<<<     ΛΛΛ     >>>   

теоретизирует В. Бакулов63. Жизнеописание Бэкона говорит в пользу скорее метафизического плана совершенного мироустройства, нежели его физических экспликаций.
Своеобразие представлений о свободе и счастье в романе-утопии Ф. Бэкона продиктовано этосом наукообразного острова -христианством. Выступив поборниками библейской аксиологии, бенсалемиты, подобно утопийцам, сумели сохранить веротерпимость и даровать свободу инакомыслящим. Идеал счастья в государственной системе Новой Атлантиды можно истолковать в следующих аспектах: интеллектуальном, межличностном и индивидуальном. Интеллектуальный аспект всеобщего счастья заключается в накоплении знаний о творениях Божьих и создании новых условий для расширения власти человека над природой. Межличностный уровень идеала счастья коренится в христианском отношении к семье и семейным обязательствам. Семья, соотносимая с плодородием и традицией, призвана направлять естественные стремления человека на общественное благо: продолжение рода и трансляцию знаний. Индивидуальный аспект идеала счастья созвучен гедонистическим установкам Т. Мора. Островитяне заботливо обращаются с собственным здоровьем, моральным и физическим, что выражается в их сознательном отстранении от «чужого» миропорядка. В романе здоровье синонимично индивидуальной безупречности, необходимой для общего счастья. Бенсалем характеризуется как «девственница мира»64 по той причине, что порочные страсти бенсалемитов сдерживаются христианской моралью и преображаются силой познания. Религиозно-этическая система Новой Атлантиды, наследуемая у Иерусалима - города мира, пронизана библейскими заповедями, способными упорядочивать жизнедеятельность общества в государственном масштабе. Новая мысль, любой неизвестный посетитель, пытающийся проникнуть во внутреннее пространство острова, проверяются на потенциальную опасность, которую они могут представлять. По словам Т. Паниотовой, «островная жизнь как нельзя лучше обеспечивает решение проблемы границы, к которой особенно чувствительна утопия, рождающаяся на стыке реального и воображаемого миров»65.
Оппозиция свое - чужое, относящаяся к средствам межличностного общения в художественном мире литературной утопии, сводится
63 Бакулов В. Д. Утопизм как превращенная форма выражения положительной утопии // Философские науки. М., 2003. № 3. С. 110.
64 Bacon F. New Atlantis // Three Early Modern Utopias. Oxford, 1999. P. 173.
65 Паниотова Т. С. Архетип острова как мифологическая компонента утопии // Пути познания: общее и различия. Ростов н/Д 2004. С. 81.
43

к универсализации общего языка как гаранта взаимопонимания. По верной характеристике Л. Мясникова, «именно общий язык является одной из главных составляющих "счастья" и гармонии общества»66. Гитлодею удается установить «приятность для слуха» в языке утопийцев, напоминающем ему языки персов и греков, однако превосходящем «другие более верной передачей мыслей»67. Единым средством общения в Городе Солнца Т. Кампанеллы, Бенсалеме Ф. Бэкона, Океании Дж. Гаррингтона и Севарамбе Д. Вераса также служил язык, фонетика и грамматика которого напоминали строй иврита, древнегреческого языка и латыни. Позже (на островах Пайнса и Крузо) некий древний праязык был вытеснен практически безвозвратно английским языком, принесенным на острова извне. В этом проявилась тенденция замены более совершенного наднационального языка языком национальным, несущим в себе память народа, и превращения последнего в универсальное средство общения. Смелые лингвистические эксперименты составляют неотъемлемую часть художественного замысла антиутопических произведений. Вспомним хотя бы «укрощения» и «упрощения» языка, способные перезаряжать память и сознание людей в «1984» Джорджа Оруэлла и «Заводном апельсине» Э. Берджесса.
Гипертрофированная ученость Новой Атлантиды находит свое отражение главным образом в концепции образования, исходящей из постулатов эмпиризма, родоначальником которого в философии Нового времени был сам Ф. Бэкон. Согласно эмпирическому учению, истинное знание природы может приобретаться исключительно посредством тщательного наблюдения, опытным путем. Непреложная максима Бэкона о том, что знание - сила, апробируется и доказывается в романе-утопии на примере целого государства. В основании концепции «создания некоего природного алфавита, знание которого облегчило бы чтение книги природы», лежит, как справедливо замечает Л. Смык, «философско-религиозная заповедь единства человека и природы, где человек должен не покорять природу, а добиваться ее объятий»68. Бенсалемский пансциентизм ориентирован на овладение законами природного мира, по которым может действенно функционировать и воображаемый совершенный край. Приобретением, накоплением и преумножением опытных знаний на острове занимается Дом Соломона, известный как Колледж шести дней творения, науко
66 Мясников Л. Н. Общий язык в утопии // Человек. 1999. № 4. С. 159.
67 Мор Т. Утопия. С. 145.
68 Смык Л. В. Роль Ф. Бэкона в становлении философии как науки: автореф. дис. ... канд. филос. наук: 09.00.03 / Ленинград. гос. ун-т. Л., 1991. С. 21-22.
44

емкая программа деятельности которого состоит в следующем: «Целью нашего общества является познание причин и скрытых сил всех вещей; и расширение власти человека над природою, покуда все не станет для него возможным»69. Недельный цикл эмпирического исследования закономерностей природы на острове предполагает обращение к творениям Божьим, описанным в книге Бытия. В этой связи В. Решетов устанавливает, что возвращение к средневековым трактовкам словесного наследия - «отклонение от магистрального пути развития ренессансной литературной теории (считавшей, вслед за Аристотелем, фабулу основой и душой поэзии)»70. Многообразные проявления сотворенной Богом природы постигаются бенсалемитами в их целостности и взаимосвязях. В Бенсалеме существуют различные способы консервации продуктов, используются сложные удобрения и медицинские препараты, применяется природная и искусственная пища, найден источник вечной молодости, выводятся новые сорта культур, отслеживаются и контролируются природные стихии, осуществляются разные формы излучения и движения. Накопленное опытным путем научное знание оберегается в Новой Атлантиде и передается из поколения в поколение, обеспечивая отчужденному обществу рост и укрепление политико-социального благополучия. По мнению С. Макуренковой, различавшей в Атлантиде уникальный опыт функционирования слова, «притча Платона стала для европейской культуры метафорой идеального государства в его социальном модусе. И породила богатую литературу, до определенной степени спровоцировавшую потрясения пяти революций»71. Знание, абсолютизированное Бэконом, продолжает неустанно демонстрировать силу. Россыпи благих открытий искрятся манящим светом, перемежаясь с пожарами разрушительных катастроф, в особенности когда человек смело берется переписывать книгу природы.
Среди утопических произведений XVII в. роману Ф. Бэкона «Новая Атлантида» принадлежит особое место. Город Солнца Т. Кампанеллы, равно как и Христианополис И. Андреа, конструировались по модели монашеского ордена. Генетическая связь Города Солнца с Платоновой республикой в вопросах общности имущества, жен и детей отвергалась Андреа с позиций последовательного христианина. Полагая, что «Христианополис» (1619) завершает первый этап развития западноевропей
69 Бэкон Ф. Новая Атлантида. С. 26.
70 Решетов В. Г. Литературная теория Ф. Бэкона // Науч. докл. высш. шк. Филол. науки. М., 1986. № 6. С. 77.
71 Макуренкова С. А. Онтология слова: апология поэта. Обретение Атлантиды. 2004. С. 133.
45

ского утопического воображения, М. Ласки утверждает: в семиосфере писателя «содержится больше религиозности, нежели в режиме короля Утопа; при этом обеим книгам свойственны дилеммы и казусы политико-утопического импульса»72. В романе Бэкона путь к берегам новооткрытой Атлантиды оказывался крайне напряженным; сам же остров живописался образно и ярко. Автор подчеркивал чрезвычайную сложность движения к знанию; достижение цели виделось ему значительным и прекрасным свершением. «Новая Атлантида» - развернутое утверждение всесильности созидающего знания, почерпнутого у природы и включенного в систему государственного устройства. В трактате «Анатомия меланхолии» (The Anatomy of Melancholy, 1621-1651) английский философ-моралист Роберт Бертон живо отреагировал на художественные построения Т. Мора, Т. Кампанеллы, И. Андреа и Ф. Бэкона, выразив желание создать «свою собственную Утопию, свою Новую Атлантиду, свое собственное поэтическое государство, которым буду безвозбранно повелевать, в котором буду воздвигать города, устанавливать законы и статуты согласно моим наклонностям»73. В отличие от шекспировского Гонзало, политического прожектера из «Бури», Бертон изящно иронизирует по поводу различного рода планов, предполагающих политико-социальное переустройство мира. Сфера поэтических смыслов - единственно верный локус для утопических изысканий.
Диахронический срез литературной традиции утопического отображения мира позволяет проследить варианты жанрово-генетической и концептуально-типологической рецепции поэтических и семиотических особенностей литературной утопии. Курсом Т. Кампанеллы пошел французский писатель Д. Верас: в романе «История севарамбов» (1675-1679), условное пространство которого также замыкается островом, показано идеальное общество, поклоняющееся Солнцу, практикующее полигамию и развивающее свою военную и политическую мощь за счет того, что «высшая власть принадлежит единому монарху»74. Из Христианополиса нити ведут в фактуру произведений Ф. Клопштока («Республика ученых», 1774), Г. Гессе («Игра в бисер», 1943), А. Шмидта («Немецкая республика ученых», 1957). Немецкоязычные писатели, работавшие в жанре утопии, перемещают действие своих произведений в сферу интеллекта и достижений культуры, упрямо отмежевываясь от наличной действительности. Первое эхо идей Ф. Бэкона послышалось, когда через год после издания «Новой Атлантиды» была основана Французская академия,
72 Lasky М. J. Utopia and Revolution. Chicago-London, 1976. P. 330.
73 Бертон P. Анатомия меланхолии / пер. с англ. А. Г. Ингера. М„ 2005. С. 193.
74 Верас Д. История севарамбов / пер. с фр. Е. Дмитриевой // Утопический роман XVI-XVIII веков. С. 437.
46

а через тридцать лет Лондонское Королевское общество75. Ф. Бэкон таким образом подготовил и во многом предвосхитил искания эпохи Просвещения. Однако спад наукоцентрических настроений, обозначившийся во второй половине XVIII в., поставил под сомнение конструктивную функцию знания-силы. Вслед за гетевским Фаустом к всеведению тайных пружин природы устремился и заглавный герой романа Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» (Frankenstein, or The Modern Prometheus, 1818). Согласно H. Соловьевой, дерзновенные открытия оборачиваются для человека грузом, крушащим самое его существо: «Встреча с собственным творением не только не возвышает его над миром других людей, но и делает его рабом страстей, игрушкой в руках некоей высшей силы, обуздать которую ему так и не удалось, как не удалось человечеству добыть философский камень и эликсир долголетия»76. Схемами «онаученного» социума щедро пересыпана романистика Герберта Уэллса77, искренне верившего в научно-технический прогресс, главные условия которого - доминанта просвещенной касты над «грубым» большинством и жесткая специализация общества. Весьма любопытный материал для типологических сопоставлений дает также философская новелла «Лабиринты» (1923) белорусского писателя Вацлава Ластовского. Лимитируя плоскость художественного эксперимента подземной библиотекой-лабиринтом, автор фиксирует область концентрации духовной, интеллектуальной и материальной памяти нации, над сохранением и углублением которой трудится целая академия: «Работают в ожидании момента, когда им доведется вновь выйти к своему народу»78. Как и в Бенсалеме, ученые из лабиринтов одержимы поисками света - знаний о закономерных проявлениях миропорядка. Принципиально расходятся конечные цели научных сообществ: первым знания необходимы для постижения секретов природы, вторым - для осознания собственного места в структуре мироздания.
Бэкону, носителю ренессансной культуры, человек представлялся элементом природного космоса. Чтобы уметь читать книгу природы, человеку необходимо не столько научиться манипулировать ее тайнами, сколько овладеть разумными способами обживания ее объятий. В этом и состояла стратегия поисков Новой Атлантиды.
75 См.: Свентоховский А. История утопии. С. 92.
76 Соловьева Н. А. Английский предромантизм // Соловьева Н. А. История зарубежной литературы: Предромантизм. М., 2005. С. 108.
77 Речь идет о следующих романах писателя: «Современная Утопия» (A Modern Шорт, 1905), «Люди как бога» (Men Like Gods, 1923), «Облик грядущего» (The Shape of Things to Come, 1933).
78 Ластоускi В. Лабiрынты // Ластоускi В. Выбраныя творы. Мн., 1997. С. 70.

2.3. Утопический проект эпохи Просвещения

Философской основой просветительской парадигмы мироотношения, утвердившейся в общественном и художественном сознании Англии в XVIII в., послужили воззрения Т. Гоббса, Дж. Локка, Э. Шефтсбери, Б. Мандевилля, Д. Юма и др. Разум объявлялся просветителями надежным инструментом оценки окружающего мира, наилучшим орудием его преобразования. Любое знание рассматривалось как результат практического опыта, накоплением которого неизменно руководил разум; прогресс человечества приравнивался прогрессу знания. Просветительскому мироотношению была свойственна вера в самосовершенствование человеческого рода, демократизация общественной жизни и пристальное внимание к условиям воспитания и социальному окружению личности. Возникшее в пору Просвещения понятие «гражданин мира» означало идеал индивида-носителя чистого разума, свободного от национальных, конфессиональных и сословных предубеждений. Дидактизм Просвещения заключался в самом названии эпохи, которой следовало нести свет, преобразующий жизнь человека, общества и государства. Познание стало механизмом устранения несоответствий между существующими отношениями в государственном устройстве и требованиями разума. Просветители полагали, что неразумные условия жизни оказывают пагубное влияние на «естественную природу» человека и устранение такого воздействия возможно в ходе познавательной деятельности. В эпоху Просвещения широкое распространение приобрела, по выражению А. Чудинова, «идея полного разрушения старого порядка и обустройства общества с нуля, заполнения tabula rasa как того требует здравый смысл, а не обычай или традиция»79.
Расширение географических, политических и социальных перспектив приводит к тому, что жанровые формы, невостребованные предыдущими периодами литературного развития, начинают запрашиваться уже во второй половине XVII в. Родословную западноевропейского романа эпохи Просвещения М. Соколянский ведет от дневниковых и мемуарных форм, находившихся в начале XVIII столетия на периферии литературного процесса: «Дневниковая форма... оказывает воздействие на роман в пору его становления. <...> Для романа характерно не только сосуществование, но и интеграция дневниковой и мемуарной формы»80. Успешное использование поэтических ресур
79 Чудинов А. В. Утопии века Просвещения. М., 2000. С. 53.
80 Соколянский М. Г. Западноевропейский роман эпохи Просвещения. Проблемы типологии. Киев-Одесса, 1983. С. 29, 37.
48

сов мемуарных и дневниковых жанровых форм можно проследить на материале произведений XVII в., утвердившихся в истории словесности в статусе «предробинзонад». Особое место в этом ряду по праву принадлежит эпистолярному рассказу «Остров Пайнса» (The Isle of Pines, 1668) английского общественно-политического деятеля Генри Невилла. В нем автор развенчивает философские построения современников, безжалостно высмеивает внутреннюю и внешнюю политику Англии после Реставрации. Кораблекрушение пощадило в произведении Невилла пятерых англичан, среди которых был мужчина и четыре женщины. Они достигли спасительного берега на некоем острове посреди Индийского океана вблизи острова Св. Лаврентия (ныне известного как Мадагаскар). Неудачливым путешественникам открылась живописная картина царящей на острове природной гармонии и изобилия: целительный воздух, чье спокойствие нарушается только тропическими ливнями и щебетом птиц; всевозможные яства, запас которых никогда не истощается. Островным сувереном стал, безусловно, Джордж Пайнс, подданство которому утверждалось актами соития и последующим деторождением, ведущим к увеличению числа подданных: «Раз в год каждая жена выполняла свой материнский долг, и никто из детей (невзирая на все трудности, окружавшие их) не болел; мы испытывали единственную потребность в одежде - потребность незначительную и непостоянную и то скорее ради приличия; благоприятные условия острова и привычка компенсировали этот недостаток»81, В фокусе внимания Невилла находились любовные связи короля Карла II: Катерине, жене английского монарха, не удалось подарить престолу законного наследника, побочных же детей у Карла было несметное множество. Мишенью сатиры был не столько сам король, сколько теоретический фундамент, подведенный под действия монарха, - идеи Т. Гоббса о верховном правителе, наслаждающемся неразделимым естественным правом, т.е. свободой «использовать свои собственные силы по своему усмотрению для сохранения своей природы...»82.
Практически одновременно с «Островом Пайнса» в свет вышел роман немецкого писателя Г. Гриммельсгаузена «Симплициссимус» (Der abenteuerliche Simplicissimus, 1668), в шестой части которого предприняты знакомые сюжетные ходы с кораблекрушением, спасением на необитаемом острове и обретением полноты естественной жизни.
81 Невилл Г. Остров Пайнса / пер. с англ. и примеч. М. Шадурского // Всемирная литература. Мн., 2007. № 3. С. 212.
82 Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского. М., 1936. С. 117.
49

По свидетельству Симплициссимуса, «...жили мы, ...подобно первым людям, в златом веке, когда благостное небо понуждало землю производить для них все плоды земные, не требуя от них малейшего труда»83. Закономерно, что оба острова, находящиеся недалеко от Южной земли, были открыты голландскими кораблями Генриха Корнелия ван Слоеттена («Остров Пайнса») и Яна Корнелиссена («Симплициссимус»). Созвучие имен первооткрывателей, совпадение местонахождений и некоторых описательных элементов приводят к общему фактологическому источнику обоих произведений - «Собранию путешествий в восточную и западную Индию» (1608), изданному фламандским гравером И. де Бри и содержащему описание острова Св. Маврикия, обследованного командой капитана Яна Корнелиса. Превратившись в расхожую сюжетную схему, эпистолярный рассказ «Остров Пайнса» определил дальнейшее развитие повествовательных приемов в эпоху Просвещения. Повествование в произведении Г. Невилла ведется в виде переписки между мореплавателем и купцом, т.е. героями, далекими от аристократического сословия, предлагающими читателю положиться на их авторитет и осведомленность. Автор сообщает событиям, излагаемым в рассказе, правдоподобие, скрываясь под маской рассказчиков-очевидцев. Само письмо, как и история главного героя, выдержано в форме дневника или бортового журнала, в котором регистрировалось передвижение корабля, удачи и злоключения путешественников, сверенные с временем и местом. Эти повествовательные приемы, получившие название мистификации и верификации, были успешно восприняты литературой XVIII в., в полной мере проявившись в приключенческих романах Дэниэла Дефо и сатирическом романе Джонатана Свифта. С произведениями Дефо рассказ Невилла роднит мотив освоения необитаемого острова и духовного развития человека вне цивилизации; сатирическое кодирование недостатков политико-социального устройства страны фантастическими средствами сближает художественный замысел Невилла с концепцией Свифта.
Взгляды просветителей, заряженные верой в разум, а также структурно-семантический код «предробинзонад» XVII в. были прочно усвоены Дэниэлом Дефо (Daniel Defoe, ок. 1660-1731) и популяризированы в утопическом проекте, воплощенном в его романах: «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка» (The Life and Strange Surprising Adventures of Robinson Crusoe, of York, Mariner, 1719) и «Дальнейшие приключения
83 Гриммельсгаузен Г. Я. К. Симплициссимус / пер. с нем. А. А. Морозова. Л., 1967. С. 426.
50

Робинзона Крузо» (The Further Adventures of Robinson Crusoe, 1719)84. Как суммирует А. Аникст, «начав с исходного момента - "естественного состояния" на лоне природы, - он приходит в конце концов к гражданскому состоянию и цивилизованному бытию в идеальном буржуазном государстве»85. Интенсивное освоение англичанами американского континента в XVII - начале XVIII в. повлекло за собой перенесение места действия литературной утопии в Атлантический океан. По наблюдению Д. Урнова, «отважные корабельщики держат путь на Запад, умы устремляются в ту же сторону, литература "ложится этим курсом", и где-то на пути от берегов Нового Света к Дефо и Свифту возникает "Утопия" Томаса Мора - остров как место действия обозначен»86. Государство Робинзона возводится на острове, лежащем вне привычных рубежей цивилизации - в окрестностях Кубы и Флориды, в устье реки Ориноко - землях, представлявших особый интерес для английских мореплавателей в период становления их колониальной империи. П. Эрл соотносит авантюризм английских мореходов, направлявшихся к новооткрытым землям, с фантомом зарождавшейся империи: «Казалось, расстояние, на которое англичане отдалялись от дома, придавало им самоуверенности - факт, если на то пошло, объясняющий их успехи на подступах к империи»87. В данных особенностях географического освоения расширявшегося мира коренятся своеобразные черты утопического проекта Дефо, реализуемого там, где английский поэт и мореплаватель Уолтер Рэли в конце XVI столетия пытался найти дорогу в Эльдорадо. «А horrible desolate island, void of all hope and recovery», «a dismal unfortunate island»88 -выразительные характеристики, фиксирующие специфику первоначальных впечатлений протагониста Крузо от неизведанного острова, который ему еще предстояло изменить в неизменно «свой», близкий по духу, мир.
Непререкаемой основой этической системы на острове Робинзона выступает христианство в пуританском толковании, признающем Библию единственным авторитетным источником вероучения. До появления Пятницы и других колонистов Крузо обращался в трудную минуту к Библии и возносил свои молитвы о спасении к Бо-
94 Помимо вышеозначенных факторов, художественный замысел Дефо зародился под непосредственным влиянием достоверной «Истории Александра Селкирка», записанной Р. Стилом и опубликованной в журнале «Англичанин» (№ 26 от 3 декабря 1713 г.).
85 Аникст А. Даниель Дефо. М., 1957. С. 92.
86 Урнов Д. М. Робинзон и Гулливер. Судьба двух литературных героев. М., 1973. С. 6.
87 Earle P. The World of Defoe. Newton Abbot, 1977. P. 88.
88 Defoe D. The Life and Adventures of Robinson Crusoe Written by Himself. Chatham, 2000. P. 53.
51

гу. В момент возникновения колониального государства Робинзон провозгласил идею свободы, касающуюся, в первую очередь, вероисповедания: «Теперь мой остров был заселен, и я считал, что у меня изобилие подданных, - признается главный герой. - Замечательно также, что все трое были разных вероисповеданий: Пятница был протестант, его отец - язычник и людоед, а испанец - католик. Я допускал в своих владениях полную свободу совести»89. В государстве Крузо практически никто не мог преследоваться за вероисповедание или код чести, не подрывающие устои общественного порядка; при этом роль правителя сводилась к просвещению подданных в вопросах религии и морали. Просветительские представления о счастье, подобно идее человеколюбия, происходят из стремления к порядку. Обращаясь к проблемам сюжета как «цепи поступков», обеспечивающих изменяемость семиосферы, Ю. Лотман устанавливает, что «чем заметнее мир персонажей сведен к единственности (один герой, одно препятствие), тем ближе он к исконному мифологическому типу структурной организации текста». И далее: «Нарастание зла связывалось с движением времени, а исчезновение его - с уничтожением этого движения, с всеобщей и вечной остановкой»90. Стабильность общества нарушается «дикостью» его членов, которая, вероятно, претит самим предпосылкам счастья. Государство Робинзона изображено оплотом порядка и проводником счастья, а этическая система играет ведущую роль в утверждении идей свободы и счастья - основоположений утопического проекта писателя.
Дидактизм Просвещения преломлен в концепции образования, складывающейся на острове Робинзона. Особой значимостью для государства Крузо обладают практические знания, получаемые посредством опыта. Путь Робинзона пролегал из порочной европейской цивилизации в «естественное состояние». Природные условия острова, в которых протагонист переживает «ощущение заточения»91, располагали к приобретению опытных знаний, которые записывались на «чистой доске» Робинзонова естества. Полученный опыт способствовал постепенному воссозданию героем знакомого уклада жизни, но на качественно отличной ступени, сообразованной с истинными отношениями вещей. Как видится М. Нерсесовой, «в длинной цепи эпизо
89 Дефо Д. Робинзон Крузо / пер. с англ. М. Шишмаревой // Дефо Д. Робинзон Крузо. История полковника Джека. Мн., 1987. С. 219.
90 Лотман Ю. М. Семиосфера и проблема сюжета // Лотман Ю. М. Семиосфера: Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. С. 283-284.
91 Ehrismann D. The Ambidextrous Defoe: A Study of his Journalism and Fiction. Zurich, 1991. P. 105.

дов составляющих жизнь героя, Дефо отбирает главное, то, что формирует и определяет характер персонажа, представляет идейную значимость»92. Когда население острова увеличилось и Крузо приобрел подчиненных, его целью стала трансляция опытных знаний, накопленных им в результате неустанной работы разума в течение лет, прожитых наедине с природой. Идеал образования, с позиций Д. Дефо, заключается в накоплении и передаче эмпирических знаний о природе, придающей новое измерение привычной цивилизации, и в воспитании «гражданина мира», включенного в эту цивилизацию.
Принципиально важной составляющей устройства государства Крузо является форма правления. Анализируя общественно-политические воззрения Д. Дефо, Т. Лабутина констатирует, что центральное место в них занимает «договорная теория» происхождения государственной власти: «Заключение "общественного договора" между правителем и народом предполагало выбор соответствующей формы правления. Дефо "лучшей формой правления в мире" считает монархию»93. Так, в художественном мире романов вымышленным государством руководит Крузо; он осознает себя абсолютным правителем и единственным законодателем, потому что, во-первых, в его распоряжении находится земля острова: «Я объяснил моим новым знакомым, что замок - главная моя резиденция, но, как у всех владетельных особ, у меня есть и другая - загородный дворец, который я тоже иногда посещаю»94. Во-вторых, прожив одну часть своей жизни в «цивилизованном» обществе, а другую в «естественном состоянии», Крузо обладает более значительным опытом, нежели его подданные. Главенство Робинзона на острове зависит также от напряженной работы разума, благодаря которому обеспечивается благосостояние воображаемого государства в целом. Форма правления с «просвещенным меньшинством» во главе позволяет Робинзону единовластно конструировать не противоречащий законам природы островной миропорядок.
Социальная структура, принятая Д. Дефо в «колониальных» частях романов, восходит к «Двум трактатам о правлении» (Two Treatises of Government, 1689) Джона Локка. Английский философ, признавая равенство всех людей перед «всемогущим и бесконечно мудрым творцом», считал «естественное состояние» исходной эпохой в суще-
92 Нерсесова М. А. Даниель Дефо. М., 1960. С. 35.
93 Лабутина Т. Л. Даниель Дефо. Его общественно-политические воззрения // Новая и новейшая история. 1986. № 1. С. 165.
94 Дефо Д. Робинзон Крузо. С. 233-234.
53

ствовании человечества95. Ограничение естественных прав людей служит, по Локку, обязательным условием объединения последних в общества и возникновения государства, «главной целью которого является сохранение собственности»96. Герои Дефо (Пятница, его отец, испанцы, англичане-мятежники), присоединяясь к учрежденному на острове обществу, передавали часть своей свободы под власть Робинзона. Управление носило сугубо единоличный, авторитарный характер по причине неразделенности власти и ее институтов: во главе государства стоит, как уже говорилось, Робинзон, остальные же являются служащими и защитниками колонии. Сам Крузо стратифицирует свое военное общество следующим образом: «...я мгновенно двинул вперед всю свою армию, которая насчитывала теперь восемь человек. Вот ее полный состав: я - генералиссимус, Пятница - генерал-лейтенант, затем капитан с двумя друзьями и трое военнопленных, которых мы удостоили своим доверием, приняв в число рядовых...»97. Общественный порядок, покоящийся на принципе субординации, достигается, следовательно, делением граждан на власть имущую единицу и верноподданное множество.
Претворение в жизнь идеи справедливости видится Д. Дефо возможным без ликвидации частной собственности. «У Робинзона, -пишет А. Елистратова, - высоко развито чувство собственности; щедрая, экзотически-прекрасная природа необитаемого острова пленяет его прежде всего потому, что он чувствует себя ее неограниченным владельцем. Он описывает свой остров как рачительный хозяин, составляющий инвентарь своего имущества»98. Писатель особо подчеркивает, что образование государства Робинзона связано с собственностью на землю острова. Как заявляет Крузо, «во-первых, весь остров был неотъемлемою моей собственностью, и, таким образом, мне принадлежало несомненное право господства. Во-вторых, мой народ был весь в моей власти: я был неограниченным владыкой и законодателем. Все мои подданные были обязаны мне жизнью, и каждый из них, в свою очередь, готов был, если бы это понадобилось, умереть за меня»99. Просветительская концепция «естественного человека» находит свое отражение в идее равенства, декларируемой в романе: все люди от природы равны, в то время как социальные условности нарушают
95Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Сочинения. В З т. Т. 3. М., 1988. С. 265.
96 Ibidem. С. 310.
97 Дефо Д. Робинзон Крузо. С. 242.
98 Елистратова А. А. Английский роман эпохи Просвещения. М., 1966. С. 117.
99 Дефо Д. Робинзон Крузо. С. 219.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

На островах пайнса
Надежда это
Прогрессивно мыслящего человека