<<<     ΛΛΛ     >>>   

Что же касается сферы действенности конъюнктивного познания, то следует отметить, что оно имеет значение прежде всего для меня, если я познаю какую-то вещь. Если объектом моего познания является человек, то — как это было видно на вышеприведенном примере — перспективи-стская, субъективная картина (обращенная ко мне сторона его душевной самости), благодаря существующему между нами экзистенциальному отношению, может быть перенесена из сферы моего знания в сферу его знания, и наоборот, он может сообщать мне свое знание обо

380

мне. (Это очень часто происходит и без слов, но даже если собеседники прибегают к словам, то слова никогда не несут в себе того содержания, которое благодаря живому отношению, в котором мы существуем вместе с ним, позволяет нам обходиться по большей части без вербальных формулировок). Но даже если это знание о другом так содержательно и глубоко, никто из нас двоих не познает другого настолько полно, чтобы понять, каким же он может быть гипотетически «в-себе». Каждый узнает о другом лишь столько и лишь в той степени, в какой тот является участником нашего совместного отношения, существует в нем и в нем раскрывается.

Мы идем еще дальше — мы можем познать самих себя лишь в той мере, в какой мы вступаем в экзистенциальные отношения с другими. Предварительным условием самопознания является социальная экзистенция — во-первых, потому, что мы только через ее посредство можем вступить в экзистенциальные отношения с людьми; во-вторых, потому, что каждый человек актуализирует другую сторону нашего собственного я; в-третьих, потому, что нам легче взглянуть на самих себя глазами и с позиции других людей, чем своими собственными глазами 8 . Все это можно рассматривать как пример того, что этот вид познания постоянно заложен в глубинных экзистенциальных фундаментах, и что результаты этого вида познания значимы лишь для тех кругов и в той форме, которые участвуют в определенной форме в экзистенциальных связях. Таким образом, этот вид познания имеет не всеобщую, а лишь конъюнктивную значимость 9 . В нашем примере это познание имеет значение лишь для нас двоих, посвященных в эту экзистенциальную связь, участвующих в ней.

Но ко всему сказанному следует добавить еще следующее — не только те сведения, которые касаются нас двоих и тем самым принадлежат к области взаимного знания друг о друге, приобретают конъюнктивный характер «значимости только для нас», «верифицируемое™ только нашими силами» и перспективистский характер односторонней обращенности к одному определенному «пространству опыта»' 0 , возникшему между нами в рамках совместной «экзистенции друг-для-друга», но и все совместные переживания, связанные с вещами внешнего мира (ландшафтами, людьми, политикой и т.д.), связаны с этим пространством опыта и ориентируются на него. Теперь, стало быть, речь идет уже не о том, что отдельный человек связан со своим визави специфической конъюнктивностью, но что и два человека могут создать пространство конъюнктивного опыта, связывающее их с «третьими лицами» (будь то вещи или люди), в русле которого полученные сведения приобретают конъюнктивный, а не объективный характер. Но эта ограниченность в отношении объективной значимости вовсе не означает, что познание, осуществляемое исключительно индивидуальным путем, или в рамках расширенной конъюнктивной общности невозможно, только сфера сообщаемости этих сведений распространяется лишь на те из них, которые участвуют в общеэкзистенциальном отношении, в ходе которого и из которого возникает это

381

познание. Мы уже указывали на то, что это экзистенциальное отно-шение, возникающее при первом душевном контагиозном контакте между двумя людьми, также имеет свою судьбу, является живым, развивающимся и в развитии познаваемым явлением, и что тем самым уже здесь наличествует динамический базис познания. Я изменяюсь, другой изменяется — и происходит это каждое мгновение; тем самым изменяется и наша связь, наша конъюнкция, ибо она путем самокор-рекции и взаимной ориентации постоянно создается заново. Естественно, новое состояние возникает не скачкообразно из уже существующего; и другой в каждый следующий момент не может абстрактно стать всем, чем угодно — в этом гарантия, что и конъюнкция (то третье, в чем мы объединяемся) доступна в своем изменении нашему наблюдению. Она представляет собой соединяющую нас динамическую связь. Изменяют свой облик и вещи, вовлеченные в наше отношение и познанные в нем — они изменяются в себе и для нас. Мы осматриваем какой-то ландшафт, составляем себе впечатление о какой-то одной его стороне, которая принадлежит только нам и является доступной нам благодаря и тому, что сложились уникальные возможности освещения, связанные с определенным состоянием солнца и атмосферы, и степени нашего единения с ней. Живая связь является основой любого последующего конъюнктивного познания, она представляет собой основу всего вновь обретаемого, основное настроение, без которого невозможно никакое человеческое знание. Но настроение — это нечто более сложное, чем некий эмоциональный туман, окутывающий реалии объективной действительности; на этом уровне познания оно выполняет функцию конституирования предмета иссле-дования. Когда мы хотим пережить вновь испытанное нами прежде ощущение, мы возвращаемся в «тот же» ландшафт. Но он со временем стал совершенно другим. И это произошло не только потому, что солнце светит по-другому, ветер веет по-другому, а главным образом по-тому, что изменилось наше экзистенциальное отношение, следуя велениям своей судьбы, потому, что оно «стало» вместе с нами и в нас, претерпев предназначенные ему изменения. Мы воспринимаем пере-живание, посещающее нас при виде определенного ландшафта, как повторение, так как мы, даже если все стало иным, продолжаем поддерживать непрерывающуюся связь с самими собой, с «другим» и с нашим общим отношением (которое и обеспечивает базу для узнавания). Это отношение существует в нас, хотя оно может и прерваться; если это на самом деле произойдет, никакое совместное познание не будет больше возможным.

3. Расширение сферы конъюнктивно познающей общности

Конъюнктивное познание, ограниченное взаимодействием двух людей и возникшей между ними общностью, связано с непрерывностью непосредственного прикосновения. Обретенное знание носит наск-

382

возь личный, субъективный характер, даже если оно, как в рассмотренном нами случае, связано с двумя лицами": «третьим» лицам оно становится доступным не без труда, лишь при условии, что они «посвящены в тайну нашего отношения и связаны с нами посредством восприятия экзистенции в экзистенции».

Это происходит следующим образом — третий вступает в специфическое экзистенциальное отношение со мной и с другим и в совместной жизни с нами впитывает в себя, насколько это только возможно, и отношение, существующее между нами обоими. Благодаря совместной жизни с нами, тому отрезку жизни, который мы прожили вместе, втроем, он знакомится с нашим видением вешей и учится действовать так же, как и мы; он участвует в пространстве нашего опыта, постепенно выстраивая с его помощью расширенное, фундированное нами троими, пространство опыта. Это пространство закрыто для внешнего мира, другие способны воспринимать его лишь поверхностно, а не в существующей для нас конкретности, относительно которой мы всегда можем достичь взаимопонимания, так как это мы связаны друг с другом благодаря этому пространству.

Третий, сначала бывший для нас Он, станонится Ты по мере своего участия в нашем познании мира. Уже не рач замечалось, какие языковые тонкости выражаются в употреблении личных местоимений. Можно было бы заменить личные местоимения каким-либо обезличенным рядом (например, числовым рядом), и отойти от того уровня познания, на котором личные местоимения еще не \ тратили свой смысл — имеется в виду уровень конъюнктивно-познавательной общности — и тогда люди на самом деле станут заменимыми, их легко можно будет заменять одного другим. С этой точки зрения непонятно, почему третий человек еще получает особое наименование Он, а четвертый, пятый и все прочие, стоящие в этом ряду, не называются особым личным местоимением. Не ясно также, почему, начиная с третьего лица все остальные называются Он, почему каждый внезапно может стать Ты, почему одна группа людей объединяется местоимением Мы, а другая, чужая группа отзывается на местоимение Вы, и почему всех прочих людей можно противопоставить нам, объединив их местоимением Они. Дело в том, что всякое обращение к собеседнику означает восприятие нами нашего визави — по меньшей мере, пока с этим визави поддерживается разговор.

Этот круг, очерченный местоимением Мы, Мы-кру?, может быть, следовательно, расширен в той мере, в какой третий участник нашего общения все больше становится человеком, обозначаемым местоимением Ты, и принимает все большее участие в совместном пространстве опыта. Но чтобы проследить это расширенно in concreto*. мы должны обратиться к теме, которая была нами первоначально отодвинута на задний план — коснуться роли языка и понятийной фиксации явлений, только благодаря которой становится возможной долго-

Конкретно (лат.).

383

срочная консолидация и расширение пространства опыта. Только посредством простой контагии, посредством душевного прикосновения невозможно сохранить непрерывность экзистенциальных отношений между двумя субъектами, хотя самое главное, самое существенное содержание экзистенциального отношения оазвертывается на уровне рассмотренной выше непосредственной контагии и конъюнктивное значение понятий мы осознаем лишь на основе этой экзистенциальной связи.

4. Роль понятия и языка в конъюнктивном познании

Как показано в предыдущей главе, методология, ориентированная на принципы естественнонаучного познания, гипостазирует один из типов познания до уровня познания вообще. Второй существенный предрассудок этой методологии заключается в том, что она гипостазирует и один из типов понятий - так называемые точные понятия, которые в соответствии со своим содержанием сформировались в виде дефиниций — превратив его в единственный тип. Этому соответствует и еще одна черта этой методологии, свидетельствующая о ее односторонности — так же, как она рассматривала мышление лишь с понятийного уровня и отделяла сферу мышления от экзистенциальной сферы существования, она исследовала понятия лишь в их имманентном контексте, не желая видеть, что понятия являются частной функцией общего процесса связанного с экзистенциальной сферой мышления, и что, по крайней мере, существует один тип понятий, значение которого можно понять лишь в связи с рассмотрением этой функциональной зависимости. Утопический идеал формирования понятий, которые отвечали бы принципам естественных наук и носили бы общезначимый характер, предполагает создание вневременного понятийного уровня, где любое возникающее понятие получало бы свое прочное место, обретало бы с помощью других понятий свое однозначное значение и содержание и благодаря своим отношениям с другими понятиями было бы определено раз и навсегда 12 .

Итак любой предмет возможных высказываний для любого человека должен в любом высказывании оставаться одним и тем же, понятие же должно носить всеобще значимый характер в двойном плане — во-первых, соотносясь со всеми предметами того же вида (понятие «стол» применимо ко всем когда-либо существовавшим и будущим столам), и, во-вторых, будучи значимым для всех субъектов, которые когда-либо выразят понятие, понимая, скажем, под понятием «стол» всегда одно и то же. Эта тенденция, несомненно, органически свойственна любому процессу формирования понятий, как нельзя отрицать и самого факта создания такого понятийного уровня, на котором одно понятие определяется через другое, в результате чего все понятия образуют замкнутую объективную систему. Наиболее полно удалось осуществить эту систематизацию в теоретической физике, где

384

весь понятийный материал мог быть выражен через отношения числовой системы и даже имевшиеся вначале понятия с антропоморфной окраской (как, например, понятие силы) претерпели изменения в этом направлении. Этот идеал редуцирования любой квалитативной определенности к квантитативным моментам был, разумеется, осуществим лишь в физике, однако и в других науках, отказывающихся от принципа квалификации, рационализация посредством довольно-таки болезненного процесса «дефинирования» развивается в сторону создания надвременной, надконъюнктивной системы понятий. Но существует и еще одна, совершенно иная, возникшая давно и на почве другого направления, тенденция в области формирования понятий, которую нельзя оставить без внимания; она основана на возможности использовать любое, в том числе и общее понятие как имя, причем под именем должно пониматься специфическое свойство слов обозначать определенную вещь в определенной функции в рамках ее уникального отношения к нам, а также к нашему определенному конъюнктивному сообществу. Ведь часто можно наблюдать, что чем более тесно сплочено конъюнктивно познающее сообщество, тем более «сектантским», закрытым для непосвященных становится его язык; что в нем вырабатывается собственная терминология, в рамках которой слова, используемые в кругу более широкого языкового общения, становятся все менее понятными, и не только потому, что внутри более узкой группы возникает искусственный язык, а потому, что один и тот же акустический звуковой комплекс — являющийся для остальных людей знакомым общим понятием - для узкого сообщества приобретает определенное, обусловленное спецификой конъюнктивного общения, значение, понятное лишь тем, кто причастен к общему контексту переживаний, значение, в котором данное слово внезапно возникает в качестве наименования. В этом случае слово фиксирует не общее отношение, проявляющееся в вещи или событии, а только определенную, обращенную к познающему сообществу сторону вещи или события. Наиболее яркими примерами таких понятий являются ласкательные имена или искаженные словообразования, встречающиеся в языке детей, влюбленных или друзей. Но не только эти бросающиеся в глаза примеры слов и выражений несут на себе печать конъюнктивной привязанности; все рабочие понятия обладают в живой речи этой индивидуализирующей способностью.

Это просто чудо живой речи, что она помещает каждое слово в уникальный и неповторимый контекст и, опираясь на специфическую тотальность предложения и в еще большей степени на тот глубинный смысл, о котором нам говорит ритм и ассоциативный поток фразы, способна придать каждому слову индивидуальный смысл 13 .

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Также движется от экзистенциальной вовлеченности к пониманию образований
Как может социология постичь культуру
Стремясь сделать ее основой познания природы
Романтизм
Манхейм К. Социологическая теория культуры в ее познаваемости социологии 9 познания