<<<     ΛΛΛ     >>>   

налистику и положена в основу будущих реформ в области уголовного дела. См.: М.Т. Maestro. Voltaire and Beccaria as reformers of criminal law. New York, 1942.
1 2
По вопросу о влиянии на Монтескье следует обращаться к трудам
Ж. Дедье, одного из самых компетентных специалистов по Монтескье: J. Dedieu. Montesquieu et la tradition politique anglaise en France. Les sources anglaises de «L'Esprit des lois». Paris, Lecoffre, 1909; J. Dedieu. Montesquieu. Paris, 1913.
Кстати, глава 5-я книги XIV носит название: «О том, что дурные законодатели — те, которые поощряли пороки, порожденные климатом, а хорошие — те, которые боролись с этими пороками». «Чем более физические причины склоняют людей к покою, тем более следует удалять их от него воздействием причин моральных» (?uvres completes, t.II, p.480).
Теория влияния климата вызывает ряд любопытных и забавных замечаний со стороны Монтескье. Проявляя постоянный интерес к Англии, он стремится таким образом выявить особенности жизни Англии и климата Британских островов. Ему удается это не без труда:
«Для нации, у которой порождаемая климатом болезнь удручает душу до такой степени, что поселяет в ней отвращение ко всему на свете, вплоть до самой жизни, для людей, которым все стало невыносимо, наиболее подходящим образом правления был бы тот, при котором они не могли бы возлагать вину за свое несчастье на одно лицо, страной управляли бы не столько люди, сколько законы, и потому для изменения государственного строя приходилось бы ниспровергать самые законы» (?uvres completes, t.II, p.486).
Эта сложная фраза, похоже, имеет тот смысл, что климат Англии приводит людей в такое смятение, что им следовало бы отказаться от правления одного лица с тем, чтобы естественная горечь жителей Британских островов могла бы быть излита на свод законов, а не на одного человека. Анализ климата Англии продолжается на протяжении нескольких глав в таком же стиле: «И если бы при этом та же нация получила от своего климата некоторую нетерпеливость характера, которая не позволяла бы ей долго выносить однообразие, то очевидно, что образ правления, о котором мы только что говорили, оказался бы для нее еще более подходящим» (ibid.). Нетерпение британского нахюда находится, таким образом, в тонкой гармонии с политическим строем, при котором граждане, не имея возможности излить чувства на одного обладателя власти, некоторым образом парализованы в выражении своего нетерпения.
В книгах о климате Монтескье использует много такого рода высказываний, о которых можно сказать, что в них больше блеска, чем убедительных доводов.
Слово «ремесла» используется здесь в смысле, означающем деятельность кустаря, то есть речь идет о производстве, которое мы называем сегодня вторичным и которое заключается в изготовлении предметов, их переработке, а не непосредственно в земледелии.
Было бы неверно сводить экономический анализ Монтескье к этому пробелу. Монтескье представляет детальную и чаще всего точную картину факторов, влияющих на развитие экономики. Как экономист, он мало систематичен. Он не принадлежит ни к меркантилистской, ни к физиократической школам. Однако можно, как это было сделано выше, считать его таким социологом, который предвосхитил современное изучение экономического развития путем именно учета воздействующих на него факторов. Он анализирует труд крестьян,
80

сами основы существования человеческих групп. Он проводит различие между системами собственности, находит результаты воздействия различных систем собственности на число тружеников и производство земледельческих культур. Он устанавливает связь между системой собственности, земледелия и численностью населения. Затем он проводит анализ соотношения между числом жителей и многообразием социальных классов. Он набрасывает теорию, которую можно назвать «теорией роскоши». Нужны богатые классы для того, чтобы существовала торговля ненужными товарами, не входящими в разряд товаров первой необходимости. Он устанавливает связи между торговлей внутри различных социальных групп и внешней торговлей всего сообщества. Он затрагивает проблему денежного обращения, роли денег в торговых операциях внутри сообщества и между различными обществами. Наконец, он изучает вопрос о том, в какой мере определенный политический строй способствует или не способствует экономическому процветанию.
Речь идет о более широком и менее схематичном анализе, чем тот, что свойствен экономистам в узком смысле этого слова. Монтескье претендует на то, чтобы сделать социологию всеобъемлющей, включающей и экономическую теорию.
В такого рода анализе постоянно присутствует взаимное влияние различных элементов. Характер собственности соответствует качеству труда земледельцев, качество труда в свою очередь — взаимоотношениям социальных групп. Структура социальных классов влияет на внутреннюю и внешнюю торговлю. Центральная мысль Монтескье заключается в том, что существует взаимозависимость, взаимное, бесконечное воздействие различных аспектов социальной жизни друг на друга.
По мнению Л. Альтюссера, изложенному в его книге «Монтескье: политика и история», автор «О духе законов» стоит у истоков подлинной теоретической революции, которая «предполагает возможность применения к политике и истории ньютоновских категорий закона. Она предполагает также, что из самих человеческих институтов можно извлечь мысль об их многообразии в единстве и их переменчивости в постоянстве: закон их диверсификации, закон их бытия. Этот закон будет уже не олицетворением идеального порядка, а отношением, свойственным явлениям. Он больше не будет заниматься установлением сущностей, а будет извлекаться из самих фактов, без предвзятой мысли, путем поисков и сравнений, на ощупь» {L. Althussei. Montesquieu, la politique et l'histoire, p.26). Однако «социолог не имеет дело, как физик, с предметом (телом), который подчиняется простому детерминизму и следует линии, от которой он не уклоняется. Он имеет дело с типом объектов, совершенно особых, с людьми, которые уклоняются даже от законов, установленных ими для самих себя. Что можно сказать в таком случае о людях и их взаимоотношениях со своими законами? Пусть они их меняют, обходят или нарушают? Но все это не наводит на мысль, что из их поведения, безразлично покорного или мятежного, можно извлечь закон, которому они следуют, не зная того, и даже из их ошибок — истину. Чтобы не прийти в отчаяние от невозможности открыть законы поведения людей, нужно просто взять такие законы, какие они себе составляют в силу необходимости, которая ими правит! По правде говоря, их ошибка, отклонения в их настроениях, нарушение и изменение их законов просто составляют часть их поведения. Остается только извлечь законы нарушения законов или их изменений... Такая позиция предполагает очень плодотворный методический принцип, который заключается в том, чтобы не принимать мотивы человеческих дейст^ вий за побуждения, цели и причины, которые люди сознательно вы-
81

дают за реальные причины, поскольку чаще всего их заставляют действовать причины неосознанные» (ibid., р.28, 29).
1 Я
По вопросу об идеологическом споре в XVIII в. следует обратиться к диссертации Эли Каркассона «Монтескье и проблема Французской конституции в XVIII в. (Ehe Carcassonne. Montesquieu et le probleme de la Constitution francaise au XVIIIe siecle. Paris, 1927).
19 Луи Альтюссер подводит такое резюме этой дискуссии: «Одна идея доминировала во всей политической литературе XVIII в.: идея, будто абсолютная монархия была установлена вопреки интересам знати и будто король опирался на разночинцев, чтобы преодолеть мощь своих противников-феодалов и подчинить их себе. Крупная ссора германистов и романистов, которая касалась происхождения феодальной знати и абсолютной монархии, происходила на фоне этого всеобщего убеждения... С одной стороны, германисты (Сен-Симон, Буленвилье и Монтескье — последний отличается большей информированностью и большей тонкостью, но тоже очень твердый) с тоской вспоминают времена примитивной монархии — король, избранный аристократами, и пэр среди пэров, каким он был в прежние времена в «лесах» Германии, — чтобы противопоставить его монархии, которая стала абсолютной: король, побивший сильных мира сего и пожертвовавший ими, чтобы набрать своих слуг и союзников в простонародье. С другой стороны, абсолютистская партия буржуазного толка, романисты (аббат Дюбо, автор заклинания против аристократии, ставший мишенью последних книг «О духе законов». См.: L'Esprit des lois, Liv.XXX, chap. 10) и энциклопедисты, которые славят то ли в Людовике XIV, то ли в просвященном деспоте идеал государя, сумевшего предпочесть заслуги и звания трудолюбивой буржуазии отжившим претензиям феодалов» (op. cit., p. 104 et 105).
Началом для германистского традиционализма послужила неизданная работа аббата Лё Лабурера, которому 13 марта 1664 г. пэры Франции поручили найти в истории «доказательства и прерогативы, связанные с их рангом». Лё Лабурер, чья работа почти наверняка была известна Сен-Симону, счел, что он нашел истоки появления аристократии в победе франков, и разработал теорию аристократии, принявшей участие вместе с королем в управлении страной в ходе ассамблей на Марсовом и на Майском полях. Герцог де Сен-Симон (1675—1755) в своих правительственных проектах, написанных к 1715 г., граф де Буленвилье (1658—? 22) в своей «Истории былого образа правления Францией» (1727), в «Мемуарах монсеньору герцогу Орлеанскому — регенту» (1727), в «Очерке о благородном сословии Франции» (1732) изложили апологию былой монархии «несравненного Карла Великого», разделившего, по традиции франков, свою власть с вассалами. Этот германский феодализм продлился вплоть до первой половины XIX в. Монлозье в своем трактате «О французской монархии» уже в 1814 г. поднял темы, затронутые Буленвилье, чтобы «защитить исторические права дворянства». Такая форма аргументации вызвала ответную реакцию со стороны многих крупных историков поколения 1815 г., и в частности Огюстена Тьерри, первые произведения которого ("Подлинная история Жака Простака", 1820 г.) могли бы иметь в качестве эпиграфа слова Сьейеса: «Почему бы третьему сословию не отправить в леса Франконии все эти семьи, которые сохранили ненормальную претензию на принадлежность к расе завоевателей».
Германизм Лё Лабурера и Буленвилье являлся одновременно и
«расистским» в смысле поддержки прав на завоевание, но и либеральным, будучи враждебным по отношению к абсолютной власти и
82

благосклонным к парламентскому варианту. Однако два таких элемента были несовместимы.
Это политико-историческая доктрина, которая в форме ссылки на традиции франков, касающиеся свободы, и на «лесные» собрания в Германии не была, таким образом, полностью связана с интересами аристократии. Аббат Мабли в своих «Замечаниях по истории Франции» (1765), одной из книг, несомненно оказавшей сильное влияние на поколение революционеров, излагает по этому поводу свою версию, оправдывавшую созыв Генеральных штатов и политические амбиции третьего сословия. Когда в 1815 г. Наполеон хотел примириться с народом и свободой, он позаимствовал в книге Мабли идею чрезвычайной ассамблеи Майского поля. Таким же образом в XIX в. Ги-зо, которого можно квалифицировать как историка закономерно поднимающейся буржуазии, был убежденным германистом, (см.: «Очерки об истории Франции», 1823 г., или «Уроки общей истории цивилизации в Европе», 1828 г.).
Токвиль и Гобино являются, без сомнения, последними выразителями германистской идеологии. Вместе с Токвилем феодализм испытывает мучения, будучи свидетелем подъема абсолютизма монархии, и душой склоняется к либеральным убеждениям, а разумом — к демократическим. Что касается Гобино, который через своего дядю и непосредственно у Монлозье черпал свое вдохновение у сторонников аристократической доктрины XVIII в., то у него источник либерализма иссяк, и его восполнил расизм (см. переписку Токвиля и Гобино в: Tocqueville. ?uvres completes. Paris, Gallimard, 1959, t.IX, и, в частности, предисловие Ж.-Ж. Шевалье).
20
Это не мешает ему видеть ясно все, что касается его собственного окружения. Его произведения содержат немало выпадов против недостатков и пороков аристократии и придворных. Конечно, сатира против придворных направлена скорее против того, что сделала монархия с благородным сословием, чем против самой аристократии или такой аристократии, какой она должна быть, то есть свободной и независимой. «Сословие лакеев уважается во Франции больше, чем где-либо; это питомник вельмож. Он заполняет пустоту в других сословиях» (Lettres persanes. Lettre 98; ?uvres completes, t.II, p.277). Или еще: «Нет ничего, что могло бы так приблизиться по невежеству к людям французского двора, как духовенство Италии» (Mes Pensees; ?uvres completes, t.I, p. 1315).
21
Leon  Brunschvicg.   «Le  Progres  de  la  conscience  dans  la  philosophie
occidentale», p.489—501.
22
Eric Weil. Philosophie politique. Paris, Librairie philosophique J. Vrin,
1956, p.264. Эрик Вейль пишет, в частности: «Естественное право философа составляет основу всякой критики позитивного исторического права, так же как принцип морали обосновывает любую критику индивидуальных правил... Вместе с позитивным правом оно определяет всякому человеку, что именно в такой-то исторической ситуации он должен делать, с чем согласиться и чего может требовать; отлаженная система подвергается критике только в том случае, если она не считается с равенством людей как разумных существ или отрицает разумный характер людей... Естественное право не дает своего собственного материального приплода, но, когда он есть, оно воспринимает его таким, каков он есть, а затем развивает его согласно своему собственному критерию... Естественное право, как критикующая инстанция, должно решить, не вступают ли в конфликт те роли, которые распределены положительным законом, не противоречит ли система, представляющая единое целое, принципу равенства людей как
83

разумных существ? Любой ответ на этот вопрос будет одновременно безусловным и историческим: естественное право, когда оно ставит задачу быть примененным, применяется непременно к позитивной исторической системе. А то, что таким же образом применяется к позитивному праву и через суждение о нем преобразует его во всей его полноте, не относится к позитивному праву» (р.36 a 38).
Библиография
Сочинения Шарля Луи Монтескье
«?uvres  completes».  Ed.  par Edouard  Laboulave.   Paris,  Garnier Freres, 7 vol., 1875—1879.
«?uvres   completes».   Texte   presente   et   annote       par   Roger   Caillois, Bibliotheque de la Pleiade. Paris, Gallimard, t.I, 1949, t.II, 1951.
«?uvres  completes».   Publiees  sous  la  direction  d'Andre  Masson.   Paris, Nagel, 3 vol., 1950—1955.
«L'Esprit des lois». Texte etabli et presente par Jean Brethe de La Gressaye. Paris, Les Belles-Lettres, 4 tomes, 1950—1961.
(Перевод цитат из произведений Монтескье на русский язык приводится по следующему изданию: Ш. Монтескье. Избранные произведения. М., ГосПолитиздат, 1955. — Прим. ред.)
Работы по теме в целом
Leon Brunschvicg. Le Progres de la conscience dans la philosophie occidentale. Paris, Alcan, 1927.
Ernst Cassirer. La Philosophie des Lumieres. Paris, Fayard, 1966.
Jean-Jacques Chevallier. Les Grandes ?uvres politiques. Paris, Armand Colin, 1949.
J.H. Laski. The Rise of European Liberalism, An Essay in Interpretation. London, George Allen & Unwin, 1936.
Maxime Leroy. Histoire des idees sociales en France, I. De Montesquieu a Robespierre. Paris, Gallimard, 1946.
Kungsley Martin. French liberal Thought in the Eighteenth Century. A study of political ideas from Bayle to Condorcet. London, Turnstile Press, 1954.
Friedrich Meinecke. Die Entstehung des Historismus. Munchen, Berlin, R. Oldenburg, 2 vol., 1936.
C.E. Vaughan. Studies in the History of Political Philosophy before and after Rousseau. Edited by A.G. Little. Manchester, University Press, 2 vol., 1939.
Работы о Шарле Луи Монтескье
L Althusser. Montesquieu, la politique et l'histore. Paris, P.U. F., 1959.
•H. Barkhausen. Montesquieu, ses idees et ses oeuvres d'apres les papiers de la Brede.'Paris, Hachette, 1907.
84

P. Barriere. Un grand provincial: Charles-Louis de Secondat, baron de la Brede et de Montesquieu. Bordeaux, Delmas, 1946.
E. Carcassonne. Montesquieu et le probleme de la constitution francaise au XVIIIe siecle. Paris, Presses Universitaires (s. d.), 1927.
A. Cotta. «Le developpement economique dans la pensee de Montesquieu». — In: «Revue d'histoire economique et sociale», 1957.
S. Cotta. Montesquieu e la scienza delia politica. Torimo, Ramella, 1953. СР. Courtney. Montesquieu and Burke. Oxford, Basil & Blackwell, 1963.
J. Dedieu. Montesquieu et la tradition politique anglaise en France, les sources anglaises de «L'Esprit des lois». Paris, J. Gabalda, 1909.
J. Dedieu. Montesquieu, l'homme et l'?uvre. Paris. Boivin et С   , 1943.
E. Durkheim. Quid Secundatus politicae scientae instituendae contuturit. These latine. Bordeaux, 1892 (traduite dans la «Revue d'histoire politique et constitutionnelle», juillet-septembre 1937, sous le titre «En quoi Montesquieu a contribue a la fondation de la science politique»).
E. Durkheim. Montesquieu et Rousseau precurseurs de la sociologie. Paris, M. Riviere, 1953.
J. Ehrard. Politique de Montesquieu. Paris, Armand Colin, 1965.
Ch. Eisenmann. «"L'Esprit de lois" et la separation des pouvoirs». — In: «Melanges Carre de Malberg». Paris, 1933.
Etiemble. «Montesquieu». — In «Histoire des Litteratures», III, Encyclopedie de la Pleiade. Paris, Gallimard, 1958, p.696—710.
E. Faguet. La Politique comparee de Montesquieu, Russeau et Voltaire. Paris, Societe francaise d'imprimiere et de librairie, 1902.
F.T.H. Flechter. Montesquieu and English Politics 1750—1800. London, E. Arnold, 1939.
?. Groethuysen. Philosophie de la Revolution francaise, precedee de Montesquieu. Parist Gallimard, 1956.
A. Shackleton. Montesquieu, a Critical Biography, London, Oxford University Press, 1961.
A. Sore]. Montesquieu. Paris, Hachette, 1887.
P.M. Spurlin. Montesquieu in America, 1760—1801. Louisiana State University Press, 1940.
J. Starobinski. Montesquieu par lui-meme. Paris, Ed. du Seuil, 1957.
Revue de Metaphysique et de Morale, numero special d'octobre (vol. 46) consacre a Montesquieu a l'occasion du 250e anniversaire de sa naissance. Textes de R. Hubert, G. Davy, G. Gurvitch.

ства» (апрель 182 2 г.); «Философские размышления о науках и ученых» (ноябрь—декабрь 1825 г.); «Размышление о силе духа» (1825—1826 гг.). Второй этап составляют лекции «Курса позитивной философии» (выходившего в свет отдельными томами с 1830 по 184 2 г.). Третий этап представлен работой «Система позитивной политики, или Социологический трактат об основах религии человечества» (выходила в свет с 1851 по 1854 г.).
На первом этапе в своих «Опускулах» (переиздавая их в конце 4-го тома «Системы позитивной политики», Конт таким образом хотел подчеркнуть единство своего замысла), молодой выпускник Политехнической школы размышляет об обществе своего времени. Для большинства социологов начало их деятельности связано с размышлениями о характере эпохи, в которую они живут. Это свойственно и Огюсту Конту. Его «Опускулы» представляют собой описание и толкование того момента истории, который переживало европейское общество в начале XIX в.
По мнению Конта, определенный тип общества, описываемого двумя прилагательными — теологическое и военное, — умирает. Средневековое общество скреплялось трансцендентной верой, как она интерпретировалась католической церковью. Теологическое мировоззрение принадлежало тому же времени, какое характеризовалось и преобладанием военной деятельности, когда видное место в обществе занимали военные. Возникает иной тип общества — общество научное и индустриальное. Зарождающееся общество — научное в том же смысле, в каком общество умирающее было теологическим: для современной эпохи характерно научное мировоззрение, подобно тому как прошедшей эпохе было свойственно мировоззрение теологов или жрецов. Ученые заменяют жрецов или теологов в качестве общественной группы, образующей интеллектуальную и моральную основу общественного порядка. В наследство от жрецов они приобретают духовную власть, которая, как подчеркивается в первых работах Конта, непременно воплощается в каждую эпоху в тех, кто предлагает господствующий образ мыслей, а также идеи, служащие фундаментом социального строя. Так же как ученые заменяют жрецов, индустриалы в самом широком смысле этого термина (предприниматели, управляющие фабриками, банкиры) приходят на место военных. С того момента, как люди начинают мыслить научно, война людей между собой перестает быть преобладающей деятельностью коллективов — таковой становится борьба людей с природой и, кроме того, рациональная эксплуатация естественных ресурсов.
87

В контексте условий своего времени Конт, проанализировав общество, в котором живет, делает следующий вывод: основным условием общественной реформы служит реформа интеллектуальная. Случайности революции или насилие не обеспечивают перестройки общества, переживающего кризис. Для этого необходим синтез наук и формирование позитивной политики.
Огюст Конт, как и многие его современники, считает, что общество находится в состоянии кризиса, и обнаруживает объяснение общественных потрясений в противоречии между исчезающим теологическим и военным общественным строем и рождающимся научным и индустриальным строем.
Следствием такого толкования кризиса современного общества было, то, что реформатор Конт не стал доктринером революции, подобно Марксу, а тем более — свободных институтов, подобно Монтескье или Токвилю. Он доктринер позитивной и общественной науки.
Общая направленность его мысли, и в особенности планов преобразования общества, связана с его интерпретацией современного общества. Подобно тому как Монтескье наблюдал кризис французской монархии и эти наблюдения послужили одним из истоков его концепции в целом, Конт наблюдает противоречие между двумя типами общества, которое, полагал он, может разрешить только победа социального типа общества, называемого им научным и индустриальным. Эта победа неизбежна, но может оказаться отсроченной или ускоренной. Социология в самом деле служит средством постижения неотвратимого становления истории, одновременно необходимого и неизбежного, таким образом помогая закладке конкретного строя.
На втором этапе «Курса позитивной философии» ведущие идеи не меняются, но перспектива расширяется. В «Опуску-лах» Конт, в сущности, рассматривает современные общества и их прошлое, то есть историю Европы. Неевропейцу нетрудно заметить, что в первых работах Конт наивно полагает, будто история Европы впитала в себя историю человеческого рода и европейская история поучительна для всех, ибо строй, к которому стремится европейское общество, будет принят всем человечеством. На втором этапе своей эволюции, т.е. в «Курсе позитивной философии», Конт не обновляет, а углубляет эти темы; он выполняет программу, основные направления которой обозначил в своих юношеских работах.
Он знакомится с разными науками, формулирует и подтверждает два основных закона, уже изложенные в «Опуску-лах»: закон трех состояний и закон классификации наук1.
88

Согласно закону трех состояний, ум человека проходит три последовательные фазы. На первой он объясняет явления, признавая в них существа или силы, сравнимые с самим человеком. На второй он взывает к абстрактным сущностям, таким, как природа. На третьей человек ограничивается наблюдениями за феноменами и установлением регулярных связей, которые могут существовать между ними либо в данный момент, либо во времени. Он отказывается раскрывать причины фактов и довольствуется обнаружением законов, управляющих ими.
Переход от теологической фазы к метафизической, а затем к позитивной в разных интеллектуальных дисциплинах совершается не одновременно. Закон трех состояний в учении Кон-та приобретает строгое значение лишь вкупе с классификацией наук. Порядок распределения разных наук раскрывает нам порядок становления позитивного разума в разных областях2.
Другими словами, позитивное мышление не могло не сформироваться в математике, физике, химии раньше, чем в биологии. Впрочем, нормально, что в более сложных дисциплинах позитивизм проявляется позже. Чем проще материя, тем легче о ней позитивно размышлять. Есть даже такие феномены, наблюдение за которыми само ведет разум к позитивной фазе.
Цель сочетания закона трех состояний с классификацией наук состоит в доказательстве того, что восторжествовавший в математике, астрономии, физике, химии и биологии образ мышления должен в конечном счете победить и в области политики и привести к созданию позитивной науки об обществе — социологии.
Но цель этого сочетания не только в доказательстве необходимости создания социологии. Начиная с определенной науки — биологии, — окончательно расстраивается методология: науки перестают быть аналитическими, а непременно становятся по'преимуществу синтетическими. Это нарушение методологии создаст основу для социологической концепции исторического единства.
Каждый из терминов — аналитический и синтетический — приобретает у Конта разные значения. Конкретный пример: науки о неорганической природе — физика и химия — аналитические в том смысле, что они занимаются законами развития единичных явлений, единичных неизбежно и закономерно. Напротив, в биологии невозможно объяснить орган или функцию, если не рассматривать их в рамках всего живого организма. Только в целом организме отдельный биологический факт приобретает свое значение и находит объяснение. Если бы мы захотели произвольно и искусственно вырвать часть
89

живого организма, мы имели бы дело с мертвой материей. Живая материя как таковая — глобальна, или целостна.
Эта идея примата целого над частью должна быть перенесена в социологию. Невозможно распознать состояние отдельного общественного явления, если не поместить его в рамки социального целого. Неясно положение религии в отдельном обществе или определенная форма государственного устройства, если не рассматривать это общество как целое. Но нельзя исходить из приоритета целого над частью по отношению к моменту, искусственно вырванному из процесса исторического развития. Состояние французского общества начала XIX в. можно понять, только рассматривая этот исторический момент в контексте преемственности становления французского общества. Реставрация понятна только на фоне Революции, а Революция объясняется веками монархического режима. Упадок теологического и военного духа можно осмыслить, только прослеживая его истоки в минувших веках. Подобно тому как элемент социального целого ясно проступает лишь при анализе целого, миг исторической эволюции понятен, если рассматривать эволюцию истории в целом.
Но, продолжая такой ход размышлений, мы сталкиваемся с несомненной трудностью. Для понимания конкретных эпизодов летописи французского народа следует обратиться ко всей истории рода человеческого. Приоритет целого над частью приводит к выводу: история человеческого рода есть нечто первичное, а именно подлинный объект социологии.
Конт был приверженцем логики, воспитанным на тех дисциплинах, какие преподавались в Политехнической школе. Раз он утверждал первенство синтеза над анализом, он должен был прийти к заключению, что общественная наука, которую он стремился создать, имела в качестве объекта историю человеческого рода. Последняя рассматривалась как целое, что было необходимо для постижения будь то отдельных функций социального целого или особого момента его становления.
«Курс позитивной философии» обосновывает новую науку — социологию, которая, признавая приоритет целого над частью и синтеза над анализом, своим объектом имеет историю человеческого рода. В этой работе налицо слабость либо превосходство — на мой взгляд, все же слабость — Конта по сравнением с Монтескье. Тогда как Монтескье исходит из факта, каковым является разнообразие, Конт, с его злоупотреблением логикой, свойственным великим и некоторым невеликим людям, исходит из единства человечества и намечает в качестве цели социологии изучение истории человеческого рода.
Следует добавить, что Конт, рассматривая социологию как науку в ряду других наук, пользуется формулой, которую он
90

уже Применял в «Опускулах»: подобно тому как нет свободы совести в математике или астрономии, ее не должно быть и в социологии. Раз уж ученые навязывают свои сентенции невеждам и дилетантам в области математики и астрономии, логично, что они должны равным образом навязывать свой приговор в сфере социологии и политики. А это, очевидно, предполагает, что социология может устанавливать сразу то, что есть, что будет и что должно быть. Впрочем, синтетическая социология Конта подразумевает такой масштаб компетенции. Будучи наукой об истории как целостности, она в самом деле определяет не только то, что было и есть, но и то, что будет, на основании принципа детерминизма. То, что будет, оказывается обоснованным в соответствии с тем, что философы прошлого именовали человеческой природой, а Конт попросту называет реализацией человеческого и общественного порядка. На третьем этапе эволюции своего мышления он приходит к доказательству единства человеческой истории на базе теории природы человека и одновременно общества.
«Система позитивной политики» написана после романа ее автора с Клотильдой де Во. По стилю и языку она несколько отличается от «Курса позитивной философии». Тем не менее «Система позитивной политики» соответствует направлению Контовой мысли, которое явно обнаруживается уже на первом и в особенности на втором этапе.
Действительно, если, как я полагаю, маршрут Конта можно объяснить желанием подтвердить идею единства человеческой истории, естественно, что в последней книге он подвел философскую базу под это понятие. Для того чтобы история человечества предстала единой, важно, чтобы во всех обществах, во все времена человек обладал некоторой узнаваемой и поддающейся определению природой. Нужно также, чтобы любое общество имело свой порядок, который можно было бы обнаружить при всем разнообразии обществ. Наконец, из природы человека и общества должны выводиться основные характеристики становления истории. Итак, по-моему, этими тремя идеями можно объяснить суть «Системы позитивной политики».
Теория природы человека включена в то, что Конт называет таблицей мозга — совокупностью понятий, относящихся к локализациям деятельности мозга. Но, за исключением отдельных неясностей, эта таблица служит определителем видов деятельности, свойственных человеку как таковому. Основной общественный порядок, поддающийся вычленению из разнообразия институтов, описывается и анализируется во 2-м томе, посвященном социальной статике. Наконец, таблица мозга и социальная статика лежат в основе исследования в 3-м томе «Системы позитивной политики», где речь идет о социальной
91

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Соответственных общественных отношений
Элементы общества
350 но почему общество становится объектом веры
Стоит лишь обеим религиозным группам стать также группами населения с разным образом жизни
Мы будем впредь говорить об остатке для обозначения