<<<     ΛΛΛ     >>>   

выстраивают в своих произведениях модель общества, соответствующего самым примитивным полузвериным запросам человека, где любовь превращается в секс, а власть - в открытое насилие над личностью», - прослеживает Ю. Борисенко6.
К субжанровым разновидностям литературной антиутопии, в которых также осуществляется ревизия утопического миромоделирования, принадлежат квазиутопия, дистопия и какотопия. Квазиутопическая реальность возводится вокруг утопической модели мира, экзистенциальная несостоятельность которой доказывается авторами зачастую иронически. Как утверждает Б. Ланин, «устремленность утопий-антиутопий к постановке прежде всего социальных проблем порождает такое их качество, как экстенсивность. Перед читателем разворачиваются проспекты с изображением самых различных сторон будущего...»7. С целью создания эффекта псевдокарнавала квазиутопия оперирует средствами сатиры (пародия, гротеск) и фантастики, убедительное подтверждение чему можно найти в романах А. Платонова («Чевенгур»)8, А. Франса («Остров пингвинов»), М. Фрейна («Очень частная жизнь»), Дж. Балларда («Бетонный остров»), Л. Петрушевской («Новые робинзоны») и т.д. В основании художественного мира дистопии лежит модель «идеально плохого общества»9. С позиций А. Чамеева, дистопия «облекается в формы самой жизни, дабы подчеркнуть угрозу, исходящую от "дурного утопизма". <...> дистопия ориентирована на жизнеподобие, максимально использует материал действительной жизни»10. Дистопическое мышление продуктивно взаимодействует с жанровыми структурами психологических и философских романов, свидетельство чему - произведения Джорджа Оруэлла («1984»)11, У. Голдинга («Повелитель мух»),
6 Борисенко Ю. А. Риторика власти и поэтика любви в романах-антиутопиях первой половины XX века (Дж. Оруэлл, О. Хаксли, Е.Замятин): дис. ... канд. филол. наук: 10.01.03 / Удмурт. гос. ун-т. Ижевск, 2004. С. 93.
7 Ланин Б. А. Литературная антиутопия XX века. М., 1992. С. 35.
8 Сосредоточиваясь на сути мировидения, выраженного в романе А. Платонова «Чевенгур», А. Гугнин помещает его (наряду с «Городом за рекой» Г. Казака, «Другой стороной» А. Кубина и др.) в контекст магического реализма на том основании, что писатель ищет ответа на онтологические вопросы «не в социальных, а в космических измерениях». (См.: Гугнин А. А. Магический реализм в контексте литературы и искусства XX века. М., 1998. С. 44).
9 Чаликова В. Утопия и свобода. С. 81.
10 Чамеев А. А. На грани отчаяния и надежды (роман-дистопия Джорджа Оруэлла) // Автор. Текст. Эпоха. СПб., 1995. С. 99.
11 В письме к своему итонскому ученику Эрику Блэру (Оруэллу) от 21 октября 1949 г. О. Хаксли с благодарностью признал изящество и непреходящую важность романа «1984»: «Я чувствую, что кошмару "1984" суждено трансформироваться в ужас мира, еще более правдоподобного, чем изображенный мною в "Дивном новом мире"».
81

Э. Берджесса («Заводной апельсин»)12, В. Войновича («Москва 2042»), М. Этвуд («Рассказ служанки»), Дж. Херси («Заговор»)13 и др. Какатопия отличается от квазиутопии и дистопии встроенным в ее сюжетную канву мотивом катастрофы. Мировая война, ядерный взрыв и другие глобальные катаклизмы - это те потрясения, которые приводят вымышленный мир в состояние, пригодное для художественного эксперимента. Среди какатопий особого внимания заслуживают книги К. Эмиса («Перестройка»), Р. Мерля («Мальвиль»), А. Адамовича («Последняя пастораль»), Т. Толстой («Кысь») и т.д.
Картина квазиутопической действительности убедительно явлена в романе «Остров великой матери» (Die Insel der gro?en Mutter, 1924) немецкого прозаика и драматурга, лауреата Нобелевской премии Герхарта Гауптмана. В книге рассказывается о том, как группа, состоящая более чем из двух сотен людей, направляется в спасательных лодках к берегам необитаемого острова в южной части Тихого океана. После кораблекрушения уцелели только женщины и двенадцатилетний мальчик Фаон. Важнейшая проблема, которую затрагивает автор в романе, - возможность существования общества, между представителями которого не будет гендерных различий. Женщины, оказавшиеся по воле рока на неизвестных землях, вынуждены созидать «амазонскую» культуру. Там они заняты поисками провизии и строительством жилья, но как только вопросы выживания отходят на второй план, островитянок начинает одолевать желание репродукции. Каждой из них этот замысел кажется нелепым, пока они не узнают о первом случае «непорочного зачатия», произошедшем на острове. Реагируя на численный рост населения, женщины организуют
Напомним, граждане Океании Джорджа Оруэлла являются лишь беспомощной серостью в политическом механизме, где ненависть тождественна любви, а ошибка - истине.
12 Романы у. Голдинга и Э. Берджесса фокусируются на природной сущности человека, ее проявлениях и возможностях изменения, У. Голдинг подвергает критике просветительские взгляды о природной безгрешности человека и примате социального начала в его развитии. Герои романа воплощают определенные социальные типы, находящиеся в ситуации выживания и действующие в соответствии с врожденными инстинктами, а не этическими нормами. Э. Берджесс, в свою очередь, изображает общество, научившееся «исправлять» природную деструктивность человека посредством биотехнологий и превращать его в бездумную пешку, ведомую государством.
13 В романах М. Этвуд и Дж. Херси выявляются, по мнению Т. Комаровской, экстремальности феминизма, «политический аспект поисков женщиной своей самоидентичности» под гнетом тоталитарного режима. (См.: Комаровская Т. Е. Феминистская литература США: обретения и потери на пути к самоидентификации // Вопросы германской филологии и методические инновации в обучении и воспитании. Брест, 2005. С. 3-11; Комаровская Т. Е. Экстремальности феминизма в романе-антиутопии М. Этвуд «Рассказ служанки» // Американистика как предмет научного познания. Мн., 2006. С. 40-42).
82

школьное обучение, обеспечивающее более эффективное управление и организацию жизни в их государстве.
Трудно не уловить некоторое созвучие между художественным замыслом Г. Гауптмана и концепцией романов Д. Дефо о Робинзоне Крузо. Подобно главному герою Дефо, островитянки, оказавшись в «естественном состоянии», проходят все стадии человеческого развития. Прогресс женского общества определяется знаниями, приобретенными ими еще на континенте: они владеют способами ведения хозяйства, помнят, как сооружать жилье и поэтому стремятся реализовать те потенциальные возможности, которых они были лишены в Европе. Созидательный труд женщин увенчивается планомерным успехом, соответствующим духу настоящей робинзонады. Однако под иным углом зрения Гауптман смотрит на особенности конструирования совершенного общества. В объектив писателя попадает религиозный аспект миромоделирования. Показано, что поклонение вымышленному богу началось с чуда «непорочного зачатия», явленного островитянкам в минуту, когда их мысли и чувства были сосредоточены исключительно на вопросе деторождения. Хотя автор и не открывает тайну «амазонского» продолжения рода, очевидность самообмана в поклонении островному богу непомерно усиливается. В один момент женщины даруют мужчинам, рожденным на острове, отдельное государство, которое возглавляет восемнадцатилетний Фаон. Сегрегация мужской и женской половин острова со временем приводит к полному отсутствию рождаемости. Когда женщины наносят визит мужскому государству, они осознают, что мужчинам удалось достичь невероятно высокого уровня развития в своем крае (кораблестроение, сельское хозяйство, музыка, гражданское общество). Вскоре после ритуальной оргии островитянки поднимают восстание, разрушая большинство артефактов острова. Фаон решается на бегство, оставляя после себя потомство, о дальнейшей судьбе которого можно только догадываться. По словам А. Зверева, «насилие над историей, каким показывает его антиутопия, - это насилие и над природой в широком смысле понятия. Над средой обитания. Над разумностью отношений между человеком и окружающим его космосом. Над человеческим естеством»14. Гауптман изобличает внутренний механизм религиозного мироощущения, становящийся предметом частых спекуляций: человек ждет чуда, ищет объекта поклонения и бежит от ответственности.
«Остров великой матери» - роман-предупреждение. В книге прослеживается преемственность жанровой поэтики и семиосферы
14 Зверев А. «Когда пробьет последний час природы...» Антиутопия. XX век // Вопросы литературы. М., 1989. № 1. С. 45.
83

литературной утопии (критика существующего миропорядка, построение наилучшего общества). Художественное пространство произведения ограничено определенными физическими рубежами - островом, на котором разворачивается экспериментальная реальность, кажущаяся утопической. Писатель разоблачает результаты осуществления утопической мечты, указывая на сущностные характеристики человека, неизбежно вступающие с ней в противоречие. В заглавие романа вынесен изученный К. Юнгом архетип Великой Матери: Великая Мать, рождая дитя, одновременно губит его в своих смертоносных объятьях. Подобную символически гипертрофированную ситуацию Гауптман воссоздает на примере целого острова «великих матерей». Автор изображает узаконивание миропорядка, которому предстоит развиваться против законов природы. По причине собственного бессилия перед естественным ходом жизни человеку следует трудиться над улучшением тех сфер деятельности, которые были им созданы и ему подвластны, осознавая при этом ответственность за каждое предприятие не только перед самим собой, но и перед всем мирозданием.
Проиллюстрируем специфику аксиологических установок в дистопии и какатопии анализом рассказа американского писателя-фантаста Рэя Брэдбери «Будет ласковый дождь» (There Will Come Soft Rains). Как нам видится, рассказ посвящен переосмыслению базисной категории счастья в русле антиутопической идеологии. В силу универсальности и фундаментальности счастье представляет собой феномен, настойчиво отвергающий возможность абсолютизации. «В чем состоит счастье?», «Какими средствами оно достигается?», «Возможно ли общее счастье?» - круг вопросов, волнующих человечество по сей день. В книге «Человек для себя» Эрих Фромм предлагает следующее определение счастья: «Счастье - это величайшее достижение человека, ответная реакция всей его личности на плодотворную ориентацию15 по отношению к самому себе и к внешнему миру»16. Первые попытки обобщить категорию счастья предпринимались древнегреческими философами: Платон утверждал добродетель в качестве единственного пути к достижению счастья; Аристотель приравнивал счастье к жизненно важной цели; Эпикур описывал счастье как безмятежное состояние, достигнутое в результате победы над страхами бытия. Счастье как благодать приобрело иную трактовку в текстах Писания. По
15 «Плодотворная ориентация», по Э. Фромму, включает следующие компоненты: забота, ответственность, уважение и знание.
16 Фромм Э. Человек для себя / пер. с англ. Д. Н. Дудинского // Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. Мн., 1998. С. 602.
84

сле изгнания из рая человеку все же было обещано повторное обретение полноты блага на небесах (Матф. 5:12). Наградой должна была стать жизнь в новом граде Иерусалиме, имеющем геометрически правильную форму и окруженном стеной из драгоценных камней (Откр. 21:16-20). Такого рода обещания касались существования в мире, неподвластном человеческим силам, в мире трансцендентном.
Недовольство ограниченностью земного существования служило и служит одной из движущих сил утопического творчества. В произведениях писателей-утопистов категория счастья обнаруживает определенные параметры и идеализируется. Принципиальная разница между библейским раем и утопическим миропорядком состоит в том, что создателем первого выступает Бог, второго - человек. Т. Мор стремился зафиксировать в своем романе картину воплощения идеала счастья, в первую очередь, всеобщего, однако индивидуально приемлемого. Протест Т. Мора против религиозного аскетизма средних веков заключался во введении концепции гедонизма как неотъемлемой константы счастья: человеку врождено стремление к удовольствию, а не к страданию. В государственной системе Новой Атлантиды Ф. Бэкона идеал счастья реализован преимущественно на научном уровне, который сводится к накоплению знаний о Божьих творениях и созданию новых условий для расширения власти человека над природой. Идеал счастья в романе Д. Дефо «Робинзон Крузо» основан на принципе социальной упорядоченности. Стабильность общества нарушается «дикостью», непросвещенностью его членов, которым, как и Робинзону, необходимо пройти путь от «естественного состояния» к цивилизации, расширяя собственные возможности. Накопление знаний о природе и ее законах должно обеспечивать прогресс общества, ведущий к воплощению идеала счастья в мире имманентном.
Авторский взор в рассказе «Будет ласковый дождь», вошедшем в сборник «Марсианские хроники» (The Martian Chronicles, 1950) Р. Брэдбери, подобно другим произведениям писателя, устремлен в будущее, которое современному читателю не покажется далеким, -2026 год. Текст рассказа может быть композиционно разделен на две части. Первая часть повествует о дневных событиях в доме, которые представлены писателем в форме дневника, а также содержит некоторые отголоски ночных происшествий в городе. Действие рассказа разворачивается внутри технически обустроенного дома, всячески приспособленного к уходу за человеком. Говорящие часы напевным тоном возвещают начало дня, перечисляют знаменательные события, воодушевленно заявляют о платежеспособности семьи в ближайшее время и напоминают выполнить запланированные мероприятия в течение суток. Газовая плита самостоятельно готовит пищу, накрывает и
85

убирает со стола; барометр предупреждает о дожде, настаивая на соответствующей одежде («Дождь, дождь, уходи; плащ с галошами найди»17). Из нор в стенах выходят роботы-мыши, которые «таинственно завоевывают» грязь, проникшую в дом. От внешних посягательств дом защищен механической системой охраны и идентификации («Самозащита, граничащая с паранойей»18). Не только бродячим кошкам запрещено приближаться к дверям дома, но и птицам касаться его. Судя по действиям приборов, вторая половина дня посвящена исключительно релаксации. В комнатах появляются столы для карточных игр, разливается в бокалы Мартини, играет музыка. Стеклянные стены детской оживают голосами животных и запахами флоры и фауны, ванна наполняется водой, а постели подогреваются. Один из голосов дома предлагает прослушать на сон грядущий любимое стихотворение хозяйки, сопровождаемое звуками спокойной музыки. Очевидно, главными действующими лицами рассказа являются артефакты, цель которых состоит в служении их создателю. Приведенные примеры достижений человека свидетельствуют о высоком уровне технического развития будущего общества. Можно также заключить, что основу идеала счастья в рассказе Брэдбери, как и в «Новой Атлантиде» Бэкона, составляет технизация всех сфер жизни человека, внедрение результатов умственной деятельности в практику повседневности.
Параллельно с описанием технического совершенства в первой части рассказа настойчиво заявляет о себе мотив невостребованности этого оазиса счастья. Взывания говорящих часов обращены в пустоту, двери не стучат, а ковры не ощущают на себе прикосновения чьих-нибудь каблуков, завтрак проглатывает металлическое горло водопровода, зажженная сигара сгорает сама по себе, а поэзия лишь нарушает тишину. Невольно возникает вопрос: где же человек, где же создатель этого механического рая на земле? Становится известно, что ночью город был разрушен до основания; над пеплом других сооружений возвышается этот один-единственный дом. После радиоактивного взрыва от хозяев дома остались только силуэты на опаленной стене и «пять капель краски - мужчина, женщина, дети, мяч. Остальное было тонким слоем угля»19. Настенные рисунки запечатлели хозяев дома в действии: муж двигает газонокосилку, жена собирает цветы, а дети увлечены игрой в мяч. Перед читателем предстает образ счастливой семьи, даже не подозревавшей о надвигавшейся ядерной ката-
17 Bradbury R. There Will Come Soft Rains // Utopian Literature: A Selection. New York, 1968. P. 297.
18 Ibidem. P. 299.
19 Ibidem. P. 298.

строфе. Единственное существо, искренне переживающее утрату хозяев, - домашний пес, погибающий в неистовстве безуспешных поисков. Оставшись «в живых», механические существа продолжают выполнение запрограммированных действий, направленных на служение тем, кого уже нет: «Дом был алтарем с десятью тысячами служителей, больших и маленьких, хором обслуживающих и прислуживающих. Но боги исчезли, а ритуал религии продолжался бессмысленно, бесполезно»20. Прогресс знания и, соответственно, техники, традиционно являющийся главным условием реализации идеала счастья, не только упростил человеку жизнь, обеспечив его механическими орудиями, но и стал судьбоносным фактором его существования.
События второй части рассказа происходят в ночное время и открываются замечанием, что «в десять часов дом начал умирать»21. Причиной смерти послужил огонь, распространившийся по всему дому после возгорания бутылки с растворителем, которую столкнула под действием ветра обрушившаяся ветка дерева. Усилия дома, нацеленные на самосохранение, соразмерны хитрым уловкам огня, который сердито перемещается из комнаты в комнату и с огромным удовольствием живится картинами Пикассо и Матисса. Чердак, руководящий деятельностью механического оазиса, принимает на себя самый главный удар огня. В последних сценах рассказа умирающий дом бьется в предсмертных конвульсиях, агония механических действий и звуков предвещает его скорое разрушение: «Чердак провалился в кухню и в гостиную, гостиная - в цокольный этаж, цокольный этаж - в подвал»22. Механический дом, символизирующий воплощенный идеал счастья, уничтожается своими же внутренними силами. Особый интерес при чтении рассказа вызывает противопоставление природных стихий техническим, которые используются человеком себе во благо. Речь идет о ветре, огне и дожде. Находясь на гребне познания, человек научился генерировать технические подобия природы. В этой связи представляется своеобразным отношение человека к природному миру, проявляющееся через созданную его руками механическую действительность. С одной стороны, говорилось выше, дом отмежеван от всевозможного природного «прикосновения»; человек как бы отключен от мира живого, от естественного протекания жизни. С другой стороны, хозяева дома пытаются сохранить некоторую близость к природе, выращивая цветы или слушая стихотворение о весеннем пробуждении всего живого. Такого рода благосклонность не мешает
20 Ibidem. Р. 299.
21 Ibidem. Р. 301.
22 Ibidem. Р. 303.
87

«богам» механического мира потребительски относиться к природным богатствам, необходимым для актуализации идеала счастья.
Водоразделом между первой и второй частями рассказа служит стихотворение, зачин которого дал название всему тексту. В противовес логике повествования главным действующим лицом в стихотворении выступает природа. Автор с уверенностью утверждает, что наступит пора, когда силы природы разбудит ласковый дождь, что воспрянут ото сна птицы и деревья и что никакие человеческие распри не будут в силах помешать такому подъему. Последние четыре строки стихотворения звучат с нотой предположения о том, что против гибели человечества может не найтись возражений: «И сама Весна, проснувшись на рассвете, // Едва бы догадалась, что были мы на свете»23. Важно, что природа не изображена в ожидании отплаты человечеству; наоборот, она предвкушает свое возрождение, когда ласковый дождь смоет с лица земли тлеющие остатки механического счастья. В стихотворении выкристаллизовывается особый природный идеал счастья, исполненный естественного порядка и новых живительных сил. Человеку в этой природной идиллии места может и не быть.
Из вышесказанного следует: первое, счастье представляет собой неотъемлемую часть человеческих исканий, отправной точкой которых служит неполноценность земного существования. Во-вторых, идеал счастья, категоризируясь в русле утопической традиции, связывается главным образом с приобретением и приумножением знаний об окружающей действительности, которая подвергается качественному совершенствованию в ходе познания и технического прогресса. В-третьих, рассказ Р. Брэдбери «Будет ласковый дождь» живописует картину полного воплощения идеала счастья посредством машинизации человеческого существования. Механические творения, призванные быть оплотом идеала счастья, разрушают сначала самого их создателя, а затем самоуничтожаются. Победу над механическим эрзацем существования одерживает природа с конгениальным ей идеалом естественного счастья.
Исторический опыт XX в. предопределил масштабную дискредитацию утопического мировидения, исходящего из отрицания наличной правды действительности за счет предвидимой полноценности вымышленного миропорядка. «XX век был для литературы, среди многого иного, веком антиутопий... Причины заключаются в характере исторической реальности этого столетия. Оно нуждалось в антиутопиях, чтобы осознать самое себя», - комментирует А. Зверев24. На
23 Ibidem. Р. 303.
24 Зверев А. Зеркала антиутопий // Антиутопии XX века. М., 1989. С. 336.
88

протяжении нескольких десятилетий островной мир проходил пессимистическую ревизию, в результате которой утопические идеалы практически полностью утратили свое первоначальное семантическое наполнение. «Утопия, включенная в историческое время, предстает в спародированном, перевернутом виде...»25. Численное преимущество произведений, содержащих в себе настороженное отношение, обличение и даже отрицание «наилучшего» политико-социального устройства, над книгами, авторы которых стремились к утопическому осмыслению реальности, говорит в пользу кризиса утопического мировидения в XX столетии26. Литературная утопия «в чистом виде» оказалась вытесненной различными художественными проектами антиутопического толка. Однако вопреки установившейся жанровой тенденции Олдос Хаксли пришел на закате дней к воссозданию той модели мира, над возможностью реализации которой он иронизировал в 30-е годы. Творчество Хаксли явило пример плодотворного служения двум музам - антиутопии и утопии: пессимистические зарисовки мира ожили новыми голосами и красками, не всегда оптимистически бодрящими, но все же не лишенными надежды.
25 Козьмина Е. Ю. Поэтика романа-антиутопии (на материале русской литературы XX века): автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.08 / Рос. гос. гуманит. ун-т. М., 2005. С. 7.
26 См., например: Negley G., Patrick J. М The Quest for Utopia: An Anthology of Imaginary Societies. New York, 1952; Sargent L. T. British and American Utopian Literature, 1516-1975: An Annotated Bibliography. Boston, 1979; Biesterfeld W. Die literarische Utopie. Stuttgart, 1982; Dictionary of Literary Utopias / ed. V. Fortunati and R. Trousson. Paris, 2000; Bloch R. N. Bibliographie der Utopie und Phantastik, 1650-1950: Im deutschen Sprachraum. Hamburg, 2002.

3.2. «Прагматическая мечта» о встрече противоположностей в романе-утопии Олдоса Хаксли «Остров»

3.2.1. Полуапокалиптический модус и идея метемпсихоза

Идеалы играют определяющую роль в актуализации утопической мечты о совершенной действительности, качественно отличающейся от неполноценности сущего. По утверждению Г. Морсона, «утопии, начиная с Платона, стремились противопоставить видимый эфемерный мир вневременному идеалу совершенного общества, обладающего правдой, соответствующего природе вещей и неизбежно грядущего»27. Взамен компромиссному образу мира, сложившемуся в XIX в., XX столетие выдвинуло комплекс утопических идеалов, предназначенных для спасения современного мира от грядущих катастроф. Как устанавливает В. Чаликова, «утопическая мысль XX века апокалиптична: настоящее воспринимается как абсурд, тупик, катастрофа - и отмечена резким волюнтаризмом»28.
Мировоззренческие искания английского писателя, автора «романов идей» Олдоса Хаксли (Aldous Huxley, 1894-1963) приобрели новое измерение в американский период творчества (с 1937 г. до конца жизни). Писатель влился в интеллектуальное течение западноевропейской литературы сразу после выхода в свет его первых романов «Желтый Кром» (Crome Yellow, 1921), «Шутовской хоровод» (Antic Hay, 1923) и «Контрапункт» (Point Counter Point, 1928), несущих на себе печать скептического видения человеческой ситуации. Негативный настрой Хаксли, подпитываемый осмыслением американской действительности, нашел выражение в его самом популярном произведении -романе-антиутопии «Дивный новый мир», зафиксировавшем предвидение попрания индивидуальности во имя всеобщего блага. В 30-е гг. Хаксли-скептик делает ряд неожиданных заявлений о необходимости I «новой религии», основанной на пацифизме и духовной мудрости. Первые проявления аксиологических переакцентуаций обнаруживаются в последующих романах писателя: «Слепой в Газе» (Eyeless in Gaza, 1936), «После многих весен» (After Many a Summer, 1939), «Время должно остановиться» (Time Must Have a Stop, 1944), в которых поднимаются вопросы надындивидуальной любви, времени и вечности29.
27 Морсон Г. Границы жанра // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы. С. 246.
28 Чаликова В. Утопия и свобода. С. 119.
29 См.: An Encyclopaedia of Pacifism. New York-London, 1972; Huxley L. A. This Timeless Moment: A Personal View of Aldous Huxley. New York, 1968.
90

Писатель-интеллектуал изучал буддизм, индуизм, обращался к мистике, высказывался в пользу пацифизма в национальной политике и художественном творчестве. Парадигма мистического мировосприятия воплотилась в трактате О. Хаксли «Вечная философия» (The Perennial Philosophy, 1946), явившем собой сумму фундаментальной мудрости, почерпнутой из ведущих религий мира. Автор преследовал цель установить безвременное единство бытия, примирив «дуалистическую ошибочность». Итогом почти двадцатилетней работы над положительной программой существования человеческого общества стала последняя книга Хаксли - роман-утопия «Остров» (Island, 1962). Изданный за год до смерти, роман повествовал о цивилизационной встрече разнополярных мировоззрений Запада и Востока. «О. Хаксли -знаковая фигура в мировой литературе XX в.; его творчество в течение ряда десятилетий воспринималось в мировой критике как своего рода индикатор базовых тенденций развития западной литературы, более того - общественной мысли вообще», - суммирует В. Рабинович30.
Подобно предшественникам, служившим музе утопического творчества, О. Хаксли переносит действие романа-утопии на далекий от западной цивилизации остров. Художественный замысел писателя разворачивается в землях, окруженных водами Индийского океана - в ареале восточной культуры. Остров Пала расположен там, где берега спасения достигаются иными путями, чуждыми и Востоку и Западу в отдельности. Автор выступает поборником новой религии, которая, по мнению О. Рединой, «объединяла бы религиозную веру, философию и науку, а также позволила бы разомкнуть цивилизационную замкнутость Запада и Востока, синтезировать рационализм и мистицизм»31. Политическая и социальная жизнь острова Пала в романе по-своему структурирована и организована. Идеалом формы правления выступает, как и в ряде других утопических произведений, олигархия. Во главе вымышленного государства стоит раджа, который правит и царствует, передавая право правления по наследству. Утопический идеал разума в Пале представляет собой результат совместной деятельности старого раджи и трех поколений МакФейлов. Благодаря им на острове была учреждена государственная философия, сочетающая в себе достижения западной науки и восточного гуманизма. Идеал истины реализуется в палийском крае посредством сохранения патриархального жизненного порядка и проведения в жизнь положений
30 Рабинович В. С. Олдос Хаксли: эволюция творчества. Екатеринбург, 2001. С. 9.
31 Редина О. Концепт идентичности в романах Олдоса Хаксли // Проблемы идентичности, этноса, гендера в культуре и литературах Старого и Нового Света. Мн., 2004. С. 314.
91

трактата «Заметки о том, что есть что и о том, что было бы разумно сделать по поводу того, что есть что» (Notes on What's What, and on What It Might be Reasonable to Do About What's What). Идеал истины отрицает технический прогресс и индустриализацию, неизбежно надвигающиеся с Запада. После смерти старого раджи, однако, к увещеваниям истины и разума в руководящих кругах Палы больше никто не прислушивается, потому что личная выгода поставлена выше интересов государства. Олигархи воображаемой страны ориентируют государственную политику на установление военной диктатуры, провозглашая тем самым крестовый поход Духа, происходящий из христианского радикализма. Структура островного общества походит на тектонику Платоновой республики. Исключение составляет верхний уровень, который оказывается расщепленным: тем, кто в состоянии философствовать, не разрешено управлять (МакФейл), а те, кто презирают мудрость и ученость, держат бразды правления в своих руках (Мьюруган, Рани). Подобно государству Утопии Т. Мора, воплощение идеала справедливости в обществе Палы обусловлено отсутствием частной собственности. Сам остров, как и все, что на нем находится, принадлежит каждому палийцу в равной степени. Личное обогащение и стяжательство противоречат мировоззренческим установкам Палы, согласно которым справедливость возможна при отречении от «даров» видимого мира.
Стратификация палийского общества в романе не исключает возможности осуществления идеала равенства. Как и в ранних литературных утопиях, гражданам совершенного государства Хаксли предписывает различные социальные функции, беспрекословное выполнение которых способствует равенству. Граждане изображаемой страны равны в служении общей идее, что означает их равные права на пользование результатами ее реализации. Социуму Палы изначально была чужда диктатура, потому как прежнее руководство острова заботилось о волеизъявлении жителей, принимало во внимание различные «маломасштабные инициативы». Утопический идеал труда проявляется в совместной деятельности островитян, направленной на достижение благополучия. Поля острова возделываются не только специально подготовленными рабочими, но также профессорами и чиновниками, которые находят два часа в день для вскапывания и рыхления почвы. Кроме того, граждане Палы имеют право свободно менять профессии и занятия, что, с их точки зрения, эффективно потенцирует самопознание. Совместный труд - живительный источник постижения тайн природы, саморефлексии и социального благополучия.
У истоков палийского идеала человеколюбия находится буддийское вероучение, цель которого заключена в устранении противо
92

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Прогрессивно мыслящего человека
Сколько надеждой на совершенное переустройство мира
82 толстой л