|
|
<<< ΛΛΛ >>>
щая себя всегда и во всем правой, дойдет до понимания
Божьего суда, который предстоит всем человеческим ус-
тремлениям, и никогда не забывает о «глубинах зла, до
которых могут опуститься индивидуумы и сообщества,
особенно когда пытаются играть в истории роль Бога»71.
Таким образом, — величайшая ирония американской ис-
тории — Нибур использовал религию для опровержения
религиозного истолкования национальной судьбы.
Люди могут испортиться, государства — погибнуть: как
и у других стран, существование Америки — это непре-
рывное испытание. Если одни политические лидеры были
мессианистами, то другие видели перед собой некий экс-
перимент, проводимый без всяких гарантий свыше про-
стыми смертными с ограниченной мудростью и силой. Вто-
рой Рузвельт считал, что жизнь ненадежна, а судьба на-
ции — под угрозой. Республике все еще требовалось
«смелое, настойчивое экспериментирование. Здравый
смысл подсказывает брать на вооружение метод и испы-
тывать его на практике: если он плох, надо открыто при-
знать это и испробовать другой. Но самое важное — надо
пытаться что-то делать»72. У Джона Ф.Кеннеди предощу-
щение макиавеллиевского мотива сочеталось с религией
его предков, которая осознавала пределы человеческих
устремлений. «Прежде чем истечет мой срок, — заявил
он в своем первом ежегодном послании, — нам нужно
будет проверить вновь, может ли нация, организованная и
управляемая так, как наша, выдержать испытание време-
нем. Результат ни в коей мере не предопределен»7^.
Это напомнило состояние духа отцов-основателей. Но
вера в неизменную правоту нации и предопределенную
свыше судьбу остается сильной*. Невозможно не ощу-
Хотя и не такой сильной, как иногда думают. По крайней мере
если судить по недавнему опросу восьмидесяти членов конгресса
96-го созыва (1979— 1981). Когда им было предложено отозваться
о заявлении: «Бог благословил Америку больше, чем другие на-
ции»,—38% опрошенных назвали это заявление неправильным и
лишь 32% сочли его верным. На вопрос, избрал ли Бог Америку
быть «светочем мира», 49% заявили «неправильно» и лишь 7% —
«правильно». На вопрос, насколько Америка соответствует божьим
требованиям, 7% заявили, что она очень близко соответствует им,
а 57% заявили, что ей «очень далеко до оправдания божьих ожида-
ний».—P. L. В е n s о n and D. L. Williams, Religion on Capitol
Hill: Myths and Realities. San Francisco, 1982, p. 95 — 97.
38
щать, что эта вера способствовала перегибам, совершен-
ным американцами во всем мире, и что республика многое
потеряла, забыв то, что Джеймс назвал «прежней амери-
канской натурой». Ибо мессианство — иллюзия. Ни одна
страна, будь то Америка или любая другая, не является
святой и уникальной. Все нации занимают равное место
перед Богом. У Америки, как у любой другой страны, есть
интересы реальные и надуманные, заботы бескорыстные
и эгоистические, мотивы высокие и низкие. Провидение
не поставило американцев особняком от других, меньших
числом человеческих пород. Мы тоже являемся частью
непрерывной ткани истории.
Тем не менее мы сохраняем одно заметное преимуще-
ство над большинством других наций, преимущество чис-
то светского характера, которое оставили нам в наследст-
во эти совершенно изумительные отцы-основатели. Ибо
они завещали нам правила, по которым нам предстоит све-
рять свой путь и оценивать свою деятельность. А посколь-
ку они были выдающимися людьми, то даже второй закон
термодинамики не сделал эти правила устаревшими. Де-
кларация независимости и Конституция определяют цели,
устанавливают обязательства и отмечают неудачи. Люди,
подписавшие Декларацию, по словам Линкольна, «хотели
создать определенную установку для свободного обще-
ства, установку, которая должна быть всем знакома и все-
ми уважаема; такую, о которой постоянно помнят, ради
которой постоянно стараются и, хотя она остается недо-
стижимой в полной мере, к ней постоянно приближаются
и тем самым постоянно расширяют и углубляют ее влия-
ние и утверждают счастье и ценность жизни для всех лю-
дей всех цветов кожи повсюду»74. В то время как Декла-
рация установила цели, Конституция предписала средства.
Ценности, воплощенные в этих замечательных докумен-
тах, составляют то, что Гуннар Мюрдаль назвал «амери-
канской верой». Они преподаются в школах, проповеду-
ются в церквах. В соответствии с ними формулируют свои
юридические решения суды. Конфликт между верой и ре-
альностью был и остается мощным мотивом борьбы за
справедливость. «Америка, — заявил Мюрдаль, — непре-
рывно борется за свою душу»75.
Чарльз Диккенс не был поклонником Соединенных
Штатов, но даже на этого скептика произвела впечатле-
39
ние та сила, которую Америка способна черпать из своих
усилий соответствовать собственным лучшим правилам.
Марк Тапли, слуга Мартина Чеззлвита, по пути обратно в
Великобританию задается вопросом, как бы он, будь он
художником, изобразил американского орла с герба
США. Его хозяин дает ему совет:
— Я полагаю, тебе надо изобразить его настолько по-
хожим на орла, насколько сумеешь.
— Нет, — сказал Марк. — По мне, сэр, так не годится.
Я хотел бы нарисовать его похожим на летучую мышь из-
за его близорукости, а заодно как бантамского петуха из-
за его задиристости, как сороку—из-за того, что он сразу
трещит обо всем, что у него на уме, как павлина—из-за
его тщеславия, как страуса—из-за того, что он сует голову
в песок и думает, что его никто не видит...
— И как феникса—из-за его способности выкарабки-
ваться из пепла своих неудач и пороков и вновь взмывать
в небо! — добавил Мартин. — Ладно, Марк. Будем наде-
яться на это76.
Будем все надеяться на это. Ибо американцы могут гор-
диться своей нацией не тогда, когда они претендуют на
свою богоизбранность и священную судьбу, но когда они
реализуют свои глубочайшие ценности в загадочном мире.
Америка продолжает свой эксперимент. Только усилия по
выполнению этого эксперимента дадут осуществиться
судьбе. Результат ни в коей мере не предопределен. Со-
храняется возможность того, что республика кончит тем
же, чем кончил Гэтсби в символичном повествовании
Ф.Скотта Фитцджеральда,—Гэтсби, который прошел та-
кой длинный путь и чья «мечта, казалось, была теперь так
близка, что он вряд ли упустит ее. Он не знал, что она уже
у него за спиной, где-то позади в этой зыбкой беспредель-
ности за городом, где простираются в ночи темные поля
республики.
Гэтсби верил в зеленый свет, в радостно-волнующее
будущее, которое год за годом расступается перед нами.
Тогда оно ускользнуло от нас, но ничего — завтра мы
побежим быстрее, протянем руки к нему... И в одно пре-
красное утро...
Вот так мы и бьемся, утлые лодки, плывущие против
течения, непрестанно уносимые назад в прошлое»77. Мудрецы отмечали упорядоченность перемен, приливов и
отливов в человеческой истории. «Две партии, на которые
разделено государство, партия консерватизма и партия
обновления, — писал в 1841 г. Эмерсон, — очень стары
и оспаривают власть над миром с самого его сотворения...
То одна, то другая выходит вперед, и все равно борьба
возобновляется как будто впервые, с участием новых
имен и ярких личностей». Обновление все время толкает
вперед, консерватизм все время сдерживает. Весной и ле-
том мы — за реформы, осенью и зимой мы сторонники
старого. Реформаторы утром, консерваторы к ночи. «Об-
новление — это вырывающаяся наружу энергия; консер-
ватизм — остановка в последнем по счету ритме движе-
ния»!.
I
Полвека спустя Генри Адамс применил к первым годам
Американской республики более точную формулировку
тезиса о цикличности. «Взмах маятника, — писал он, —
измеряется периодом примерно в двенадцать лет. После
подписания Декларации независимости понадобилось две-
надцать лет для выработки действенной Конституции; сле-
дующие двенадцать энергичных лет вызвали реакцию про-
тив созданной к тому времени системы правления; третий
двенадцатилетний период заканчивался колебанием в сто-
рону проявления еще большей энергии; и даже ребенок
мог бы рассчитать результат еще нескольких таких повто-
ров»2.
Цикл Адамса описывал сменяющие друг друга течения
во внутренней жизни новой нации, а его маятник раска-
41
чивался взад-вперед между централизацией и распылени-
ем энергии нации. Широкие ритмические колебания, ко-
торые он выявил и изучил на материале первых тридцати
шести лет независимости Америки, можно заметить и на
примере долгих последующих лет. Я унаследовал альтер-
нативное толкование этого циклического феномена от
своего отца, который определял крайние точки амплитуды
как консерватизм и либерализм, как периоды озабоченно-
сти правами меньшинства и периоды озабоченности бед-
ствиями многих3.
В 19 4 9 г. в одной из своих работ мой отец выделил
одиннадцать таких изменений курса. Его первые три пе-
риода более или менее совпадают с тремя взмахами
маятника Генри Адамса и следуют в таком порядке: пе-
риод уступок Джефферсона после войны 1812 г.; эра
демократизации Джексона в 1829 — 1841 гг.; растущее
господство рабовладельцев в национальном руководстве
в 1841 — 1861 гг.; ликвидация рабства в 1861 —
1869 гг.; консервативное правление в 1869 — 1901 гг.;
эра прогрессистов в 1901 — 1919 гг.; реставрация ре-
спубликанцев в 1919 — 1931 гг.; Новый курс в 1931 —
1947 гг.
Шесть из этих периодов явились периодами усиления
демократии; в ходе других пяти основной целью станови-
лось ее сдерживание. Средняя продолжительность этих
одиннадцати периодов — шестнадцать с половиной лет.
Самое большое отклонение пришлось на 1861 —
1901 гг., когда за восьмилетней вспышкой судорожных
изменений последовало тридцать два года регресса и ре-
акции. По мысли моего отца, это отклонение имело место
потому, что гражданская война и реконструкция ускорили
темп и увеличили размах реформ, за короткое время про-
изошли глубокие и отнявшие много сил перемены, кото-
рые в ином случае заняли бы гораздо больше времени.
«Удлинение контрдвижения в следующем периоде было
формой компенсации для восстановления ритма»4.
Мой отец, подобно Адамсу, рассматривал политиче-
ский цикл с точки зрения внутриполитической жизни.
Он расходился с Адамсом в характеристике фаз и (не-
значительно) в оценке периодов. Он также отвергал об-
раз маятника, поскольку это подразумевало колебания
между двумя неподвижными точками. Цикл, подчерки-
42
вал он, не возвращает нацию к предыдущему положе-
нию. После возвращения консерваторов к власти либе-
ральные реформы обычно не сводятся на нет. Наиболее
подходящим образом, по словам моего отца, является
спираль, в которой витки повторяются на все более вы-
соких уровнях и позволяют происходить процессу акку-
муляции изменений5.
Формулировка Шлезингера, первоначально изложен-
ная на лекции в 1924 г., включала в себя предсказание,
что консерватизм в стиле Кулиджа просуществует при-
мерно до 1932 г. Данная мысль вызвала у одного из
присутствовавших огорченное восклицание: «Боже мой!»
(Воскликнувший — Дэвид К.Найлз — стал, при наступле-
нии следующего либерального периода, одним из специ-
альных помощников Рузвельта и Трумэна.) В первой опуб-
ликованной работе на эту тему «Приливы в американской
политической жизни», увидевшей свет на страницах
«Йейл ревью» в декабре 1939 г., он предсказал, что пре-
обладавшие тогда либеральные настроения иссякнут при-
мерно к 1947 г. Выступая с обновленной аргументацией
в 1949 г. в «Путях к настоящему», мой отец писал: «Отход
от либерализма, который начался в 1947 г. (с началом
работы конгресса 80-го созыва, названного Трумэном
«бездеятельным, ни на что не годным»), должен прекра-
титься в 1962г., возможно, на год-два раньше или позже.
Основываясь на этом, можно сделать вывод, что следую-
щая консервативная эпоха наступит где-то около 1978
года»6.
II
Успешное предсказание создает соответствующее на-
строение в пользу гипотезы. Но я как наследник гипотезы
своего отца нашел, что меня беспокоит вопрос о том, как
характеризовать циклические повороты.
Формулировка Эмерсона — «консерватизм против об-
новления» — проблематична. «Крепость, на защиту кото-
рой встал консерватизм, — писал Эмерсон, — это дейст-
вительное положение вещей, не важно — хорошее оно
или плохое... Консерватизм никогда не делает шага впе-
ред; в тот час, когда он совершит это, он начнет представ-
лять собой не устои, а реформу»7. Отождествление кон-
43
серватизма со статус-кво подходит при характеристике
президентств Бьюкенена и Хейса, Кулиджа и Эйзенхауэ-
ра. Но куда же тогда отнести Александра Гамильтона, от-
нюдь не сторонника демократии, однако великого рефор-
матора своего времени, или, если на то пошло, Рональда
Рейгана, откровенного консерватора, но такого, который
высказал недовольство «действительным состоянием ве-
щей», осудил истеблишмент и стал своего рода реформа-
тором?
Что касается формулировки Адамса — «распыление
против централизации национальной энергии»,— то она
действует относительно трех периодов, к которым он ее
применил, а также относительно XX в.; но не вполне под-
ходит к большей части XIX в. Формулировка моего
отца — «консерватизм против либерализма» — действует
в отношении всех периодов в общем плане, однако ис-
пользуемые термины подвержены слишком большому
числу различных уточнений.
Экономист Альберт СХХиршман в 1982 г. в книге
«Смещающаяся заинтересованность» предлагает иную си-
стему циклов. Распространяя теорию потребления на
внутреннюю политику, Хиршман утверждает, что со вре-
мен промышленной революции западное общество пооче-
редно устремляет свою заинтересованность то к одной, то
к другой из двух расходящихся целей — индивидуальному
и общественному счастью. Согласно циклу Хиршмана, об-
щество движется туда-сюда между периодами поглощен-
ности делами частных лиц и периодами занятости обще-
ственными проблемами. Это периодические повороты, по
его словам, между «частным интересом» и «общественной
активностью»8.
В книге 1984 г. политологов Герберта Макклоски и
Джона Заллера «Американская этическая система» пред-
ложено еще одно уточнение. Хотя Макклоски и Заллер
проводят свой анализ не с точки зрения цикличности, их
исследование напряженности между капитализмом и де-
мократией в американском обществе иллюстрирует опре-
деленный цикл. Опираясь на опросы общественного мне-
ния, а также на исторические данные, они выявляют на-
личие продолжающейся борьбы между капиталистически-
ми ценностями — неприкосновенностью частной собст-
венности, максимизацией прибыли, культом свободного
44
рынка, выживанием сильнейших — и демократическими
ценностями — равенством, свободой, социальной ответст-
венностью и всеобщим благосостоянием, которые в слу-
чае необходимости обеспечиваются общественными ме-
рами по регулированию вопросов собственности и ограни-
чению прибылей. Пока это скорее напряженность, чем
непримиримое противоречие. Капитализм и демократия
начинали как союзники в ходе революции против абсо-
лютной монархии и феодальной аристократии и продол-
жают разделять веру в личную свободу, суверенитет на-
рода, ограничение власти государства и равенство всех
перед законом. В Америке капитализм включает в себя
демократию, а демократия — капитализм. Тем не менее
эти две системы взглядов указывают в разные стороны.
Обзорное исследование «недвусмысленно», по определе-
нию Макклоски и Заллера, показывает, что, хотя ни одна
из этих сторон не стремится к ликвидации другой, те, кто
наиболее привержен демократическим ценностям, оказы-
вают минимальную поддержку капитализму, а те, кто на-
иболее привержен капиталистическим ценностям, оказы-
вают минимальную поддержку демократии9.
Полярность между делами общественными и частным
интересом, демократией и капитализмом все же не ре-
шает проблем начального этапа существования республи-
ки. Куда отнести Гамильтона, считавшего, что личное
обогащение должно направляться общественной целью?
Джефферсона, который не доверял правительству (за
исключением возглавляемого им самим) и возлагал на-
дежду лишь на частный интерес? Однако начало респуб-
лики было переходным периодом, когда действия обще-
ства в духе меркантилизма помогали капитализму, а
частный интерес в аграрном плане — демократии. А
теория полярности, даже если она и не дает возможно-
сти точно определить место Гамильтона или Джефферсо-
на, перекликается с конфликтом, который недавно раз-
горелся в среде американских историков между сторон-
никами «республиканской» и «либеральной» (то есть в
духе свободного предпринимательства) традиций в про-
цессе формирования нации.
Классические республиканцы рассматривали доброде-
тель как жизненную силу свободных республик и опаса-
лись вырождения, постоянно привносимого, как они зна-
45
ли из изучения истории, личным интересом и корыстолю-
бием частника. Несомненно, ученые мужи, охваченные
энтузиазмом первооткрывателей, сделали чрезмерный
упор на республиканский компонент в американском
мышлении10. Тем не менее республиканское направление
было составной частью наследия. А диалектическое про-
тиворечие XVIII в. между добродетелью и коммерцией,
между общественным благосостоянием и частной собст-
венностью позднее возродилось вновь в виде противоре-
чия между демократией и капитализмом, между обще-
ственными целями и частными интересами.
Имеет ли это противоречие дополнительное отноше-
ние к историческому спору относительно теории движу-
щих сил истории Америки, спору, базирующемуся на
расхождении между прагматической концепцией Амери-
ки как страны, подчиненной законам истории, одной из
многих других, предпринявшей рискованный экспери-
мент, и мистическим видением американцев как судьбо-
носной нации, направленной Всевышним на спасение по-
грязшего в грехах человечества? Уравнение «обществен-
ное — частное» и уравнение «эксперимент — судьба»
накладываются друг на друга скорее частично, чем пол-
ностью. Экспериментаторы, такие, как оба Рузвельта, и
верующие в судьбу, подобно Вильсону, были в равной
мере преданны идее общественной целесообразности.
Практики, люди типа Эйзенхауэра, и идеологи, подо-
бные Рейгану, в равной мере были преданны идее част-
ного интереса. Два уравнения взаимно переплетаются,
образуя сложную ткань американской истории.
III
Давайте тогда определим цикл как непрерывное пере-
мещение точки приложения усилий нации между целями
общества и интересами частных лиц. Но определение —
это еще не объяснение. Почему цикл протекает именно
таким образом? Что вызывает эти периодические переме-
ны, эти приливы и отливы в сфере национальных приори-
тетов?
Если это подлинный цикл, то объяснение следует ис-
кать прежде всего в его внутренней природе. Каждая
новая фаза должна вырастать из состояния предыдущей
46
и присущих ей противоречий, в них находя и подготав-
ливая условия для очередного поворота. Другими слова-
ми, истинный цикл является самовоспроизводящимся.
Его не могут определять внешние явления, если только
процесс не сопряжен с катастрофой. Война, депрессии,
инфляционные проявления могут вызывать панику, ажи-
отаж или какими-то иными проявлениями усложнять об-
щую картину настроений в обществе, но цикл продолжа-
ет раскручиваться, самодвижущийся, самодостаточный и
автономный. Независимость политического цикла под-
тверждается отсутствием у него прямого соотношения
даже со столь мощным по воздействию фактором, как
экономический цикл. Депрессия вызвала к жизни «но-
вый курс», однако прогрессистская эра началась в пери-
од, для которого в целом было характерно процветание,
а имевшие место в период 1869 — 1901 гг. две жесто-
кие депрессии не повернули вспять растущую волну
консерватизма.
Корни этого самодовлеющего циклического развития
лежат, несомненно, в глубине человеческого естества. Су-
ществует циклическая упорядоченность в явлениях приро-
ды — в приливах и отливах, в смене времен года, дня и
ночи, в работе человеческого сердца. Ученый-медик Уол-
тер Б.Кэннон полвека назад продемонстрировал, что в че-
ловеческом теле происходят автоматические компенсиру-
ющие реакции в случае возникновения угрозы выхода его
из состояния покоя, высказав далее предположение, что
в общественном организме, возможно, функционирует
схожий «гомеостазис»11.
Сама психология современности также имеет цикли-
ческую основу. По мере ускорения темпов социальных
перемен люди становятся существами, для которых ха-
рактерна вечная неудовлетворенность. Желания безгра-
ничны и потому никогда не могут быть полностью удов-
летворены. Адам Смит воспевал «желание'улучшить ус-
ловия, в которых мы живем,— желание, которое... со-
провождает нас от рождения и никогда не покидает нас
до тех пор, пока мы не сходим в могилу. И во всем
отпущенном нам сроке вряд ли, наверное, найдется хотя
бы миг, когда кто-либо был бы удовлетворен своим поло-
жением в столь совершенной и полной степени, чтобы
совсем не желать изменения его или улучшения»12. Гир-
47
шман напоминает замечание Канта русскому историку
Карамзину: «Дайте человеку все, что он желает, и все
равно в тот же самый момент он ощутит, что это все —
еще не все»13. Разочарование — всеобщий недуг совре-
менности.
Оно же главный двигатель политических перемен.
Люди никогда не довольствуются тем, что имеют в тече-
ние длительного времени, будь то в общественной или
частной сфере. Мы пробуем одно, затем другое — и
неудовлетворенность заставляет нас изменять курс дей-
ствий. Более того, каким бы эффективным ни был конк-
ретный курс при решении одного комплекса проблем, он
обычно пробуксовывает и не срабатывает при возникно-
вении новых проблем. А многие проблемы неразрешимы
по самой своей внутренней сути. По мере того как по-
литические эры, будь то эры с преобладанием ориента-
ции на общественные цели или же с господством част-
ных интересов, проходят свой путь, они неизменно гене-
рируют желание чего-то иного. Всегда наступает когда-
нибудь «время перемен».
Каждая фаза порождает свои особые противоречия.
Общественная акция, имеющая целью улучшить наше по-
ложение, вызывает значительные перемены, следующие
одна за другой, причем в сжатые сроки. Реформы в Сое-
диненных Штатах, как правило, похожи на стрельбу оче-
редями. Моделью этого служат «100 дней» Франклина
Рузвельта. В конце концов потоком нововведений начина-
ет захлебываться сам социально-политический организм,
которому требуется время, чтобы их переварить. Как ска-
зал Эмерсон, «наша политическая жизнь в значительной
мере физиологична»14. Общественное действие, рассчи-
танное на долгий период, тем более истощает эмоциональ-
но. Способность нации к выполнению политических обя-
зательств, требующих от нее высокого напряжения, огра-
ниченна. Природа требует передышки. Люди неспособны
более заставлять себя продолжать героические усилия.
Они жаждут погрузиться в свои личные житейские дела.
Издерганные постоянными боевыми призывами, истощен-
ные непрерывной общенациональной активностью, раз-
очарованные полученными результатами, они стремятся к
освобождению от взятых обетов, передышке для отдыха
и восстановления сил. Так сходят на нет публичные акции,
48
страсти, идеализм и реформы. Общественные проблемы
передаются на попечение невидимой руки рынка. «По-
всюду был полный штиль», как сказал Генри Адаме о 90-х
годах прошлого века15. Следование частным интересам
рассматривается как средство решения общественных
проблем. Наступают времена «приватизации»* (варвар-
ское, но подходящее слово), материализма, гедонизма и
всепоглощающего стремления к личному удовольствию.
Политическая деятельность на классовой и групповой ос-
нове затухает, а политическая деятельность, формируемая
факторами культурного характера — по этническому, ре-
лигиозному, моральному признаку, по признаку социаль-
ного статуса, — выходит на первый план. В это же время
часто происходит процесс консолидации, в рамках кото-
рого усваиваются и узакониваются нововведения преды-
дущего периода.
Кроме того, это время — время подготовки. Эпохи
господства частных интересов также порождают проти-
воречия. Такие периоды характеризуются скрытыми под
поверхностью течениями неудовлетворенности, критики,
брожения, протеста. Целые группы населения оказыва-
ются позади в гонке приобретательства. Интеллектуалы
отчуждаются. Загнанные внутрь проблемы обостряются,
грозят стать неразрешимыми и требуют вмешательства.
Людям надоедают эгоистические мотивы и перспективы,
они устают от погони за материальными благами в каче-
стве наивысшей цели. Период отдыха от бремени обще-
ственных забот восполняет национальную энергию, под-
заряжает батареи нации. Люди начинают искать в жизни
смысл, не замыкаясь на себе самих. Они спрашивают не
что их страна может сделать для них, а что они могут
сделать для своей страны. Они готовы к звуку боевой
трубы. Наконец, что-то играющее роль детонатора —
какая-либо проблема, грандиозная по масштабам и по
степени опасности и которую неспособна разрешить не-
видимая рука рынка, — ведет к прорыву в новую эпоху
в политической жизни страны. Как говаривали во време-
на династии Чжоу в Китае за тысячу лет до Рождества
Христова, «мандат Неба дается не навечно».
Имеется в виду «уход в частную жизнь». — Прим. перев.
49
IV
Один, пока еще не упоминавшийся параметр цикличе-
ского процесса заслуживает особого внимания. Ибо в ос-
новном именно жизненный опыт поколения — вот что иг-
рает роль главной движущей силы политического цикла.
Концепция поколения лишь недавно стала выступать в
качестве цельного объекта исторического анализа. В тра-
диционных обществах, где перемены происходили неощу-
тимо и каждое поколение жило так же, как до этого их
отцы и деды, смена поколений мало что меняла. Но с ус-
корением исторического процесса новые поколения стали
получать новый, небывалый доселе жизненный опыт и тем
самым приобретать свои особые отличительные черты.
Одновременно рост демократии ослабил внешние соци-
альные атрибуты, унаследованные от феодализма, и сде-
лал поколение категорией, удобной для того, чтобы сгруп-
пировать людей, не обращая внимания на все прочие раз-
личия между ними. Возраст пришел на смену статусу в
качестве индикатора положения в обществе. Это явление
особо ярко проявилось в Соединенных Штатах, никогда
не знавших феодализма. «В демократических нациях, —
писал Токвиль, — каждое поколение — это новый на-
род»16.
Огюст Конт был первым, кто осознал историческое
значение смены поколений. Размышления по этому пово-
ду, изложенные в четвертом томе его «Курса позитивной
философии» (1839), подтолкнули Джона Стюарта Милля
четырьмя годами позднее провозгласить, что историче-
ские перемены надо измерять «интервалами в одно поко-
ление, в течение каждого из которых новая группа чело-
веческих существ получает образование, прощается с дет-
ством и овладевает обществом»17.
Концепция поколения явно напрашивается на возраже-
ния. Подразделение людей на поколения кажется произ-
вольным, ибо дети рождаются беспрерывно. Но надо ска-
зать, что это касается большинства категорий, в том числе
и подразделения людей на классы по их положению в
экономике. Как и эти классы, поколения накладываются
друг на друга и переплетаются. Тем не менее эпохальные
события прокладывают границы между поколениями. Об-
щий жизненный опыт предопределяет общие чувства и
50
<<< ΛΛΛ >>>
Шлезингер А. Циклы американской истории США 1 политики
Наиболее страстные идеологические пассажи рейгана были
Выступавший по вопро су о поколениях поколения выборов
|
|
