<<<     ΛΛΛ     >>>   

К сожалению, общая обстановка средних веков была такова, что число людей хорошей умственной организации не могло быть значительно. (...)

НОВЫЙ ОТВЕТ НА СТАРЫЙ ВОПРОС

II

Ломоносов начал собой новый период интеллектуальной русской жизни. Из образования и просвещения он хотел создать общерусское дело, а не аристократическую забаву одних знатных, богатых и праздных.

Со времени Ломоносова начинаются исследования русского языка, русской истории, русского быта. Прошедшее столетие, не считая немецких ученых, оказавших нам в этом отношении большую услугу, выставило и своих русских деятелей. Но отношение этих русских деятелей к русской жизни было почти исключительно аристократически-платоническое. Исследователи являлись если и не всегда из высшего слоя, то всегда из людей, не имеющих с народом ничего общего. От этого русские вопросы, которые хотели разрешать, не были вопросами народными. Кто были эти деятели? Какие-нибудь Татищевы да Щербатовы; разве изредка прорывался человек, вроде Радищева, да и у того в основе лежал принцип христианского пассивного смиренномудрия, отнимающего силу у человека, желающего быть народным деятелем. (...)

Славянофилы первые подняли знамя народности и выступили партией; но они не поняли народной жизни. Они отнеслись к ней со смутною мыслью, с мутным чувством и потому не могли создать ни доктрины, ни программы. Чего хотели славянофилы и к чему стремились? На этот вопрос никто не даст вам, читатель, ответа и, конечно, меньше всего сами славянофилы. Славянофилы горели весьма похвальной любовью к своей родине; но они были не больше, как патриотические мистики. У них было русское сердце, сердце горячее, пылкое, но патриотизм их жил вовсе не в голове. Преисполненные философского сенсуализма, входящего таким сильным элементом в наше общественное мировоззрение, когда дело касается счастья народной массы, славянофилы возбуждали в себе искусственное, отвлеченное чувство и, проповедуя безграничную любовь к своему родному и отрешение от гнилого Запада, хотели не только обновить русскую жизнь, но и спасти новым, неведомым до того, русским словом все народы. Какое же это было слово? В чем заключалась обновляющая сила русского человека? Славянофилы не знали ни того, ни другого. Они веровали и смутно чувствовали; они сотворили искусственную русскую душу из открытых ими элементов и хотели этой искусственной душой спасти мир как новым откровением. Живя исключительно мистическим воодушевлением, славянофилы были чужды всякой реальности, всякого действительного знания своей страны и своего народа. От этого, провозгласив принцип народности и теорию сближения с народом, они ни себе, ни другим не могли объяснить, что значит народность и как можно сблизиться с народом. Они придавали словам: православие, самодержавие, народность какой-то каббалистический смысл, не взяв на себя труда разложить на составные элементы эти три магических слова и объяснить толковым и понятным образом, какую роль в исторической жизни народа играли эти три магические понятия. (...)

При всех своих гуманных и патриотических стремлениях, при всем своем желании излить на свою страну потоки благополучия, славянофилы, в сущности, были силой не прогрессивной, а ретроградной. Они не были людьми будущего, людьми отдаленного идеала, а, напротив, людьми старой московско-византийской Руси. Их смутные стремления были направлены не вперед, а назад.

Славянофильское направление, несмотря на свою нелепость, не пропало бесследно. С одной стороны, оно вызвало целую массу людей, занявшихся исследованиями народного быта; с другой — оно возбудило много толков, опособствовавших большему уяснению понятий об истинном патриотизме, и создало новое движение мысли, уже более положительной и менее мистической.

Во главе этого нового движения стали так называемые почвенники. Они — те же славянофилы, но несколько измененные. Их сердечные порывы слабее, а мысль как будто бы серьезнее. Почвенники уже поняли, что одной поддевкой нельзя устроить сближения с народом. Они поняли, что три магических слова славянофилов не заключают в себе волшебной силы, и, отказавшись от них и от поддевки, начали вести речи, по-видимому, хотя и более благоразумные, по крайней мере более спокойные, но в сущности такие же темные и непонятные.

Они рассуждали очень много о почве, о народности в науке, о необходимости органического развития, о вреде увлечения западными теориями и старались доказать, что для нас, русских, существует только один единственно правильный путь развития — саморазвитие или прогрессивный рост не сверху вниз, а снизу вверх.

Проповедуя это новое учение, почвенники точно так же, как и славянофилы, витали в сфере общих соображений и, чувствуя свое сродство с народом, все-таки не знали, каким средством можно вытащить клин, вколоченный Петром 1.

В период деятельности почвенников голос их был слаб, ибо против них стояла целая партия западников, подавлявших их смутную мысль и темные, неясные стремления вполне законченными западными теориями. Какую русскую мысль, какую русскую теорию, какое русское слово, созданное русской жизнью, могли сказать почвенники в ответ на разносторонне разработанные Западом социально-экономические учения? И почвенники чувствовали свое бессилие и ограждались, как щитом, своею любовью к народу, думая, что только они одни и есть настоящие русские люди и истинные патриоты.

И почвенники сошли со сцены, как сошли славянофилы. Современное общество, забыв, по-видимому, почвенников, но и усомнившись в спасительности теорий, выработанных умом западного человека, повернуло как бы на новый путь. Западники притихли, и забытые славянофилы и почвенники как бы воскресают снова в том новом патриотическом настроении, которое явилось после последних польских событий.

Общество снова, хотя и не с тем энтузиазмом, обратило свои взоры на народную жизнь и в почвенности и органическом развитии из самого себя видит верный путь своего прогресса. Национальное чувство, бывшее прежде уделом немногих, охватило теперь большее число лиц, и в стремлении к национальному развитию, явившемуся снова, они думают видеть новый период русской истории. (...)

III

(...) Наша ненависть к иностранному создалась исключительно влиянием Византии. Она была тем более непоследовательной, что мы заимствовали от иностранцев не одни их иноземные хитрости. Иностранцы явились первыми нашими наставниками в религиозном рационализме, и под их влиянием создались секты, которые зовутся тайными. Стригольничество, хлыстовщина, молоканство, духоборство явились к нам от западных учителей и занесены иностранцами. Положительно известно, что первыми нашими наставниками в этом отношении явились англичане. Немцы, проживавшие в России, точно так же способствовали развитию в народе религиозных понятий протестантского характера.

Если читатель обратит внимание на все факты, приведенные в настоящей главе, и если он обратит внимание на все, нами заимствованное с эпохи Петра Великого, то он увидит, что первобытное славянское мировоззрение совершенно переродилось и видоизменилось под влиянием новых знаний и идей, вошедших в Россию и с Востока, и с Юга, и с Запада, и даже с Севера от народов финского племени. Отыскивать в этом усложнившемся мировоззрении органическое, непосредственно созданное самим славянином, становится невозможным. Славянская вера исчезла и заменилась греческой. Греческое суеверие если и не сменило вполне суеверие славянское, то придало ему новые существенные черты. Прежняя славянская незлобивость переродилась в ненависть ко всему иностранному; кроткие семейные отношения добродушных славян переродились в подавляющий семейный деспотизм. Домашний быт народа изменился точно так же; под византийским влиянием внутренняя и внешняя жизнь русской семьи сделалась совершенно непохожей на патриархальный быт древней славянской семьи. Общественные отношения и формы общественной жизни сложились точно так же под историческим влиянием чуждых нам народностей. Даже сама порода славянина изменилась смешением с чуждыми народностями и племенами. Таким образом, если бы мы вздумали искать теперь чистого славянина по крови, по органически развившемуся мировоззрению, то его найти невозможно. Древний славянин давно исчез, и на смену ему явился новый тип, называемый русским. Русский — это конгломерат всего пережитого, перечувствованного и заимствованного древним славянином в длинный период его исторической жизни. Поэтому попытка славянофилов создать идеал русского из присущих будто бы ему коренных славянских элементов есть не больше, как наивное неведение условий интеллектуального развития России. Такого русского нет и быть не может. Точно так же ошибочны фантазии почвенников, мечтавших об органическом развитии. Почвенникам хотелось, чтобы мы развивались сами из себя; но в чем и где наше свое, когда с первых шагов исторической жизни мы находились под чуждыми нам влияниями и развивались под влиянием закона исторической солидарности? С какого момента почва, которой они искали, делается почвой русской, когда подобного момента мы в своей исторической жизни не находим? Если почвенники полагают, что только допетровская Русь шла органическим порядком, то, после приведенных мною фактов, читателю нужно будет согласиться, что органического в допетровской Руси так же мало, как и в послепетровской. Разница между той и другой лишь в том, что до Петра мы развивались под мрачным византийским влиянием, а после Петра обратились к западному свету, ибо византийский мрак завел нас в неисходное болото. Уж не в византийском ли воззрении славянофилы и почвенники усматривали источник живой струи, которая должна была обновить нас? Сами почвенники соглашались, что из прежнего мрака нужно идти к новому свету, и сами же они, по непоследовательности, усиливались в этом мраке отыскать прогрессивную, светлую силу.

Попытка создать теорию органического развития есть не больше как заблуждение людей, не знакомых ни с историей человечества, ни с историей своего отечества. Того органического, которого искали славянофилы и почвенники, переродившиеся в современных русофилов, в природе нет и в жизни народов не существует. Даже Китай, оградившийся стеною и кажущийся многим страной самого чистого, беспримесного органического развития, не избегнул закона исторической солидарности. (...)

Наши почвенники и русофилы не то. Они и до сих пор полны ненависти ко всему западно-иностранному, в которой их воспитали еще до Петра моралисты византийского закала. Они считают органическим только греческое, только допетровское, а не то, что входит к нам другим путем. И на этом воззрении основывают свое учение о почве.

Конечно,. все чужеземное и вообще всякое внешнее влияние, тяготеющее над народом, составляет помеху в его естественном развитии только при том условии, когда оно отклоняет деятельность народа в сторону, неблагоприятную этому развитию. В этом направлении и проявилось именно византийское влияние. Но если подобного влияния мы не замечаем; если народ, не возбуждаемый враждебно к иностранцам, берет без стеснения то, что ему полезно; если власть, не задавшись мыслью об опеке, дает народной мысли простор, то толковать об органическом или неорганическом становится просто глупо. Вот почему нашим почвенникам и русофилам... не мешает еще взять урок мудрости у Бокля, который основой естественного развития народов считает отсутствие правительственного покровительства и опеки и невмешательство господствующей церкви.

В этом смысле органическим развитием будет не почвенность, которой не существует и которую отыскать невозможно, а поверка цивилизации, проникавшей к нам из Византии и заведшей нас в болото, новыми мыслями, приходящими к нам с Запада. Чтобы быть органическими в своем развитии, нам нужно развивать не греко-византийское, допетровское мировоззрение, а, напротив, стать лицом к лицу с Западом и его умом излечивать народы и язвы, занесенные к нам с Востока. Хорош был бы тот доктор, который не принимал бы никаких мер против золотухи и считал бы ее органическим явлением, достойным развития только потому, что человек с нею родился или страдает ею давно. А разве не так смотрят на органическое развитие России наши славянофилы, почвенники и нынешние русофилы, ожидающие исцеления от нашего прошлого. Нам нужно идти от него, а они хотят тянуть к нему.

Из фактов, сообщенных мною читателю, мне кажется совершенно ясно, что органическое в том смысле, как оно понимается у нас большинством, есть в действительности неорганическое и что стремление славянофилов, почвенников и русофилов есть не больше, как смутное стремление к национальному обособлению. Этим путем не достигнуть нам ни общественного благополучия, ни сближения с народом. А потому и нужно избрать другую дорогу. Какую же?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Представительство
Борьба противоположных экономических интересов при такой организации общественного хозяйства
Коммунизм выставляет два различных принципа распределения
. Политология. Семигин Г. Антология мировой политической мысли. Политическая мысль России 10 государства
Три периода русского историЧеского развитиЯ