<<<     ΛΛΛ     >>>   

заданный природой порядок. Разделение общества и абсолютное лидерство Робинзона ни в коей мере не исключают идеи равенства: жители этого совершенного государства равны в своих правах на собственность, использование природных богатств острова, приобретение эмпирических знаний и труд. Справедливость заключается не в лишении человека его естественных прав, а в гарантии их осуществления. По утверждению А. Чудинова, «просветительские трактовки истории отличались ярко выраженным антропоцентризмом - абсолютизацией роли личности. Если человеческая природа добра, то для блага общества необходимо лишь, чтобы мудрый правитель установил соответствующие ей законы»100.
Представления о труде в колонии Робинзона раскрываются всеобщей деятельностью, направленной на создание материальных благ, которые в равной степени будут служить всем членам общества. Количественный рост колонии повлек за собой потребность в больших запасах продовольствия, и эта проблема была решена совместными усилиями. Как формулирует В. Папсуев, «труд и творческая деятельность разума способны... коренным образом изменить мир. Поэтому на необитаемом острове возникает своеобразная миницивилизация (модель нового мироустройства), создатель которой - разумный человек (модель нового, прогрессивно мыслящего человека)»101. Именно труд потенцирует преобразование мира и духовное возвышение человека в романах. В просветительской парадигме мироотношения одну из центральных позиций занимала вера в природную чистоту человека (tabula rasa) и отрицательное влияние общества на него. В романе Дефо данный подход просветителей выражается через идею человеколюбия. С одной стороны, человек в государстве Крузо представляет собой самоценность: ему гарантировано гуманное отношение, забота о его благополучии и - превыше всего - воспитание его разума свободным от социальных предрассудков. С другой стороны, любое неповиновение может привести человека не только к обращению в рабство, как это происходит в «Утопии» Т. Мора, но даже к смерти. Порядок стоит на страже человеколюбия, в то время как анархия подталкивает государство к принятию жестких мер. Обобщая вышесказанное, необходимо отметить, что политико-социальная структура государства Крузо являет собой своего рода возвращение к идеям равенства и человеколюбия
100 Чудинов А. В. Утопии века Просвещения. С. 16.
101 Папсуев В. В. Даниель Дефо - романист. К проблеме генезиса романа Нового времени в английской литературе XVIII века: автореф. дис. ... канд. филол. наук:
10.01.05 / Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина. М., 1983. С. 12.
55

эпохи Возрождения, а также базируется на просветительских представлениях о справедливости и труде.
Идейным каркасом литературной утопии XVIII в. служит просветительская парадигма мироотношения, основанная на вере в прогресс человечества в условиях «общественного договора» и царства разума. Утопический проект Д. Дефо осуществляется на острове в Атлантическом океане, пребывающем в «естественном состоянии» и возделывающемся силой человеческого разума. Разум, вдохновляемый близостью природы и ведомый Провидением, совершенствует неполноценность привычной цивилизации, упорядочивает политико-социальные отношения. Печать первостепенной важности в утопическом проекте Просвещения несут идеи равенства, справедливости и труда, возводимые в ранг неотчуждаемых прав человека; на первый план выдвигается гармония природы и рукотворного края. Среди множества утопических «грандов» эпохи Просвещения книги Дефо занимают видное место в качестве трибуны философских идей мыслителей об идеальном миропорядке. Поэтому романы о Робинзоне Крузо - проникнутое оптимистическим пафосом Просвещения художественное воплощение мечты о созидающем труде, направляемом разумом на превращение отчаяния в надежду.
Смысловые образования, эксплицированные в утопическом проекте Д. Дефо и входящие в состав просветительской парадигмы мироотношения, обнаруживаются в плоскости литературной и философской рефлексии в том же XVIII в. Антитетическим откликом на жизнеутверждающий пафос Просвещения была четвертая часть сатирического романа Джонатана Свифта «Путешествия Лемюэля Гулливера» (Gulliver's Travels, 1726). Заброшенный на остров, где разумными существами оказываются говорящие лошади, не видящие различий между правдой и ложью (так, один из гуигнгнмов рассуждал, что «если кто-нибудь станет утверждать то, чего нет, то назначение нашей речи совершенно извращается»102), Гулливер наблюдает полнокровную картину духовной и моральной деградации еху - человекообразных существ, когда-то обосновавшихся вне цивилизации. «Путешествия» отличаются, по мысли А. Згоржельского, «карикатурными зарисовками эмпирической действительности»103. Заострение типажей и доведение умозрений до абсурда - узнаваемые атрибуты художественного метода Дж. Свифта, искусно обнажающие нежизнеспособ
102 Свифт Дж. Путешествия Лемюэля Гулливера / пер. с англ. под ред. А. А. Франковского. М., 1982. С. 270.
103 Zgorzelski A. Fantastyka. Utopia. Science fiction: Ze studiow nad rozwojem gatunkow. Warszawa, 1980. S. 61.
56

ность гипотетических построений политико-социальной направленности. Отметим, однако, что в «Дальнейших приключениях» и «Серьезных размышлениях Робинзона Крузо» Д. Дефо решительно проводит мысль не столько об эволюции воспринимающего сознания главного персонажа, стремящегося в шестидесятитрехлетнем возрасте вновь обрести полноту жизни в «своей старой крепости», сколько об углублении понимания самой возможности разумной организации человеческого общества. Крузо, навсегда покинувший основанную им колонию, приходит к выводу, что задуманное им островное мироустройство постепенно себя изживает, лишившись единовластного монарха: «...живут они там плохо, недовольные своим долгим пребыванием на острове»104. Как ни странно, даже в этом случае Дефо не изменяет идеям Локка, художественно переложенным в романах. Писатель скорее убеждает нас в уязвимости колонии Робинзона в силу непоследовательных действий героя, которому, будучи верховным законодателем и держателем свобод на острове, надлежало бы остаться на принадлежавшей ему земле и продолжить справедливое правление. Но перед автором наверняка стояли не только сугубо идеологические, но и поэтические цели. Согласимся с П. Эрлом в том, что Робинзону Крузо, завершившему свои странствия по земной юдоли, «предстояло отправиться в путешествие туда, где начинается бесконечность. И там он оказался в райской обители, из которой происходили добрые и злые духи, играющие важные роли в жизни людей»105.
Увлечение нарративной ситуацией «человек на необитаемом острове» наступило в европейских литературах практически сразу после выхода в свет первой книги Д. Дефо о Робинзоне Крузо. Эта тенденция окрепла благодаря произведениям И. Шнабеля («Остров Фельзенбург», 1731-1743), Р. Пэлтока («Жизнь и приключения Питера Уилкинса», 1751), И. Кампе («Новый Робинзон», 1779), Дж. Байрона («Остров», 1823), Г. Topo («Уолден, или Жизнь в лесу», 1854), А. Разина («Настоящий Робинзон», 1860), С. Турбина («Русский Робинзон», 1879) и др. Сюжетная структура, четко выявленная Дефо, продолжает свое хождение в словесном творчестве писателей XX в., приживаясь в иных социокультурных и исторических контекстах и наполняясь новыми смысловыми оттенками. Наиболее авторитетно среди «постробинзонад» выглядят романы Г. Гауптмана («Остров великой матери», 1924), Янки Мавра («Полесские робинзоны», 1929), У. Голдинга («Повелитель мух», 1954), М. Турнье («Пятница, или Тихоокеанский лимб», 1967), Дж. Кутзее («Мистер Фо», 1986), у. Эко («Остров накануне», 1995),
104 Defoe D. The Further Adventures of Robinson Crusoe. Doylestown, n.d. P. 136. 105 Earle P. The World of Defoe. P. 283.
57

В. Быкова («Волчья яма», 1998) и т.д. По образному замечанию Ю. Попова, «если в XVIII-XIX вв. робинзонада представляла собой попытку сконцентрировать весь мир в пределах острова, то в XX в. она расширяет остров до пределов всего мира»106. Движение мира стимулирует изменяемость смыслов - образование новых и (временное) забвение хорошо известных. Судьба утопического проекта Д. Дефо не исключение из общего правила.
106 Попов Ю. И. Робинзонада XX века (функционирование традиционной сюжетной модели в европейских литературах новейшего времени): автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.05, 10.01.08 / Ин-т лит. им. Т. Г. Шевченко АН УССР. Киев, 1988. С. 22-23.

2.4. Амбивалентность двух реальностей в романах-утопиях Сэмюэла Батлера

2.4.1. Путешествие в страну антиподов

Неотъемлемым элементом семиосферы литературной утопии является противопоставление двух реальностей: эмпирического мира обыденности и мира трансцендентного, вымышленного. Несовершенство первого из миров служит строительным материалом для совершенного миропорядка. По замечанию В. Чаликовой, «Город Солнца строился и строится на самых мрачных и зловещих тенях, отбрасываемых реальными городами»107. Достаточно вспомнить «Утопию» Т. Мора, композиционно и семантически разделенную на две части, в первой из которых дано описание конкретно-исторического состояния мира; во второй предпринято путешествие в «дивный новый мир» спокойного счастья, социального равенства и духовной свободы. Результатом осмысления исторической действительности XIX в. было утверждение в творчестве многих мастеров художественного слова темы утраченных иллюзий, развиваемой как романтиками, так и реалистами в соответствии с индивидуальным мировосприятием. Исконный вариант «второго творения» оказался принципиально недостижимым, на что красноречиво указывали исторические попытки претворения утопических идеалов (свобода, равенство, братство) в жизнь, о чем недвусмысленно свидетельствовали складывающиеся социальные и биологические теории. В XIX в. мечтания утопистов свелись не столько к построению идеальной действительности, сколько к прорисовке отдельных граней «лучшего» мироустройства. В утопической парадигме мироотношения «дивный новый мир» уступил свое место модели «мира лучшего, чем наш», что заметно сказалось на способах художественного конструирования миропорядка. Место литературных утопий, всецело обличающих убогость действительности, занял тип утопических произведений, отрицающих, по мысли Ч. Кирвеля, «существующее общественное устройство, но предлагающих преемственную связь каких-то его сторон с изображаемым утопистом иным состоянием общественного бытия»108. К данному типу литературных утопий следует по праву отнести романы английского писателя Сэмюэла Батлера (Samuel Butler, 1835-1902) «Едгин» (Erewhon, or Over the Range, 1872) и «Возвращение в Едгин» (Erewhon Revisited Twenty Years Later, 1901), семиосфера которых отличается утверждением нераз
107 Чаликова В. Утопия и свобода. С. 80. 108 Кирвель Ч. С. Утопическое сознание. С. 95.
59

дельного сосуществования критикуемой несовершенной реальности с лучшим планом.
В жанровом отношении романы Батлера о стране Едгин обнаруживают черты философского трактата, автобиографии, сатиры, приключенческого романа и литературной утопии. В путеводителе по викторианской прозе Д. Хауард попытался суммировать панораму жанровых возможностей, заложенных в художественной форме романов, следующей дефиницией: «autobiographical - parodiacal - inverse-utopian - satirical - treatisical - fictional109. Сложность жанрового определения книг Батлера обусловлена основными художественно-эстетическими веяниями в английской литературе рубежа веков, в очередной раз бросившими вызов традициям канонического искусства. Известное влияние на жанровую природу произведений оказал также эклектизм художественного метода самого писателя, творческое сознание которого ощущало «тесноту» привычных жанровых категорий. Конкретизируя ведущие тенденции в английской литературе эдуардианской эпохи, Э. Тродд устанавливает, что роман «Путь всякой плоти» (The Way of All Flesh, 1903), последняя книга С. Батлера, атаковал «все незыблемые институты викторианства: церковь, семью, публичные школы и университеты, но прежде всего всех отцов викторианских семейств...»110.
Время написания «Едгина» совпало с увлечением С. Батлера эволюционной теорией Чарлза Дарвина, завладевшей воображением писателя. Заключительные главы романа представляют собой конспективное переложение учения Дарвина об эволюции. В так называемой «Книге машин» говорится о стадиальном развитии планеты от безжизненного состояния до появления естественных форм сознания. Батлер высказывает мысль о том, что в ходе эволюционного развития возможно появление искусственного интеллекта, превосходящего человеческий разум в несколько раз и в конечном счете представляющего огромную опасность для homo sapiens. Иносказательное назидание, закамуфлированное под научную гипотезу, сводилось к прогностическому предупреждению, сообщая поэтике романа притчевый характер. Концептуально-философская основа книги Батлера приобрела художественную плоть благодаря выведенному на ее страницах герою-повествователю. В образе рассказчика Джорджа Хиггса, чье имя открывается только в продолжении романа «Возвращение в Едгин», просматривается некоторое биографическое сходство с автором про
109 Howard D. F. Samuel Butler // Victorian Fiction: A Second Guide to Research. New York, 1978. P. 303.
110 Trodd A. A Reader's Guide to Edwardian Literature. Alberta, 1991. P. 54.
60

изведений. Батлеру было 24 года, когда он уехал из Англии в поисках лучшей доли, в таком же возрасте и с теми же намерениями его герой отправился в страну Едгин. По наблюдению А. Мортона, «герой утопии - сатирик Батлер и в то же время чванный молодой англичанин, составляющий предмет сатиры»111. В предисловии ко второму изданию «Едгина», вышедшему, как и первое, в 1872 г., писатель от своего имени высказал суждение о едгинцах, с которыми ему якобы довелось быть лично знакомым: «Я было уже решился открыто называть их неисправимыми лгунами, водящими самих себя за нос, и они со мной вполне согласились, хотя и не придали этому значения»112.
Усиление в литературе второй половины XIX в. социально-критической направленности сыграло немаловажную роль в творчестве многих писателей этого периода. В романе С. Батлера прослеживается многообразное проявление таких приемов и средств сатиры, как пародия, гротеск и парадокс. Нарекая одного из персонажей романа Носнибором (анаграмма имени Robinson), автор «Едгина» пародирует романы Дефо о Робинзоне Крузо; мишенью пародии также становится просветительский дух колонизаторства - движущая сила экспансии Британской империи. Современная писателю Англия и комплекс существующих в ней отношений передаются в гротескных формах: в Едгине сурово карают за болезнь и, наоборот, всячески ухаживают за преступниками; моральные недуги ставятся в один ряд с недостатками физическими. Посредством парадокса раскрывается нелепость жизненных устоев, суть которых, подобно именам собственным и географическим названиям, перевернута, что нельзя сказать о первооснове конструируемой действительности, обращенной к «бессознательной памяти» предыдущих поколений113.
Приключенческую сторону произведения составляет история отношений протагониста с Аровеной, дочерью магната Носнибора. Убедив девушку в ложности ряда мировоззренческих посылок Едгина и пробудив в ней неподдельные чувства (дело в том, что проявление любви и сострадания считалось в Едгине слабостями характера и каралось по закону), Хиггс совершил с ней побег из страны на воздушном шаре. Вернувшись в Англию, он представил свою невесту русской графиней и заявил о своих твердых намерениях жениться на ней. Не
111 Мортон А. Л. Английская утопия. С. 176.
112 Butler S. Erewhon. Erewhon Revisited. London, 1942. P. 5.
113 Природа и своеобразие «бессознательной памяти» стали предметом рассмотрения в трактатах С. Батлера: «Жизнь и привычка» (Life and Habit, 1878), «Эволюция, старая и новая» (Evolution, Old and New, 1879), «Бессознательная память» (Unconscious Memory, 1880), «Удача или хитрость?» (Luck or Cunning?, 1887).
61

сомненно, Батлер не был сторонником отрицания ради отрицания -его роман проникнут утвердительной силой. Само заглавие книги, представляющее собой анаграмму английского слова nowhere, указывает на родство художественного замысла писателя утопическому миромоделированию. Наличие в романной фактуре проекта совершенного миропорядка сближает художественную концепцию С. Батлера с традицией, заложенной Т. Мором в английской словесности. Романы Батлера о стране Едгин представляют собой своеобразное схождение элементов различных жанров, что, однако, не противоречит целостности авторского мировидения, отображенного в тексте. Соотнесение романа, в первую очередь, с жанром утопии правомерно, поскольку в мире довлеющего несовершенства писателю удается созидать «лучшее» мироустройство, быть может, не настолько последовательное, как в проанализированных выше романах, но все же действительное, открывающее светлые лики неизбывных антиподов.
Амбивалентность двух реальностей в романе С. Батлера «Едгин» реализуется на следующих уровнях семиосферы: 1) география утопического государства; 2) форма правления; 3) социальная структура; 4) религиозно-этическая система; 5) концепция образования. К XIX в. мотив острова, используемый писателями-утопистами, уже достаточно прочно закрепился в английской литературе. Продолжая выработанную за три столетия традицию, Батлер разворачивает свой утопический проект на острове. XIX столетие вошло в историю Англии как период бурной экспансии некогда открытых территорий. Земли, находящиеся на Западе, приобрели свой государственный статус, в то время как восточный ареал, расположенный в Тихом океане, все еще манил англичан-мореплавателей своей экзотикой. Протагонист романа Хиггс отправляется в морское путешествие в поисках счастья и наживы и оказывается на одном из островов, входящих во владения Британской короны и внешне напоминающем Новую Зеландию. Он узнает, что европейцы заселили только часть острова, простирающуюся на 800 миль вдоль берега и на 200-300 миль вглубь; неприступные горы препятствовали дальнейшему продвижению поселенцев по этой территории. Но главный герой стремился приподнять завесу таинственности («Я все еще был полон надежд и строил для себя золотые замки»114) и обрести заветную мечту. Цветовая гамма (золотисто-малиновое небо, местами синее, серебристое и пурпурное) и световой спектр (лучи солнца за тенью, тень за светом) сочетают в себе разнородные и даже взаимоисключающие моменты и как бы подчер
114 Butler S. Erewhon. Erewhon Revisited. P. 26.
62

кивают мысль о том, что в этом экзотическом мире что-то не так. Писатель удваивает геофизическую замкнутость утопического пространства: внешние очертания представляют собой не только морские границы, но и горные. Подобное отстранение вымышленного края, предлагаемое автором романа, служит предвестником своеобразия изображаемого устройства Едгина, заключающееся в амбивалентной актуализации граней критикуемой писателем реальности и воображаемого идеального миропорядка.
Политическое и социальное устройство Едгина, как и любого другого утопического государства, является отправной точкой в системе провозглашаемых писателем идеальных отношений. Функционирование политической сферы определяется, с одной стороны, формой правления, с другой, государственной идеологией. Ход общественной жизни, в свою очередь, предрешается социальной структурой и утопическими представлениями о справедливости, равенстве и всеобщем труде. Формой правления в государстве Едгин в силу уже устоявшейся утопической традиции автор показывает олигархию. Если в «Новой Атлантиде» Ф. Бэкона ведущие позиции в государстве занимали аристократы по духу и по крови, то в Едгине верховная власть разделена между наследниками престола и мыслителями. Номинально страной Едгин управляет король, чьи полномочия оказываются незначительными - он лишь законная дань традиции. Действительная власть сосредоточена в руках философов и пророков. Мыслящие мужи государства выступают создателями государственной идеологии, которой обязаны руководствоваться все граждане. Жизнь, в толковании едгинских философов, была бы невыносимой, если бы человеку пришлось опираться исключительно на повеления разума: «Нет больших глупостей и неразумностей, чем те, которые во всем определяются только разумом, и едва ли существует такое заблуждение, в которое человек с легкостью не попадает, если руководствуется в своих действиях только разумом»115. Неразумное воспринимается в обществе Едгина как составная часть разума, его дополнение и источник существования. Переживая политическую действительность в Англии во второй половине XIX в., Батлер не мог не замечать преобладания холодной расчетливости в ведении государственных дел, теоретически безупречных, но имеющих вопиющие последствия на практике.
Одно из первых всеобъемлющих потрясений произошло в государстве с возникновением теории местного пророка, касающейся прав животных. При этом сам пророк даже не мог предположить, во что
115 Ibidem. Р. 132.
63

выльются результаты его теории, когда ее возведут в ранг государственной идеологии. Впоследствии за употребление мясных и рыбных продуктов граждане начали преследоваться, и результатом противоборства явились поправки, согласно которым разрешалось использование в пищу мяса погибших животных, либо напавших на хозяина (в числе самых агрессивных оказались, как ни странно, ягнята и овцы). Почти такая же участь постигла и учение профессора ботаники на предмет прав растений, за которыми закреплялся статус первопричины всего сущего. Самая радикальная государственная теория касалась соотношения биологической эволюции и технического прогресса. Ее идеи зародились в тот период, когда Едгин находился на довольно высокой ступени технического развития. Один из философов страны написал «Книгу машин», в которой он выказал обеспокоенность проблемами глобальной механизации всей социальной среды. Автор труда указывал на важность машин в жизни человека, потому что они являются продуктом его труда: «Если бы в один миг были уничтожены все машины, ...мы бы вымерли в течение шести недель»116. В то же время мыслитель призывал замедлить стихийный процесс машинизации, который мог привести к потере человеком самостоятельности и к контролю машин над его жизнью. Умеренные предложения по реформированию производства, высказанные автором «Книги машин», привели к революционным преобразованиям: после гражданской войны на острове были ликвидированы все признаки технического прогресса, существовавшие на протяжении 271 года, вследствие чего страна вернулась к патриархальным условиям труда. К счастью, нивелирующее обращение с материальными артефактами в вымышленной стране не отозвалось мнемоническим забвением духовных достижений культуры. Семиотические аспекты культуры, полагает Ю. Лотман, плодотворно развиваются «по законам, напоминающим законы памяти, при которых прошедшее не уничтожается и не уходит в небытие, ...с тем чтобы при определенных условиях вновь заявить о себе»117. Как показывают примеры, в художественном мире произведений выдвигаются совершенно трезвые варианты переустройства, соседствующие, однако, с нелепой практической реализацией. Идеал Батлера - амбивалентное претворение в жизнь теоретических положений, которые основывались бы на принципах практической ценности и умеренности.
116 Ibidem. Р. 147.
117 Лотман Ю. М. О Память культуры // Лотман Ю. М. Семиосфера: Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. С. 615.
64

Положение лидерства в социальной структуре Едгина занимают как правители, так и мыслители, причем вторые наделены большей властью. Подневольными являются служители музыкальных банков, работники местных газет, судьи, профессора, а также крестьяне. Поборниками порядка на острове выступают служители тюрем. Подобно государствам Новой Атлантиды и Робинзона Крузо, справедливость в Едгине мыслится только в связи с защитой частной собственности, отсутствие либо потеря которой может стать роковой. Если кому-нибудь из едгинцев удается заработать значительную сумму денег за один год, его освобождают от уплаты налогов и рассматривают в качестве произведения искусства: «Как много, должно быть, он сделал для общества, прежде чем оно утвердилось в желании вверить ему столько денег»118. Количеством заработанных денег измеряется польза человека для социума, утверждается справедливость социальных предписаний. Неравенство граждан Новой Атлантиды, например, было вызвано их различным социальным статусом, несхожими социальными ролями и разной социальной значимостью; жители Едгина неравны между собой еще и потому, что не все они удачливые авантюристы. В Едгине преследуется лишь тот, чья платежеспособность вызывает сомнения, причем финансовый потенциал граждан измеряется лошадиными силами. Установленные на государственном уровне такого рода законы исключают актуализацию идеи традиционного утопического равенства. Природа человека и само общественное устройство противоречат, по Батлеру, этой идее.
Представления о труде в стране Едгин также имеют двойственный характер. Часть населения острова занята сельским хозяйством, а потому путешествие главного героя по утопическому государству предваряется знакомством с общим состоянием агрокультуры, направленной на удовлетворение общественных потребностей. Жители городов вовлечены в весьма необычную для восприятия протагониста трудовую деятельность: одни обучают студентов неразумности, другие работают кассирами в музыкальных банках, третьи заняты обогащением за чужой счет, четвертые призваны искоренять общественный порок. Таким образом, труд в Едгине имеет своей целью не создание материальных благ, равно как и не многостороннее развитие личности, но преимущественно консолидацию социальной структуры. В очередной раз Батлер показывает одновременную, амбивалентную, реализацию позитива и негатива: в одних проявлениях конструируемого мира он видит спасительную силу и поэтизирует их (пат
118 Butler S. Erewhon. Erewhon Revisited. P. 125.
65

риархальность сельского хозяйства), другие подвергает резкой критике и обличает (судебная и финансовая системы). Как пишет А. Мортон, у Батлера «всюду налицо открытая сатира, но есть наряду с ней и завуалированная утопия, выражающаяся в том, что самому нелепому установлению Едгина неожиданно придается какой-то совершенно здравый штрих»119.
В рамках религиозно-этической системы островного государства в романе Батлера формируется вероисповедание и нравственность воображаемого общества. Фундаментом верований в романах Бэкона и Дефо выступало христианство, в то время как религиозные убеждения едгинцев следует считать политеистическими, потому что «они сами не знали, во что веруют; им было известно только то, что было бы болезнью не веровать так, как веровали они»120. Рассказчик причисляет жителей острова к идолопоклонникам, которые открыто почитают богов, персонифицирующих такие человеческие качества, как справедливость, сила, надежда, страх, любовь, причем делают они это независимо от своих внутренних мотивов. Кроме того, едгинцы тайно преклоняются перед богиней Идгрун121, сопровождающей их на всем жизненном пути. Богиня представляется вездесущей и всесильной, жестокой и сумасбродной, как и многие поступки едгинцев. В качестве одного из положительных аспектов художественного замысла Батлера особого внимания заслуживают служители богини идгруниты, обладающие от рождения чувством действительной меры и способностью жить в гармонии с собой, когда абсурдность окружающих довлеет вокруг. По словам Батлера, «у них отсутствовало чувство грядущего, их единственной религией было уважение к себе и окружающим их людям»122.
В условном мире Едгина существуют также заведения, исполненные символического значения. «Это была поэма из камня и мрамора. <...> Я еще острее почувствовал присутствие далекого прошлого», - восторгается Хиггс фасадом музыкального банка123. Восприятие сооружения меняется, когда герой проникает внутрь. Деятельность музыкальных банков состоит в проведении денежных операций, в ходе которых настоящие деньги обмениваются на валюту, не имеющую покупательской способности. Это не мешает едгинцам исправно по
119 Мортон А. Л. Английская утопия. С. 181. 120 Butler S. Erewhon. Erewhon Revisited. P. 111.
121 Неполная анаграмма имени миссис Гранди (Mrs Grundy) - персонажа комедии нравов Томаса Мортона «Скорее плуг» (Speed the Plough, 1798). Образ Гранди служил олицетворением крайнего морального ригоризма в вопросах приличия и морали.
122 Butler S. Erewhon. Erewhon Revisited. P. 108.
123 Ibidem. P. 91.
66

сещать музыкальные банки и принимать участие в их ритуалах. Музыкальные банки олицетворяют клерикальную систему, пропитанную фальшью и лицемерием: вместо реальной помощи они предлагают человеку то, чем он никогда не сможет воспользоваться. Иллюзорная значимость учреждений отражает бессмысленность заповедей и догм, по которым живет общество, закостенелость и невозможность его реформирования, в то время как религия, по обобщению И. Чекалова, «должна приобщать человека к "невидимому миру"»124. Согласно С. Батлеру, по мере взросления человек ощущает потребность в двух планах существования: видимом и невидимом. Здание музыкального банка действительно приобщает героя к пониманию «невидимого», потому как в нем запечатлена бессознательная мудрость прошлых веков - сумма опыта, не позволяющего утопическому миру рассыпаться на части. При всех своих недостатках музыкальные банки лишены лжи в вопросах «невидимого» порядка: «...поскольку в них было засвидетельствовано царство, не имеющее отношения к этому миру, они не предпринимали попыток приподнять завесу, скрывающую этот мир от человеческого взора»125. Писатель приходит к выводу, что практически все религии заблуждаются, когда их священнослужители пытаются убедить прихожан, что они знают о «невидимом» больше, чем те, чей взор все еще сосредоточен на видимой реальности. В этом отличии и состоит превосходство страны Едгин над конкретно-историческими видимостями.
Едгинское понимание и осуществление свободы, счастья и чести тесно взаимосвязано с практикой верований на острове. Свобода граждан Едгина, по их представлению, начинается еще до появления на свет, когда душа стоит перед выбором: родиться или остаться в бестелесном состоянии. Свобода обязательно воспоследует и после рождения, когда человеку необходимо будет принимать жизненно важные решения. Многоликость политеистических установок Едгина также способствует свободе граждан, однако очень часто волеизъявление индивида корректируется силой социальных условностей. Счастье сопряжено с гедонистическими и фаталистическими приоритетами островитян. Среди удовольствий, необходимых для счастья, главенствует здоровье. Еще в далеком прошлом государство расправилось с теми, чья внешность не удовлетворяла общепризнанным критериям красоты (одиозные статуи, охраняющие вход в страну, свидетельствуют о едгинском неприятии уродства), и поэтому в стране остались
124 Чекалов И. И. Антиклерикальная сатира С. Батлера («Музыкальные банки» в «Едгине») // Известия АН СССР. Сер. лит. и языка. М., 1970. Т. 29, вып. 3. С. 225.
125 Butler S. Erewhon. Erewhon Revisited. P. 98.
67

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В романе дефо данный подход просветителей выражается через идею человеколюбия
Образы буддийской мифологии в романе олдоса хаксли остров литература миф
Принесенным на острова извне