<<<     ΛΛΛ     >>>   

Причинный анализ этой операции проясняет, почему инвестор выполняет свою роль, но только функциональная схема показывает, как он может выполнять ее успешно и что входит в диапазон его деятельности. Общая сумма причинных мотивировок не объясняет характера всей структуры — на самом деле, далеко не все мотивированные действия необходимы для функционирования капиталистической системы. Массу нерелевантных действий, не имеющих прямого отношения к функционированию этой системы, совершают не только почти все ее члены — существуют целые социальные анклавы, такие, как замкнутые, изолированные общности, кочующие цыгане, враждую-шие кланы, не затронутые экономическими процессами нашего времени. Нам следует проводить различие между структурно релевантными и нерелевантными действиями и мотивами.

7. Вопрос - обладает ли мир структурой?

Только что проведенное различие связано со следующими соображениями. Историю составляют события, и то или иное событие может оказаться релевантным или нерелевантным, может иметь или не иметь существенное значение для данной структуры, в рамках которой оно происходит. Означает ли это, что некоторые события изначально нерелевантны? Фрейд открыл систему неосознаваемых значений, выявив тем самым значимость, релевантность вещей, ранее считавшихся тривиальными - таких, как ошибки памяти и оговорки, языковые неточности и огрехи. Они оказались релевантными в неизвестном прежде контексте. Мы действительно никогда не можем окончательно решить, имеет ли то или иное явление отношение к данной системе, поскольку нерелевантность не исключает возможности его принадлежности к сфере действия какой-либо иной, еще не обнаруженной структуры. Термин «релевантность» обозначает, что то или иное событие запрограммировано всей структурой известной системы. Мы должны уметь предвидеть, что явные структурные несоответствия могут разрешиться возникновением более обширной системы, хотя ее природу и характер мы не в силах постичь на данном

75

уровне наших знаний и представлений. Отсюда возникает проблема, которую глубоко пони мат Гегель.

Можно, пожалуй, интерпретировать панлогическую теорию Гегеля в виде попытки объяснить мир как воплощение логоса или, если воспользоваться нашей более прагматической терминологией, как завершенную структуру, полностью открытую для рационального осмысления. Эта претенциозная теория подарила нам плодотворную рабочую гипотезу, которую мы можем принять без всякого ущерба для себя. Попробуем коротко взглянуть на этот вопрос со схоластической точки зрения. Если мир по природе своей — всего лишь беспорядочная труда дискретных вещей, то тем самым доказывается несостоятельность пан-логической гипотезы, но в таком случае можно попытаться найти в этом всеобщем хаосе ограниченные ареалы, в которые мы в состоянии внести некую созданную нами самими концептуальную упорядоченность. Однако аподиктическое неприятие гипотезы об упорядоченном универсуме может лишить нас возможности разглядеть возможный план устройства мира, если признать, что такой план существует. Короче говоря, у нас не останется никаких шансов на успех, если мы отбросим инструмент, который может оказаться полезным для исследования, не рассмотрев его и не испытав на деле. В некоторых областях этот подход оправдал ожидания — свидетельством тому работа Кенэ «Tableaux Economiques»*.

С той точки зрения, которую мы разделяем в настоящий момент, мир — не единичная, простая и сложная, многосоставная структура, а агрегация, конгломерат частично структурированных сфер. Рассмотрим этот факт также в схоластической манере. Допустим, что мир действительно является конгломератом частично упорядоченных образований. Вполне можно представить себе, что он обладает сложной структурой, которую мы пока еще не в состоянии выявить. Но третья возможность, открывающаяся перед исследователем, — самая многообещающая из всех — позволяет предположить, что человеческое общество, мир людей, структурировано по-разному и в разной степени в различные, сменяющие друг друга периоды истории. Если бы это было так, мы должны были бы менять и дифференцировать используемые нами структурные критерии. Похоже на то, что Макс Вебер провел такую дифференциацию духа в своем эссе «Протестантская этика и дух капитализма», где он подчеркивает первостепенное значение религиозных мотиваций на ранних стадиях истории капитализма, а решающую роль экономического детерминизма связывает с эпохой зрелого капитализма. Продолжая эту мысль, мы можем сделать допущение, что в рамках развивающейся системы значительная часть событий, происходящих на ранних стадиях развития, носит случайный и неструктурированный характер, но по мере складывания нового порядка вещей этот новый порядок охватывает все более широкие сферы социального поведения.

* «Экономические таблицы» (??.).

8. Еще раз о причинном анализе и описательной интерпретации

Предыдущее обсуждение позволяет по-новому взглянуть на затронутый нами ранее вопрос о роли причинного и объяснительного анализа исторического развития. Два этих подхода обычно рассматривают как антиподы. Хотя многие ученые добиваются лучших результатов в своих исследованиях, отвергая необходимость выбора между данными альтернативами, все же необходимо поставить этот вопрос и дать на него ответ. Макс Вебер определяет социологию как описательное (или интерпретирующее) объяснение социального поведения. Такой синтез двух методов, объяснительного и описательного, в принципе плодотворен, хотя реальное применение Ве-бером этого синтеза не в полной мере отвечало задачам исследования. Но как бы то ни было, Вебер отчетливо представлял себе необходимость объединения двух методик — описательной и объяснительной.

Прежде всего заявим со всей определенностью, что основная проблема описательного анализа исторических феноменов не связана с интенциями участников события. То, что люди руководствуются какими-то мотивами и перцепциями в своих действиях, можно считать не требующим доказательств, и мы готовы допустить, что эти перцепции могут и должны быть поняты. Достаточно сложной делает эту проблему тот факт, что индивидуальные действия, независимо от их мотивов, являются частью структурированного целого и именно в этом качестве и должны интерпретироваться. С помощью какой методики можно выполнить эту задачу - причинного объяснения явлений или структурного анализа? Действия, помимо лежащего в их основе намерения, обладают объективным значением, органически присущим их структуре. Это значение выявляется в ходе объяснительного, экспозиторно-го анализа, но в то же время оно доступно и причинной интерпретации, так что любое явление может рассматриваться под двумя различными — хотя и взаимосвязанными — углами зрения. В рамках причинного подхода мы стремимся объяснить событие с помощью того количества детерминант, которое нам удается выделить. Окончательная модель события представляет собой главным образом некую аппроксимацию реального положения вещей, и, если эта аппроксимация в достаточной степени соответствует преследуемой нами цели, можно сказать, что событие объяснено. С другой стороны, мы интерпретируем то же самое явление, определяя, какую функцию оно выполняет в процессе поддержания равновесия всей системы, в рамках которой оно возникает. Концепция, рассматривающая систему как некое равновесное состояние, представляет собой всего лишь эвристическую модель, применимую как к изменяющимся, так и к статичным структурам. Функцией события является та необходимая роль, которую оно играет в системе, или, выражаясь более точно, - тот конкретный образ действий, посредством которого данное событие поддерживает эвристически предполагаемое равновесие системы 37 .

77

Два этих аспекта, причинный и функциональный, взаимосвязаны. Функциональная модель какого-либо действия очерчивает диапазон, в рамках которого игра причинных факторов релевантна по отношению к структуре системы. Например, стремление инвестора извлечь прибыль из осуществляемых им операций структурно релевантно в той степени, в какой он осуществляет функцию выравнивания цен. В той мере, в какой равновесие цен зависит от этой функции, свободная игра инвесторов на продуктовом рынке структурирована, причем тот же самый мотив может реализоваться з структурно нерелевантной сфере деятельности (например, коллекционирование предметов антиквариата). Оба типа деятельности мотивированы и причинно объяснимы, но только один из них может быть интерпретирован с функциональной (в данном случае с экономической) точки зрения.

Здесь необходимо отчетливо различать два обстоятельства. Во-первых, тот, кто осуществляет те или иные действия, не обязательно должен понимать функциональное значение своих действий, и он редко руководствуется мотивами, продиктованными этим пониманием. Чрезмерно упрощенная концепция «значения» действий, выдвинутая Максом Вебером — рассматривающая такое значение как предполагаемую, сознательно поставленную или неосознаваемую цель, — не позволила Веберу понять объективное или функциональное значение поведения. Вполне можно допустить существование такого значения, не объясняя его в гегелевском духе как целенаправленное развитие событий. Во-вторых, структурная интерпретация поведения не исключает интерпретации причинной. Как раз наоборот. Равновесие системы для всех ее функций зависит от свободной игры действий, осуществляемых методом проб и ошибок. Мотивы, лежащие в основе этой свободной игры, при всей практичности преследуемых целей являются случайными, и все же их наличие имеет жизненно важное значение для поддержания равновесия. Недостаток теории Гегеля заключается в том, что он объяснял объективные значения не только телеологически, но и без учета причинного процесса — и именно по этим двум причинам не смог подняться над экзегетическим объяснением природы.

9. Структурная и случайностная концепция причинности. Проблема множественной причинности

Мы продолжаем рассматривать проблему того, как причинное объяснение событий соотносится с их функциями. Разумеется, понять, что именно образует исторический или социальный факт, можно только через функцию этого факта. Мы идентифицируем такие явления, как кланы, нации, касты или группы, оказывающие влияние на общественное мнение или политику правительства, не в силу их причинных взаимосвязей, а исходя из их структурного контекста. В формировании семьи принимает участие множество факторов: стремление к

78

установлению доверительных, дружеских отношений, потребность в безопасности, сексуальном общении, а также экономические соображения, но в первую очередь семья определяется такой функцией, как рождение и воспитание детей. Жизнедеятельность семьи может быть связана с самыми различными комбинациями мотивов и стимулов, однако, определенная часть этих функций должна осуществляться с целью обеспечения самого существования данного института. Ряд побудительных мотивов имеет жизненно важное значение, другие носят лишь сопроводительный характер. В известной степени любой институт отбирает импульсы, от которых зависит его функционирование 38 . Для длительного и непрерывного существования моногамного союза необходим минимум побудительных мотивов, включающий желание установить дружеские, доверительные связи и обзавестись потомством, умение разделить с другим человеком тяготы жизни и поделиться жизненным опытом, способность к самоограничению. При этом импульсы, не обязательные для функционирования моногамной семьи, могут тем не менее сопутствовать им.

В ходе этих рассуждений выявляются две вещи. Во-первых, подобные структуры зависят от ряда специфических причинных факторов, отсутствие которых может привести к распаду или модификации самих структур. Сниженный уровень экономических притязаний несовместим с высокой степенью капитализации. Святой представлял бы собой аномальное явление на фондовой бирже или в разведывательной службе. Парето утверждает, что приручение, одомашнивание элиты дисквалифицирует ее, лишая возможности играть предоставленную ей роль, тогда как монашеские организации могут уживаться с людьми, проникнутыми духом борьбы и соперничества, но потребности в таких чертах характера не испытывают.

Во-вторых, теперь мы можем пролить свет на давно известный факт научных наблюдений, согласно которому данный феномен поддается объяснению на нескольких параллельно сосуществующих уровнях причинности. В этом случае мы можем говорить об избыточной детерминированности. Линчевание, например, объяснялось как инвертированное выражение коллективного чувства вины, как одна из стадий острой конкурентной борьбы за весьма скудные возможности, как защитная реакция на явления, угрожающие существующему социальному устройству, как крайнее проявление социального неравенства, В чем причина такой избыточности объяснений? Ответ напрашивается сам собой, если мы вспомним, что события реализуются как следствие избыточного количества вероятностных факторов, потенциальных возможностей. Некоторые из них функционально необходимы, другие нет. Теперь, интерпретируя функциональное значение какого-либо события, мы учитываем необходимые мотивы и игнорируем нерелевантные, а именно те, что носят функционально случайный характер. Мы забываем о многообразии источников действия и недоумеваем, когда видим, что их количество превышает функциональный минимум. У нас возникает ощущение, что данный феномен

79

объяснен с чрезмерной полнотой и тщательностью. Но впечатление это необоснованно, поскольку мы имеем дело лишь с различными компонентами одного и того же случайно образовавшегося конгломерата мотивов. Чувство обеспокоенности возникло у нас потому, что мы не обнаружили различия между необходимым набором причинных факторов и абстрактным перечнем случайных мотивов, ставя и те и другие в один общий ряд без учета их функциональной релевантности. Так происходит, когда мы собираем по отдельности психологические, экономические и политические «причины» одного и того же явления. Нас приводит в замешательство, что вещи обусловлены не только функционально необходимыми причинами и что факторов, влияющих на их возникновение и развитие, гораздо больше.

10. Историография и структурный подход

Не подлежит сомнению, что причинный и объяснительный подходы важны в равной степени; для обеспечения существования данных структур необходимо, как мы уже уяснили, наличие определенных причинных факторов, структурные изменения не могут происходить без соответствующих изменений необходимых мотивов. Объяснительный метод помогает наглядно представить цель или функциональное значение того или иного события и специфический диапазон, в котором действуют случайные мотивации — релевантные или нерелевантные. Социолог, разумеется, в первую очередь заинтересуется необходимым минимумом релевантных мотивов.

Мы должны рассматривать социальные изменения и как комплекс причинно обусловленных событий, и как структурированный процесс. Решив, например, попытаться определить, какими обстоятельствами была вызвана отмена хлебных законов в Англии, мы можем выяснить значение этого события в общем контексте английской промышленной революции. Хотя мы рассматриваем лишь два аспекта одного и того же явления, две применяемые в данном случае методики, два подхода открывают перед нами различные перспективы. Первая из них, выявляющая причинную последовательность событий, — это перспектива историческая, тогда как вторая — имеет структурный характер. Историография, как правило, стремится реконструировать события в конкретном контексте их детерминант, а структурный подход оставляет вне поля зрения причинный механизм изменений, сосредоточившись на их функциональной схеме. Обычно эти два метода дополняют друг друга, и вряд ли какое-либо подлинно серьезное исследование целиком игнорирует социальные аспекты. Все же цели обеих методик явно расходятся — причинный подход реконструирует события в их временной последовательности, тогда как структурный — занят анализом моделей, действующих в данной функциональной системе. Имен-

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Манхейм К. Эссе о социологии культуры социологии 2 истории
На вполне законных основаниях мы можем сузить диапазон нашего исследования
В другом направлении
Где он подчеркивает первостепенное значение религиозных мотиваций на ранних стадиях истории капитализма