<<<     ΛΛΛ     >>>   

речий между наполненным страданий эмпирическим бытием (сансарой) и абсолютным покоем (нирваной): «Необоримое в своей бесцельности, страдание будет продолжаться бесконечно. Во всех прочих проявлениях человеку придется мириться с собственной гротескно-одиозной ограниченностью»32. Погруженный в вечные муки, человек заслуживает сострадания, которое облегчает жизненные страдания и ведет к спасению. Именно поэтому взаимоотношения между обитателями вымышленной Палы строятся на принципах искусства любви. Осознание бесконечности человеческих страданий, проявление сострадания в искусстве любви составляют базис идеала человеколюбия в конструируемом обществе. По верной оценке Е. Апенко, в романе «не борьба противоречий, даже не их диалектическое единство, а гармония является первоосновой мироощущения Пребывающих во Благе единства мироздания и человека»33. Островитяне практикуют буддизм в одном из его вариантов. Морально-философское учение махаяны уделяет особое внимание вопросу любви к окружающим, приравнивая мудрость к состраданию. Личное спасение и просвещение расцениваются как производные от созерцательного отношения к миру. В религиозной парадигме острова Пала присутствует и категория йоги любви, коррелирующая с созерцанием. На острове существуют специальные комнаты медитации, в которых вместо привычных икон и образов экспонированы пейзажи34. Пейзажная живопись приводит наблюдателя к самоанализу, самопознанию, просвещению, пребыванию «здесь и сейчас». «Просвещенный человек это знает, живет этим, целиком принимает. Он ест, пьет и в назначенный срок умирает, но он ест иначе, пьет иначе, умирает иначе. Задача каждого - просвещение здесь и сейчас с предпосланной ему йогой, практикуемой с повышенной ответственностью»35. В этой связи необходимо указать на схожесть мировосприятия палийцев с Платоновым учением об эйдосах. Подлинные лики вещей, согласно Платону, запечатлены в нашей душе, душа бессмертна и несет в себе бессмертное знание. Философ обосновывает необходимость припоминания образов, увиденных душой. Путь к воссозданию забытого и самого ценного - созерцание.
Религиозное мироощущение жителей Палы оказывает огромное влияние на идеалы свободы и счастья, узаконенные на острове. Па
32 Huxley A. Island. London, 1994. P. 317.
33 Апенко Е. Настоящее и будущее но Олдосу Хаксли // Хаксли О. Остров. СПб., 2000. С. 11.
34 Более подробно о перспективах грядущего, духовидческом потенциале живописи и религиозной мистике у. Шекспира О. Хаксли рассуждает в своих эссе (см. приложение).
35 Huxley A. Island. Р. 271.
93

лийский идеал свободы предполагает независимость граждан от всевозможных условностей, которые во многом служат источником страданий. В «Заметках о том, что есть что» гарантирована свобода от поклонения богам, поскольку человек, манипулируя божественными символами, не замечает, как символы непроизвольно начинают манипулировать им самим. В истории острова никогда не прибегали к формам государственного принуждения, так как палийский рай задумывался как место, приемлемое для всех членов общества. Гражданам Палы предоставлена свобода для осмысления проявлений истинного мира - высшей реальности сущего. Палийский идеал счастья предполагает достижение особого состояния духовного просвещения и, в конечном счете, блаженства на индивидуальном и социальном уровне. В соответствии с одним из основоположений махаяны, мир -иллюзия, в нем нет ничего более реального, чем достижение высшей степени просвещенности посредством созерцания и сострадания. В тексте произведения несколько раз упоминается название галлюциногенного препарата, производимого из грибов, - мокши. Отмечается, что мокша - средство, способствующее испытать единение с «божественным идеалом сущего». В антиутопии «Дивный новый мир» наркотик сома был необходим для подавления толпы - в утопии «Остров» психеделик мокша применяется для расширения сознания, устремленного к просвещению. Чтобы напоминать друг другу об истинных целях существования, палийцы обучили местных птиц привлекать внимание к счастью на острове, которое может существовать только одномоментно. Жители Палы настолько погрузились в беззаботное состояние, что подвергли свои земли вторжению сил, враждебных идеалу счастья. Гармоничное схождение и синтез противоположностей в семиосфере романа Хаксли служит росту смыслов, заложенных в памяти культур. Контактный механизм культурного мнемозиса был описан Ю. Лотманом: «...культуры, память которых в основном насыщается ими же созданными текстами, чаще всего характеризуются постепенным и замедленным развитием, культуры же, память которых периодически подвергается массированному насыщению текстами, выработанными в иной традиции, тяготеют к "ускоренному развитию"»36.
Основу идеала чести составляет осознание палийцами важности каждого действия, направленного на просвещение и единение с бесконечностью. Медитация отождествляется на острове с «судьбоконтролем», благодаря которому сознание достигает более высокого
34 Лотман Ю. М. Память в культурологическом освещении // Лотман Ю. М. Семиосфера: Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. С. 676.
94

уровня понимания всего сущего. В этой связи любой труд превращается в йогу труда, игра - в йогу игры, повседневность - в йогу повседневности. Безусловно, поступки граждан совершенны, ибо имеют формы искусства. Хаксли подвергает критике христианское мировидение, содержащее в себе огромное количество неразрешаемых дихотомий, неприятие которых позволило идеалам свободы и счастья наполниться иным содержанием в контексте религиозно-этической системы Палы, основанной на вероучении Востока. Представления о воспитании и обучении в художественном мире романа О. Хаксли складываются в концепцию образования. В Пале были упразднены семейные отношения из тех соображений, что семья - вариант насилия над человеком. Семью заменил такой государственный институт, как Клуб взаимного усыновления, который, по всеобщему убеждению, прекрасно справляется с задачами планирования семьи и воспитания подрастающего поколения. С самого рождения детей учат действовать с «минимальным напряжением и максимальным пониманием», им предоставляется свобода выбирать себе родителей в зависимости от степени благополучия семьи-реципиента. По отношению к детям, как и взрослым, запрещены меры, противоречащие человеколюбию: «Там, где детей воспитывают, не подвергая физическому насилию, Бог имманентен. Народная теология отражает состояние детских задов»37. В государственных школах основное внимание уделяется естествознанию; так, например, на занятиях по ботанике палийские школьники изучают строение цветка, затем по памяти изображают изученное в графической форме. Соотнося созданный на бумаге символ со своим внутренним «Я», учащиеся пытаются выразить словесно тайну единства всего сущего.
Фундамент политико-социального идеала, явленного Хаксли в финальном романе, составляет аксиома «профилактика лучше лечения», которой руководствуются не только медицинские работники, но и все утопическое общество. Каждая медсестра Палы обязана помнить следующую рифмовку, действуя согласно которой у нее будет возможность «вести наступление по всем фронтам»:
«Я» есмь толпа, что тем законам внемлет, Которым место в ней. Химически грязны «Мои» все жизни. Не будут средства все ясны -Их множество причин объемлет38.
37 Huxley A. Island. Р. 128. 38 Ibidem. Р. 71.
95

Подобно структуре Вселенной, человеческое «Я» изображено в четверостишии амальгамой разнородных составляющих, собранных в единый комплекс некоторым безусловным ходом бытийных происшествий. Химическая неоднородность массы влечет за собой необходимость воздействия на каждый из ее элементов, имеющих свою отличную от других симптоматику, особыми средствами. Источником гетерогенной множественности «Я» выступает функциональный диссонанс мира, в котором четко различаются экзистенциальные оппозиции. Созвучным Я-концепции Хаксли представляется взгляд на сущность человека американского поэта-модерниста Эдуарда Каммингса в сонете, начинающемся строками: «так много самостей (так много демонов и богов // каждый жаднее другого) являют человека»39. В данной ситуации, уверен Каммингс, человеческому «Я» ничего не остается, как только неизменно повиноваться законам каждой части толпы. Определение единого подхода к разнополярным проявлениям сущности человека становится затруднительным, что вызывает, пишет американский поэт, «такое величавое буйство простейшего желания: // такую беспощадную резню надежды невиннейшей». Начиная «Песню о себе», классик американского романтизма Уолт Уитмен славил и воспевал свое Я, суть и сущность которого имела неразрывную связь со всем внешним миром: «Мой язык, каждый атом моей крови созданы из этой почвы, из этого воздуха...»40. В отличие от Уитмена, Каммингс усматривал в «Я» человека присутствие не только земных стихий, но и воплощение всей Вселенной, говоря, что «никогда самый одинокий человек не одинок», потому что его жизнь соизмерима с жизнью планеты, вспышкой солнца, движением звезды.
В силу мировоззренческого уклона позднего Хаксли в сторону мистицизма толпа человеческого «Я», конципированная в четверостишии, может также иметь своей целью возвышение над греховной однонаправленностью бытия в мире. И Каммингс, и Хаксли заключают «Я» в кавычки, акцентируя при этом неадекватность сингулярной номинации того, что по своей природе множественно и неоднородно. Множественность самостей и жизней, о которых пишут поэты, не означает растождествления единой субстанции. Именно «Я» представляет собой вариант интеграции вселенского диссонанса и приближения, по Хаксли, к поэзии тишины.
Обратим внимание в этой связи на параллели в биографиях жизни и духа швейцарца Германа Гессе и англичанина Олдоса Хакс
39 Cummings ?. so many selves // ?????. # 11. Пунктуация автора сохранена. - ?. Ш.
40 Уитмен У. Песня о себе / пер. с англ. К. Чуковского // Уитмен у. Листья травы. М., 1955. С. 47.
96

ли. Во-первых, оба писателя принадлежали к культурно-исторической эпохе XX в., характеризующейся пессимистическим настроем, который был обусловлен утратой веры в некогда незыблемые ценности рационалистического общества Запада. Во-вторых, Гессе и Хаксли, подобно многим современникам-интеллектуалам, искали духовного спасения на Востоке, пытаясь постигнуть «мудрость другого берега», абсорбированную учениями восточных религий с богатой мистической традицией. Оба писателя были близки к обществу Веданты, стремившемуся к распространению неоиндуизма в западных странах. В-третьих, мировоззренческие искания как Гессе, так и Хаксли увенчались созданием художественных проектов идеальной реальности через обращение к жанру утопии, что соединило обоих мастеров слова с общеевропейским течением «литературы идей». Семиосфера романов-утопий «Игра в бисер» и «Остров» содержит в себе осмысление древнеиндийской идеи метемпсихоза. Метемпсихоз представляет собой учение о переселении душ, согласно которому сознательное начало (душа, дух) не умирает вместе с телом своего обладателя, но через некоторое время вселяется в другого человека, животное или растение. В классических индийских религиях брахманизма, индуизма и буддизма метемпсихоз является неоспоримым догматом; понятие сансары содержит в себе образ вечно катящегося колеса трансмиграции.
Герман Гессе (1877-1962) работал над романом «Игра в бисер» (Das Glasperlenspiel, 1943) в ту пору, когда над духовными ценностями человечества нависла реальная опасность уничтожения под напором варварства нацизма. Писатель конструирует утопический идеал в далеком будущем на руинах некогда существовавшей цивилизации, возрождая ее достижения в отчужденном от бурь истории уголке земли. Богатство мировой культуры подвергается классификации в республике Касталия при помощи музыки и математики, знаковые системы которых отличаются наибольшим совершенством в силу отстраненности от конкретных культурно-исторических ассоциаций. В этой связи нельзя не согласиться с высказыванием Е. Леоновой о том, что в «мыслительном зодиаке писателя оказываются Вагнер, Бах и Моцарт, Кант, Шопенгауэр и Жан Поль Рихтер, Гете, Брентано, Бодлер, Новалис и Достоевский, Фрейд, Юнг, а также христианство и философско-религиозные системы Востока»41. Мудрость Востока способствует усвоению и упорядочению достижений мировой культуры, потому что ориенталистские вероучения акцентируют созерцательность и самопознание, в то время как на Западе неизменно культивируется дея
41 Лявонава Е. А. Плыні і постаці: 3 гісторыі сусветнай літаратуры другой паловы XIX - XX стст. Мн., 1998. С. 163.
97

тельное постижение окружающего мира. Единственной наукой, не снискавшей уважения в интеллектуальных кругах Касталии, была история - ретроспективный взгляд на уроки прошлого. Йозеф Кнехт, главный герой романа, осознает необходимость обновления республики посредством установления связи с историей, ибо «история не может возникнуть без эгоизма и динамики этого греховного мира себялюбия и страстей, и такое необычное учреждение, как республика, тоже родилось в этом мутном потоке, который когда-нибудь его и поглотит»42. Без истории мира борьбы за власть и эгоизма не может существовать идеальный мир культуры, искусства, интеллекта. Протагонист предугадывает горькую участь Касталии, которую в случае отрыва от действительности ожидает ликвидация. Не менее злой рок может постичь республику духа и в случае ее включения в исторический процесс, отличный от «спокойного счастья» изолированного края.
Справедливость умозаключений Кнехта доказывает его смерть после соприкосновения с греховным миром. Если следовать сюжетным ходам романа «Игра в бисер» Г. Гессе, то легко различима победа мира страстей над идеальным миром. Однако, наряду с темой смерти, автор развивает и тему бессмертия. В приложенных к основному тексту жизнеописаниях, главный герой навеки покидает несовершенный мир и видит смысл своей жизни в уединенном служении йогу. Последнее предложение романа символически возвращает читателя к эпиграфу, в котором утверждается необходимость существования Касталии как оплота духа. Даже смерть героя в основной части романа не означает полного уничтожения, ухода в небытие и забвения. Жизненный опыт Кнехта переходит к его единственному ученику, ради обучения которого он покинул республику духа. Герой уходит из жизни, чтобы снова в нее вернуться, преобразившись в новую идейную форму. Метемпсихоз сознательного начала в романе-утопии «Игра в бисер» выступает гарантом жизненности духовных ценностей, составляющих контробраз неполноценной правды существования, являющейся источником как гибели, так и рождения.
Работая над романом-утопией «Остров», О. Хаксли мечтал «прагматическим образом»: его утопический проект был призван указать людям путь к единству через амальгамацию ценностей мировой культуры на острове счастья и свободы; это был спасательный круг человечеству, которое ничему не научилось у истории. Несовершенная действительность в «Острове», в отличие от «Игры в бисер», несет разрушение сознанию коллективному. Правомерно будет говорить не
42 Hesse H. Das Glasperlenspiel // Hesse H. Die Romane und die gro?en Erzahlungen. Frankfurt am Main, 1980. B. 7-8. S. 287.
98

только о физическом уничтожении островного рая, но и о его идейном перерождении. Как и предшественники-утописты, Хаксли хорошо понимал возможную опасность сближения с внешним миром: «Что однажды было жизнеспособным обществом, больше не отличается жизнеспособностью»43. Благодаря своей отчужденности Пала не превратилась в место параноидального преклонения перед лжеучениями и лжерелигиями, на острове была предпринята попытка сочетать наиболее достойный потенциал двух миров - восточного и западного, старого и современного. Переживание полноты бытия «здесь и сейчас» - момента, объединяющего сознание индивида с конечной реальностью, с Абсолютом, - лишила палийцев, как и жителей Касталии, готовности к конфронтации с миром, который не в состоянии проникнуться идеями вечной философии.
Внешний мир, представленный антагонистичными силами Востока и Запада, т.е. диктаторским режимом соседнего острова, подкрепленным европейским оружием, надвигается на беззащитный «оазис человечества посреди мировой пустыни обезьян»44. С заходом солнца определенно улавливается постепенное замирание вымышленной страны, которая больше не дождется своего рассвета. Шум наступления отличной цивилизации с девизными обещаниями «Прогресса, Ценностей, Нефти и Истинной Духовности» подчеркивает нелицеприятную смерть идеала. Вторая версия толкования финала романа восходит к индуистскому видению истории, согласно которому бог Шива топчет пришедший в упадок мир, чтобы впоследствии, улыбаясь и играя, сотворить все заново. Доктор МакФейл, герой произведения, восклицает: «Но разве не может существовать третьей возможности?»45. Заключительный призыв к вниманию символически возвращает читателя к отправной точке романа, с которой может начаться новый виток метемпсихоза.
Идея метемпсихоза, художественно осмысливаемая в романах-утопиях Г. Гессе и О. Хаксли, углубляет семантическую емкость такой важнейшей характеристики утопической модели мира, как совершенная стабильность. Согласно восточным учениям, элементы которых наличествуют в «Игре в бисер» и «Острове», трансмиграция сознательного начала выявляет определенную степень бытийного несовершенства, которое предстоит еще преодолеть на пути к полному освобождению.
43 Huxley A. Island. Р. 60. 44 Ibidem. Р. 130. 45 Ibidem. Р. 132.
99

3.2.2. Фундаментальная микротема

Тематический фундамент литературной утопии составляет идеальное общество и принципы его функционирования. Уровень художественности утопических произведений измеряется доминантой эстетического начала над философским содержанием. Вплоть до подъема романного жанра в западноевропейской словесности XVIII в. художественный замысел авторов утопических проектов преимущественно подчинялся идейной программе, т.к. «утопия - это всегда статичное описание, не содержит в себе сюжетной динамики»46. Идейно-художественная разработка тематического фундамента литературной утопии в романе О. Хаксли «Остров» была обусловлена близкой писателю методологией, сводящейся к объективации повествования посредством создания эффекта полифонии. Именно поэтому, отмечают исследователи, к числу излюбленных приемов романиста относится «текст в тексте», способствующий внедрению авторских комментариев в романную ткань, а также манифестации авторской позиции47. Чаще всего в своих произведениях Хаксли прибегает к дневниковым записям, стихам, а также цитации других авторов. Все эти проявления приема «текст в тексте» наличествуют и в романе-утопии «Остров»; особой модальностью в произведении отличается морально-философский трактат «Заметки и том, что есть что» - «небольшой зеленый буклет», в котором писатель развивает самостоятельную микротему. Совершенное общество, изображаемое писателями-утопистами, имеет своим непременным атрибутом социальное равенство. При этом нельзя не согласиться с представлением К. Бринтона об элитарности утопического мышления, обусловленной «существованием нескольких или даже одного просвещенного индивида, который склонен думать и действовать так, как большинство не будет, не может думать и действовать»48. Политическая система Палы, игнорирующая диктатуру и централизацию управления, гарантирует гражданам учет «маломасштабных инициатив» и выдвижение демократических лидеров. Радикальные социально-политические реформы начали осуществляться на острове во второй половине XIX в., когда на операцию раджи в Палу прибыл выпускник Эдинбургского универ-
46 Малышева Е. В. Структурно-композиционные и лингвистические особенности антиутопии как особого тина текста: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.04 / Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена. СПб., 1998. С. 9.
47 См., например: Atkins J. Aldous Huxley: A Literary Study. London, 1967; Brander L. Aldous Huxley: A Critical Study. London, 1969; Meckier J. Aldous Huxley. Satire and Structure. London, 1969.
48 Brinton C. Utopia and Democracy // Utopias and Utopian Thought. P. 50.
100

ситета - доктор Эндрю МакФейл, которому было суждено впоследствии обосноваться среди местных жителей. Начатая однажды, линия реформ обрела концептуальную форму в трактате старого раджи «Заметки о том, что есть что».
«Заметки» посвящены выявлению невзгод человеческого существования и определению вектора их преодоления; иначе говоря, в работе показана скорбь и окончание скорби. По словам старого раджи, человеческая ситуация состоит на треть из страданий, неизбежных в силу индивидуального самосознания и стремления к свободе, а также необратимого хода времени. Остальные две трети страданий представляют собой результат «ненужной самодеятельности», выражающейся в дуалистическом видении единого мира. Дуалистическая ошибочность зафиксирована на лингвистическом уровне в аксиоме «я есмь», первый элемент которой указывает на субстанциональную нетождественность, а второй отрицает возможность взаимообусловленных перемен. Мировоззренческий дуализм основывается на противопоставлении идеального и реального образа действительности, сущности и явления, что препятствует не только самопознанию, но и постижению окружающего мира. Культурная инициация также не лишена антагонизма между культивированием и стагнацией. Двойственное постижение реальности означает «стремление увековечить только "да" в каждой паре оппозиций» и приводит к конфликтам и расстройствам, которым посвящена, как говорится в «Заметках», вся история и почти все биографии. Манихейский подход к мировым процессам вызывает «бессмысленную историческую амбивалентность», которая влечет за собой необходимость ликвидации последствий собственной самодеятельности (ведения войн, а затем самозабвенного служения жертвам). Дуализм представлен в трактате многоликим и зачастую всесильным испытанием, которому подвергается человек по воле своих же деяний. Дуализм прочно укоренился в культуре и истории «мировой пустыни», однако был искоренен из жизни «оазиса человечности», локализованного на острове в романе.
Размыкание экзистенциального дуализма выступает, согласно буклету, определяющим фактором хорошей жизни. Хорошая жизнь актуализируется благодаря познанию полноты бытия через «примирение "да" и "нет", испытываемых в полном принятии и блаженном переживании недвойственности»49. Систематическими лишениями в мыслительной сфере автор «Заметок» называет сосредоточенность, абстрактное мышление и духовные упражнения; в сфере эмоцио-
49 Huxley A. Island. Р. 37.
101

нальной - аскетизм и гедонизм. Островитянам выдвигается жизнеутверждающее требование практиковать единственно верную йогу -полное осознание своей сопричастности любому контексту, «похвальному или постыдному, приятному или отвратительному»50. Выполнение данного предписания служит главным условием постижения человеком своей внутренней сути, понимания того, «Кем в Действительности он Является». Сегментное познание бытия, по определению старого раджи, отрицательно сказывается на создании целостного образа окружающего мира, разобщает единую человеческую культуру и историю. Наука, религия, искусство, политика и экономика, вооруженные действием и созерцанием, оказываются принципиально недостаточными в изоляции друг от друга, потому как путь к полноценному человечеству пролегает через интеграцию мировой мудрости. Синтез противоположностей подвергается осмыслению в палийском искусстве «тесного знакомства со всеми мирами»51. На вершине утопического совершенства в романе Хаксли находится выход индивидуального и коллективного сознания из порочного круга дуалистических оппозиций к Абсолюту - первооснове всего сущего, ассоциируемой автором «Заметок» с бездонной глубиной. Сопряженность жизненных исканий палийцев с религией единства изживает «манихейскую шараду», обеспечивая целостность неизменной субстанции «здесь и сейчас» вымышленного мира.
Если обратиться к «Мистицизму звука» X. И. Хана, можно установить, что тематический фундамент литературной утопии, разрабатывается О. Хаксли, начиная с названия страны идеального общества -Палы. Имя из четырех букв, подобно строю из четырех нот в древнеиндийской музыке, говорит о мудрости, удвоение гласного «а» (кемаль) указывает на совершенство52. Именно мудрости достижения совершенства не только на политико-социальном уровне, но прежде всего в духовной сфере посвящен встроенный в канву романа-утопии «Остров» морально-философский трактат «Заметки о том, что есть что». Занимая сотую часть от объема текста, но сонастраиваясь с центральной в романе проблемой построения утопической модели культурного диалога мировых ценностей Востока и Запада, микротема духовного единства получает неоспоримо фундаментальный резонанс.
50 Ibidem. Р. 38.
51 Ibidem. Р. 196.
52 Хан X. И. Мистицизм звука // Библиотека Максима Мошкова [Электронный ресурс]. 2006. Режим доступа: http://Iib.ru/FILOSOF/SUFI/HIDAYAT/hazrat.txt. Ссылка на данный электронный ресурс приводится без указания страниц. - М. Ш.
102

3.2.3. Символика имен и чисел

Творчество Олдоса Хаксли высвечивает особый дар писателя-визионера прочитывать и прорисовывать культурно-исторические символы. Относя способность превращать хаос в набор постижимых символов к важнейшей функции мозга человека, О. Хаксли обобщал: «Иногда символы довольно-таки точно соответствуют некоторым аспектам внешней действительности, скрытой за нашим опытом; в этом случае будем иметь дело с наукой и здравым смыслом. Иногда же символы практически не имеют отношения к внешней действительности; тогда речь идет о паранойе и абсурде. Чаще всего можно наблюдать смешение чего-то реалистического с чем-то фантастическим; так происходит в религии»53. Откликаясь на прессинг внешней действительности, О. Хаксли комбинировал в своих произведениях порождаемые эпохой символы и указывал на возможные последствия манипулирования ими в человеческом обществе. Достаточно вспомнить ставшие классикой романы-антиутопии писателя «Дивный новый мир» и «Обезьяна и сущность», в которых повествуется об эре Форда и периоде «сценария», о Дарвине Бонапарте, Джоанне Дизель и обезьяне Бога. Как отмечает И. Головачева, «именно Хаксли первым усмотрел ловушки, расставленные свободе индивидуальности, там, где другие с восторгом рассуждали об истинном прогрессе»54. Духовный путь писателя пролегал из скептицизма в мистицизм, о чем свидетельствует его последний роман «Остров». Согласно Б. Кришнану, в книге наличествует «видение необходимости любви и сострадания перед лицом ужасов войны и революции»55. На доминанту идей над фабулой в «Острове» указывал сам О. Хаксли, сожалея в одном из писем о невозможности исправить этот недостаток56. Вероятно, в последнем романе писатель не остался последовательным мастером художественного слова, однако он не изменил призванию визионера.
По словам В. Ивбулиса, многое в произведении О. Хаксли «напоминает Индию: правителя называют раджей, деньги - рупиями, имена персонажей - индийские или (реже) английские»57. Корпус
53 Huxley A. Words and Behaviour // Huxley A. Collected Essays. New York, 1960. P. 203.
54 Головачева И. В. «Американская мечта» у Хемингуэя и Хаксли // Хемингуэй и его контекст. СПб., 2000. С. 4Z
55 Krishnan В. Aspects of Structure, Technique and Quest in Aldous Huxley's Major Novels // Acta universitatis upsaliensis. Studia anglistica upsaliensia. Uppsala, 1977. Vol. 33. P. 141.
56 Letters of Aldous Huxley. New York, 1969. P. 930.
57Ивбулис В. Поиск идеала и реальность (Индия в произведениях П. Скотта, О. Хаксли, Дж. Керуака, Г. Снайдера) // Иностранная литература. М„ 1988. № 2. С. 237.
103

анализируемых имен романа «Остров» образован именами исторических персоналий, а также героев индуистской и буддийской мифологий. В книге насчитывается 25 персонажей с именами собственными, к этому числу следует приплюсовать и название острова Пала - сценической площадки романа. Имена персонажей можно классифицировать по эффекту присутствия и эффекту звучания. По эффекту присутствия все действующие лица романа относятся либо к сюжетным, либо к внесюжетным персонажам. Сюжетные персонажи репрезентируют мир «запретного острова» (доктор Роберт МакФейл, Рада Агату, Лила Pao, Мьюруган Майлендра и др.) и мир внешней реальности (Уилл Фарнаби, мистер Абдул Баху, Джо Альдегид и др.). Внесюжетные персонажи выводятся автором на страницах книги для реализации ретроспективных экскурсов в жизнь отдельного человека и общества в целом. Так, например, воспоминания Фарнаби и Сусилы МакФейл о погибших супругах способствуют раскрытию особенностей мироощущения героев в танатологическом аспекте.
В основу второго критерия классификации персонажей «Острова» легли закономерности ритмической организации древнеиндийской музыки. По определению X. И. Хана, «каждая рага имеет свою собственную "администрацию", включающую "мукхья" - "вождя", ключевую ноту; "вади" - "короля", основную ноту; "самвади" - "министра", подчиненную ноту; "анувади" - "слугу", созвучную ноту; "вивади" - "врага", диссонансную ноту. <...> Каждая рага имеет свой образ, отличный от других. Это говорит о высочайшем полете воображения»58. Система персонажей «Острова» распадается таким образом на пять групп, каждая из которых несет на себе свое индивидуальное символическое значение. Ключевой ноте соответствует группа персонажей, в которую входит семья МакФейлов, отвечающая по семейной традиции за государственную идеологию Палы. Палийская генеалогическая линия МакФейлов тянется от доктора Эндрю МакФейла (Andrew MacPhail), приехавшего на остров во второй половине XIX в. Этимология фамилии восходит к кельтскому корню fal - «изгородь, огораживать», трансформировавшемуся в an Phail - название части Ирландии, находившейся под юрисдикцией Английской Короны с XII по XVI век. Недаром, пожалуй, Эндрю МакФейл сумел, будучи огороженным условностями европейского общества, проявить независимость суждения, «потянуть за шнур и отправить все в канали
58 Хан X. И. Мистицизм звука // Библиотека Максима Мошкова [Электронный ресурс]. 2006. Режим доступа: http://lib.ru/FILOSOF/SUFI/HIDAYAT/hazrat.txt. Ссылка на данный электронный ресурс приводится без указания страниц. - М. Ш.
104

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В лишении человека его естественных прав острове общества
Возможно ли общее счастье круг вопросов
Островная жизнь как нельзя лучше обеспечивает решение проблемы границы