адекватно осознать специфические функциональные связи словесного контекста. Мы схватываем слова в большей или меньшей степени только благодаря доступным нам одним содержащимся в них общим значениям, а не в результате их уникальной, единственной в своем роде связи с совместно пережитым контекстом опыта, который еще дышал и вибрировал во всех слушателях в момент живого восприятия. ?

Но уже из всего сказанного ясно, что же в большинстве случаев f

упускалось из виду в результате исключительной ориентации на дру- f

гой тип значений слов — из поля зрения ускользал тот факт, что слова понимаются не по аналогии со строго определенными понятиями в контексте единственно возможного понятийного уровня, что их глубинный смысл открывается лишь в том случае, когда значение отдельных слов и всю речь целиком вновь помещают в экзистенциальный контекст, из которого и для которого она возникла.

Таким образом, методология сможет правильно понять конъюнктивное познание лишь тогда, когда она будет рассматривать возникающие и здесь понятийные конструкции лишь как часть общего экзистенциального процесса, в котором понятийное представляет лишь одну сторону. Рассматриваемые в этом экзистенциальном контексте слова, внешне кажущиеся всегда одними и теми же, неизменными, могут выполнять совершенно различные функции, рассмотрение которых важно уже потому, что изменение функции влияет и на объективное содержание значений слов. В данной работе мы не можем, разумеется, исследовать все возможные функциональные связи, посредством которых слова включены в экзистенциальный контекст. Мы хотим лишь указать на то, что слово, выполняющее функцию называния, обладает совершенно иным значением, чем то же слово в качестве общего понятия, имеющего характер дефиниции. Если первое значение слова имеет лишь один смысл, будучи зафиксировано в письменных документах, наглядно отражающих конкретные явления действительности, то во втором случае значения слов обладают по меньшей мере относительной независимостью от того или иного контекста пе-

386

реживаний и опыта, в силу чего возникает обманчивое впечатление, будто познание, всякое познание осуществляется на этом уровне отстраненности и мышление всегда может отделиться от экзистенциального подводного течения и обрести самостоятельность по отношению к нему.

Но мы должны подчеркнуть функциональную связь понятий и мышления на экзистенциальном уровне не только в том плане, что они всегда черпают свое содержание из живого фона действительности (называющие понятия всегда значат ровно столько, сколько смысла вкладывают в них те, кто пользуется ими), мы хотим обратить внимание на еще одну своеобразную функциональную связь понятий, которую легко упустить из виду. Мышление несет функциональную нагрузку не только до и ? процессе своего возникновения, сами понятия — это живые существа, обладающие целеустремленностью, возникшие для того, чтобы преследовать определенную цель. Традиционная методология рассматривает всякое мышление как нечто мертвое, стремясь противопоставить его живому. Это удается ей сделать, искусственно оторвав понятия от их функциональных связей. Но жизнь и в особенности жизнь в пространстве конъюнктивного опыта создает понятия не в целях теоретического умозрения, чтобы, окружив себя ими, улечься на покой, а для того, чтобы продолжать жить в них и с ними. Понятия - это орган неиссякающего потока жизни и одновременно живая деятельность. Иными словами, понятия в пространстве конъюнктивного опыта обусловлены функционально не только в процессе их возникновения, когда они выражают то, что вобрали в себя из сферы экзистенциального существования, чтобы сформированные таким образом содержания зафиксировать на сверхжизненном уровне теории, понятия и после этого возвращаются в жизнь — они вообще по самой своей природе обладают функцией долголетия — что означает не только приятие, но и изменение действительности.

Это противоречие великолепно сформулировал Маркс, сказав: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» (Тезисы о Фейербахе). Эта тенденция к изменению действительности присуща в конъюнктивном пространстве жизни и опыта любому понятию. Даже если понятия не выполняют никакой иной функции, кроме называния, они уже обладают своеобразной надтеоретической способностью — способностью «удержать», «подчинять себе». Известно, что уже в магические эпохи именование, наделение именем имело не столько коммуникативное значение (как признак лица или вещи), сколько выполняло функцию обретения власти над вещами и людьми 14 .

Но нам, собственно, нет необходимости возвращаться к магической функции слова, поскольку ведь и наша потребность назвать совместно узнанное в рамках конъюнктивного сообщества возникает не из стремления осуществить научную классификацию, а из необходимости зафиксировать, удержать в памяти узнанное во всем специ-

387

фическом своеобразии пережитого для нашего особого сообщества, внутри которого и происходит познание — и закрепить узнанное не так, чтобы его содержание было бы доступно всем, а только таким образом, чтобы оно имело значение лишь для нас, принятых в это сообщество 15 . Помимо этого вида функциональности (представляющей, как теперь стало ясно, совершенно иной способ закрепления и удержания опыта, нежели фиксация его о помощью общих дефиниций и определений), понятие и мышление могут выполнять и другую функцию — функцию изменения мира. Любое социологическое мышление изначально проникнуто жаждой изменений. То, что уже названия обладают такой способностью к изменению бытия, по меньшей мере, в области душевного, доказывает психоанализ, который с помощью таких понятий как «вытеснение», «комплекс» стремится не только установить причину недуга, но в то же время и способствовать путем его познания устранению этого недуга из психики пациента, то есть намеревается изменить его душевное бытие, и если психоаналитический опыт, помимо прочего, пытается создать общую теорию, то в то же время в рамках иной интенции он представляет собой живую, конкретную деятельность, стремление и способность к изменениям 16 .

Так что если даже в рамках конъюнктивного познания и называния существует интенция к закреплению, к удержанию, то есть стремление вычленить определенные компоненты живого потока жизни из процесса становления, то одновременно с ней имеет место и другая тенденция — намерение вновь вобрать слово, речь, наименование в поток жизни и включить их как живой элемент в круг прочих живых явлений. Но и это вычленение из экзистенции, осуществляемое с помощью называния в процессе конъюнктивного познания, носит совершенно иной характер, нежели то, которое происходит при объективации посредством дефиниций. Мы уже говорили об этом, но вынуждены еще раз остановиться на этой проблеме, заключающейся в том, что если в процессе конъюнктивного познания что-то вычленяется из потока переживаний, такой вид объективации осуществляется не в интересах деперсонализации, не в целях уничтожения перс-пективизма. Совсем наоборот, связь подлежащего объективации содержания с особым пространством опыта, в котором это содержание возникло, продолжает играть для этого вида познания конституирующую роль, и как конкретное содержание, так и способ его фиксации определяется тем, что содержание это фиксируется для определенного сообщества, осуществляющего процесс познания (пусть даже оно первоначально и состоит всего из двух участников).

Выяснив роль понятий и языка в осуществляющем конъюнктивное познание сообществе, мы можем теперь ответить на вопрос, насколько большое значение имеет язык для сохранения такого сообщества.

Если бы между участвующими в познающем сообществе индивидуумами существовали чисто экзистенциальные связи, не прибегающие к помощи языка и понятий, то вряд ли отношения между индивидуумами могли просуществовать достаточно длительное время. Они были бы обус-

388

ловлены непрерывным экзистенциальным общением и чисто инстинктивными отношениями. В этом смысле, пожалуй, можно говорить о существовании долговременного сообщества, совместного пространства опыта и между животными. Но что дает человеку в добавление ко всему этому язык, которым обладает лишь он один? Язык привносит в поток конъюнктивного опыта четкость артикуляции, фиксацию его отдельных фаз и этапов. Он выделяет совместно пережитые О1резки жизни, фиксирует их и закрепляет текучую фактуру познаваемой реальности — язык может даже стереотипизировать совместно познанный материал. Но эта стереотипизация не схожа с той стереотипизацией, что опирается на общие понятия, которые хотя тоже выполняют функцию называния, но изымают подлежащее обозначению из специфического пространства опыта. Интересующий же нас вид стереотипизации отличается тем, что он не обобщает, не развивается в сторону классификации явлений по признаку рода и вида (классификации, которая стремится абстрагироваться от всякого особого пространства опыта), а признает свою связь со специфическим пространством опыта и свое субъективное отношение к нему, свой перспективизм, выделяя из него лишь сиюминутное, уникальное, единственное в своем роде.

Познание сохраняет в дальнейшем свой перспективистский характер и связь с особым пространством опыта, только это пространство уже наполнено повторяющимися явлениями, которые, однако, могут возникать лишь в этом пространстве опыта. Совершенно очевидно, что это направление «абстракции» в корне отличается от генерализирующего. Конъюнктивное понятие, формирующееся в ходе этой абстракции, носит абстрактный характер по отношению к неповторимому содержанию всякого переживания, но, несмотря на всю свою абстрактность, оно не лишено черт перспективизма, субъективности, связи с особым пространством опыта. Из всего вышесказанного ясно, что все наше исследование в конечном счете имеет целью изучение исторического характера формирования понятий, в силу чего нам теперь необходимо, поскольку в рассмотренном нами материале мы вряд ли найдем подходящие примеры структурированных таким образом понятий, обратиться к подлинно историческим примерам. Думается, читателю ясно, что понятие «конъюнктивное познание» - в отличие от генерализирующего, общезначимого познания — подразумевало историческое мышление, и что поэтому теперь нашей задачей будет рассмотрение исторических понятий в их специфике.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Мир переполнен коллективными представлениями общности индивидуум
О социологии культуры фактически как о явлении самого последнего времени
Романтизм
Понятие межчеловеческих смысловых контекстуальных связей в том же смысле означает реальность
Как прочие члены культурной общности он обладает этими содержаниями совершенно конкретным