<<<     ΛΛΛ     >>>   

Один из примеров этого рода относится к сложной игре формальных и смысловых структур, целью которой является «просвечивание» внутренней формы слова. Лишь один пример для иллюстрации. В самом знаменитом месте VI песни «Энеиды» Анхиз, в царстве теней, формулирует предназначение Рима:

Tu regere imperio populos, Romane, memento; hae tibi erunt artes; pacisque imponere morem, parcere subiectis et debellare superbos...

(VI, 851—853)14

'Щадить одних и смирять, принуждать других значит, иными словами, миловать и творить насилие, действовать милостью, любовью и действовать силой'. Ряд других примеров из «Энеиды» подтверждает актуальность противопоставления любви и силы. То, что оно привязано к теме Рима, объясниется жреческой (первоначально) герметической интерпретацией названия города Roma, согласно которой оно имело два значения — 'любовь' (при чтении слова справа налево: amor x Roma; эта связь по сути дела отражена в уже цитировавшемся стихе Hic amor, haec patria est...) и 'сила' (если видеть в Roma греческое слово |????| /дорич./ 'сила', ср. греч. |????|)15. Поэты послевергилианской эпохи не раз, говоря о Риме, вспоминали любовь-милость и силу-мощь, скорее всего, заимствуя этот образ у автора «Энеиды». Более того, поэт Рутилий Намациан, он же «префект Града», вынужденный покинуть Рим вскоре после его разграбления ордами Алариха, в поэме «De reditu suo» попытался генеалогически мотивировать эти особенности Рима (I, 67—72):

Auctores generis Venerem Martemque fatemur, Aeneadum matrem Romulidumque patrem. Mitigat armatas victrix clementia uires, Conuenit in mores numen utrumque tuos. Hinc tibi certandi bona parcendique uoluptas: Quos timuit superat, quos superauit amat..

'Мы говорим, что Венера и Марс — основатели рода,

Мать Энеадов она, он — Ромулидов отец:

Бранную силу и мощь смягчает победная кротость,

Свойства обоих богов, Рома, присущи тебе.

Вот почему отрадно тебе и щадить и сражаться,

Грозных уметь побеждать, а побежденных — любить' 16.

Характерно при этом, что автор довольно точно следует Вергилию, а два последних стиха (71—72) если не цитата из него, то безусловно отсылка к стиху VI, 853. Разумеется, не Вергилий был изобретателем «понтификальных» толкований имени Рима, но для последующих поэтов, видимо, именно он был ближайшим источником их. Кроме того, сам Вергилий, как показывает приведенный пример, был посвящен в таинства мифопоэтической этимологии и был, безусловно, чуток к внутренней форме слова и к проблемам семантических мотивировок слова, особенно имени 17. Несомненно, и в этой узко специальной области он выступал как учитель18. Можно думать, что поздняя репутация Вергилия, когда в нем видели vir doctus, мудреца, мага, повелителя стихий, не в последнюю очередь опиралась на те «алхимические» опыты сочетания звука и значения, которыми автор «Энеиды» выделялся среди других поэтов.

Приложение. Рим в послевергилианской поэзии

«Римский текст», ядро которого было оформлено Вергилием, продолжал развиваться и позже. Он имел свои продолжения и варианты как в латинской

послевергилианской поэзии, так и за пределами римской литературы, в разноязычных европейских традициях Средневековья и Нового времени вплоть до наших дней. Разумеется, эта тема выходит за пределы настоящих заметок, и лишь ради некоторого расширения перспективы здесь можно выборочно и почти пунктирно обозначить три аспекта темы Roma—Рим, берущих начало у Вергилия, в более поздних поэтических традициях: 1) связь темы Рима и мира; 2) особую расположенность обозначений Рима к звуковым притяжениям разного рода; 3) номинализм римской темы.

Соотнесенность Рима и мира (Urbs, orbis) реализуется у Вергилия не столько в формальном плане (ср. клишированное urbs & orbis, особенно позднее urbi et orbi — при том что Urbs — Рим, как и orbis caput у Овидия), сколько содержательно, более того — концептуально. Именно в этом плане говорит о Риме Анхиз при свидании с Энеем в царстве теней. Идея Рима, раздвигающего свои пределы и расширяющегося до размеров Вселенной, сформулирована им здесь. Ср.: en, huius, nate, auspiciis ilia induta Roma \ Imperium terris, animos aequabit Olympo... (VI, 781—782) или об Августе Цезаре, который ...super et Garamantas et Indos \ proferet imperium; iacet extra sidera tellus, \ extra anni solisque vias, ubi caelifer Atlas \ axem humero torquet stellis ardentibus aptum (VI, 794—797) и др. Рим становится миром, и мир — Римом. Именно поэтому два эти понятия связаны некиим внутренним родством, и одно влечет за собой другое, в частности, при попытках эксплицировать наиболее глубокие смыслы «Энеиды» 19.

Эта традиция сопряжения образов Рима и мира продолжала жить и после Вергилия и, как это ни покажется странным, становилась тем более отчетливой, чем ниже опускался Рим, никогда, однако, не забывавший о своей мировой славе и роли. Ср. уже цитировавшегося в связи с римской темой Намациана: Respectare iuuat uicinas saepius urbem... 'Рады мы вновь и вновь озираться на Рим, еще близкий...', на ту землю, ...qui dominos arces et caput orbis habet '...где стоит целого мира оплот' (I, 189, 194; ср. также I, 12— 18, 63 и др.) и особенно: Urbem fecisti quod prius orbis erat 'To, что было — весь мир, городом стало одним' (I, 66). Но Рим не только расширяется до размеров мира. Для жителя Рима он также и сужается до пределов жилища, дома, очага20, и сама возможность такого сужения, римского «эгоцентризма» говорит о неисчерпаемых возможностях «личностного» варианта римской темы (ср., например, у Гоголя), в частности, в жанре выражения личного чувства к Риму — любви, признательности, печали, тоски, горя (ср. также тексты в жанре «объективных» описаний достоинств и преимуществ Рима, восхвалений и прославлений города). Рим — мир, и именно поэтому расстаться с ним — все равно, что покинуть мир, уйти из жизни. Вышел я так, что казалось, меня хоронить выносили, — скажет Овидий о последней ночи, проведенной в Риме, которого он был навек лишен насильственной волей (Tristia III, 89). Воспоминание о той ночи и в изгнании вызывало у поэта слезы:

Cum subit illius tristissima noctis imago, qua mihi supremum tempus in Urbe fuit, cum repeto noctem, qua tot mihi cara reliqui, labitur ex oculis nunc quoque gutta meis...

(III, 1-4)

И когда Овидию понадобилось передать высшую степень своего страдания, горя, разбитости, он вспомнил о Трое в день ее разрушения:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Другое расставание с дидоной
Появление слова мир отношении перекличке
Можно сформулировать схему загадки приблизительно так Что такое angi
Обращенном к брюсову валерию поэту сочетать иванова