<<<     ΛΛΛ     >>>   

(...) В чем же, в самом деле, заключается сущность органического развития и сближения с народом? Сущность этого заключается в объединении образованных с необразованными, в объединении интересов моральных и материальных тех и других, в дружных соединениях общих усилий к достижению одной общей цели, заключающейся в общем благополучии. Западники не меньше славянофилов тяготеют к народу. Но дело в том, что славянофилы и видоизменившиеся их последователи видят спасение России в чем-то для них непостижимом и смутно-идеальном, а западники, напротив, чувствуя свое родство с массой, чувствуя, что ее страдание есть вместе с тем и их страдание, что ее жизнь есть и их жизнь, хотят устроить объединение не переменой фрака на поддевку, а более прочным и сознательным, общим соцально-экономическим развитием и согласованием мировоззрения официальной юридической Руси с мировоззрением Руси бытовой.

Народная Русь живет своею жизнью, совершенно несогласною с жизнью России официальной. У народной Руси свое естествознание, и до сих пор покоящееся на кудесничестве, шаманстве и мистицизме; по народным понятиям еще и до сих пор земля стоит на трех китах, гром производит Илья-пророк, а молния есть каленая стрела. Понятия эти такого рода, что, конечно, и славянофилы не захотят черпать из них свою естественно-познавателную мудрость. Нас тут не спасает ни старая Русь, ни Византия. Научная истина, добытая Западом, есть единственная истина. Поэтому европейское естествознание — как, напр., химия со своими разветвлениями, физика, механика, математика, астрономия, все промышленные изобретения, все исследования в области науки — можем мы взять только целиком от Запада, а не из “Сивиллиных книг”, “Аристотелевых Врат” и “Рафлей”, составлявших и составляющих единственный источник народных знаний о природе. Сближение с народом на этом пути возможно только сверху вниз, от образованных к необразованным. Народное мировоззрение должно здесь уступить внешнему натиску и внешнему влиянию, и Россия покроется школами с наукой западноевропейской, пересечется железными дорогами, устроенными по западному образцу, и обзаведется фабриками и мануфактурами с машинами западного изобретения. Другого выхода нет. Под этим влиянием Запада наше сближение с народом совершится не тем путем, что образованные люди наденут мужицкий кафтан, поддевку и сапоги, смазанные дегтем, построят свои дома по крестьянскому образцу и заведут крестьянскую утварь, а, напротив, крестьянин облачится в пальто и заживет с теми же западноевропейскими удобствами, с которыми живут наши образованные люди. Задача сближения в этом направлении не в том, чтобы господину сделаться мужиком, а, напротив, чтобы каждый мужик сделался господином. Достигнуть этого помогут нам лишь социально-экономические теории, выработанные Западом, и западноевропейские положительные знания. (...)

Экономическая своеобразность народного воззрения выражается еще в общинном начале, применяемом нашим народом, за немногими исключениями, лишь к земле. Общинное землевладение возбуждало у нас много толков за и против. Люди, недостаточно знакомые с экономической наукой в современном ее развитии и воспитанные в принципе индивидуализма, восстают еще и до сих пор против общинного землевладения. Нет никакого сомнения, что люди этого воззрения системой попечительства и вмешательства могут воспитать народ в своем экономическом принципе и привить народу ошибочный взгляд на сущность обширного экономического устройства; но, в таком случае, народ пойдет не вперед, а назад, не за наукой, а от науки. Не стесняемый же искусственным вмешательством, народ направится к рациональному развитию своего экономического общинного воззрения, т. е. к тем же самым выводам, к которым приближается теперь и западноевропейское население. (...)

Слияние верхов с низами, интеллигенции с народом не есть пустая мечта. Слияние это есть неустранимый исторический закон; оно есть путь нашего прогресса, основа того “русского слова”, с которым мы как культурный народ должны занять свое место среди других культурных народов и работать вместе с ними в интересах общечеловеческого прогресса. И слияние это может совершиться только путем соглашения основных принципов, руководящих жизнью народа, с принципами жизни интеллигенции.

Мы, интеллигенция, — представители индивидуализма; народ — представитель коллективизма. Мы изображаем собою личное я, народ — я общественное.

В сущности это два полюса противоположных мировоззрений, которые должны быть исследованы, изучены, установлены и затем соглашены как общий, основной и единый руководящий общественный принцип.

Интеллигенция стоит пока еще в недоразумении даже перед своим бытовым и общественно-политическим мировоззрением, не уведовав еще, где лежит ее собственная интеллигентно-общественная правда. Понятно, что о народной правде интеллигенции и сам Бог велел не знать ничего.

То, что славянофилы, почвенники и их продолжатели толковали о народной душе, народной правде и русском всечеловеке, — несомненно очень благородный идеал, на котором стоит построить русскую общественную жизнь; но подробности этого идеала создадутся не смутными сердечными порывами, не чувством, а исследованием выработанных народом и интеллигенцией общественных и бытовых понятий и тех равноправных и именно всечеловеческих основ народного коллективизма, который чужд еще интеллигенции, вырабатывающей пока достоинство личности.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КЛАССИЦИЗМ

(Идея юридической власти)

1. РУСЬ И РИМСКАЯ ИДЕЯ

Между началом русской исторической жизни и началом исторической жизни Западной Европы лежит резкое различие.

Европу сформировали варвары, давно, под влиянием Рима, воспитавшиеся в римском праве, в римском обычае, в римских нравах, на римских учреждениях, на римском искусстве. Европейские государства являются прямым, непосредственным продолжением римского государства, потерявшего свой центр тяжести и распавшегося на отдельные государства, из которых каждое обзавелось затем своею собственною центральною властью. Европа поэтому является прямо в готовом виде, как организованная часть распавшегося целого, со всеми началами готовой гражданственности и выработанного юридического права.

Совсем не то наблюдается в начальном историческом моменте России. Когда Европа сформировалась в государства, на обширных болотистых и лесных пространствах будущей России жили отдельно разбросанные славянские племена в форме первоначального родового быта, не имея никакого понятия ни о гражданственности, ни о государственных формах жизни. Карл Великий уже создает свою мировую монархию, придерживаясь римского образца; он дает подвластным ему народам вполне разработанное государственное право, написанное на латинском языке, когда новгородские славяне еще и не думают приглашать князей. (...)

II. ОТСУТСТВИЕ ЮРИДИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

(...) С формированием Московского княжества, поглотившего в себе другие, жизнь оседает и успокаивается, хищничество перестает быть средством существования для князя и источником вознаграждения его дружинников. (...) Боярству раздаются сначала земли, с крестьянами и без крестьян, а потом постепенно крестьян делают крепкими земле, и рабство наконец охватывает всю Россию.

Крепостное право исходит, таким образом, логически из идеи власти, прикрепившей к себе сначала дружину, а затем прикрепившей к дружине сельскую общину, превратившуюся в общую кормилицу всей деловой и правящей России. Россия распалась на две половины: на боярствующую, сложившуюся в несвободное государственное сословие, обязанное нести вечную службу, и на Россию рабочую, тоже вечно несвободную, обязанную служить боярству. Выше всех этих несвободных сословий и совершенно выделяясь из них, стоит особняком московский князь, а потом и царь. (...)

III. ГОСУДАРСТВЕННАЯ НЕУРЯДИЦА

(...) Власть царя, всесильная и всемогущая, была еще недостаточной, чтобы создать стройный государственный организм. Она поражала своей силой и безграничностью, своею возможностью беспредельного личного произвола, но произвол этот не обуздывался никаким сознательным представлением организационных средств. У московского государства, кроме идеи власти, которую можно поддерживать одними средствами насилия, не было никаких других идей, никаких других выясненных целей, которые бы связывали все в одно гармоническое целое, придавали бы московскому государству характер стройного органического единства. Московское государство, желая ограждать свои интересы, не знало, как их ограждать. (...)

Вместо того чтобы вносить в государственную жизнь элемент стройности, боярство внесло анархию и борьбу частных, единоличных произволов. Иван Грозный решился сломить этот элемент и передать его дело другим людям — не потомкам дружинников, а людям худородным, выделившимся благодаря своим личным заслугам. Таким образом Иван IV, вместо наследственной власти и начала местничества, вводит начало личной даровитости и личных заслуг; вместо частного, родового интереса и интереса семьи, ставившего себя выше интереса государственного, — интерес общественный, поглощающий в себе лицо. Практика такого нововведения не могла быть удачной, и созданная Иваном Грозным “опричина” скоро показала, чего можно ожидать от людей худородных, интерес которых поглощается интересами личной царской власти. (...)

Учреждение опричины не уничтожало прежнего боярского служилого сословия. Боярство стало только осторожнее и еще менее надежным, отживая свой век и утратив то значение, какое оно, например, имело при Дмитрии Донском, когда без совета с ним не вершились никакие дела и когда оно отличалось преданностью (...)

IV. БЕЗВЫХОДНОСТЬ ПЕТРА ВЕЛИКОГО

(...) Петр, взятый в его отвлечении, как идея, есть, с одной стороны, органический продукт своей страны, с другой — совершенно посторонняя сила, стоящая вне родной почвы. Как органический продукт, он есть сознающее себя отрицание всего предыдущего; это — критическая мысль, положительная деятельность которой заключается в сличении, оценке и выводе. Невежество, грубость, хаотическое состояние московского царства бросаются резко в глаза Петру в сравнении с стройным порядком Европы, которая, точно часовой механизм, повинуется двигающей его идее. Другого вывода и не мог сделать Петр, кроме того, который он сделал. Восемь веков работает Россия над собой, и единственный результат, к которому она приходит, есть сознание, что она не выработала никаких прочных форм ни для государственной, ни для социальной жизни. (...)

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Партия народной свободы добивается конституционного порядка равенства всех граждан перед законом
В европейских государствах
Только разрушение политического господства непроизводительных классов общества развития возможность
Революционных
Все это великие болезни