Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Само собой разумеется, ветераны «холодной войны» испытывали затрУД ^^ с таясь определить, насколько глубже горбачевский подход к проблеме по ср я предыдущими подходами советских руководителей. В начале 1987 года у ^ встреча с Анатолием Добрыниным, тогдашним главой международного о д^ рального комитета (что более или менее эквивалентно должности совет 718 Конец «холодной войны»: Рейган и Горбачев дома по вопросам национальной безопасности), в похожем на пещеру здании Центрального комитета в Москве. Добрынин позволил себе столько пренебрежительных замечаний в адрес афганского правительства, поддерживаемого Москвой, что я задал ему вопрос, действует ли до сих пор «доктрина Брежнева». Добрынин парировал мой вопрос так: «А отчего вы думаете, что кабульское правительство — коммунистическое?» Когда я доложил в Вашингтоне, что подобное замечание можно понимать как советский намек на то, что Кремль готов выбросить за борт своих афганских марионеток, всеобщей реакцией на это было мнение, будто бы Добрынин увлекся, желая сделать приятное старому другу, — качество, которого я совершенно не замечал за ним на протяжении почти десяти лет нашего знакомства. Тем не менее скептицизм их был оправдан, ибо смена Горбачевым внешнеполитических доктрин не сразу сказалась в области текущей политики. Намеренно не вдаваясь в суть новой доктрины, советские лидеры описывали ее как способ «лишить Запад образа врага» и тем самым ослабить единство стран Запада. Так называемое «новое мышление», заявлял Горбачев в ноябре 1987 года, «начало пробивать себе дорогу в международных делах, разрушая стереотипы антисоветизма и подозрительности в отношении наших инициатив и действий» . Советская тактика на переговорах по контролю над вооружениями казалась перепевом тактики времен первых лет пребывания Никсона на посту президента: делалась комплексная попытка подорвать системы обороны, но при этом сохранялась подспудная наступательная угроза. Управление великой державой напоминает вождение супертанкера, весящего сотни тысяч тонн и имеющего радиус поворота, превышающий десятки миль. Ее руководители должны уравновешивать желаемое воздействие на окружающий мир и моральный уровень собственной бюрократии. Главы правительств обладают формальной прерогативой устанавливать направления политики; но трактовка того, что имели в виду руководители, ложится на правительственную бюрократию. А у глав правительств никогда не бывает ни времени, ни штата, чтобы следить за повседневным претворением в жизнь их директив и замечать все исполнительские нюансы. По иронии судьбы, чем сложнее и шире бюрократический аппарат, тем более очевиден упомянутый факт. Даже в системах управления менее жестких, чем советская, перемены в области политики часто совершаются со скоростью ползущего ледника. С течением времени горбачевские перемены уже не могла игнорировать даже бюрократия, сформированная почти тридцатью годами пребывания Громыко в должности министра иностранных дел. Ибо горбачевское «новое мышление» шло гораздо дальше приспособления уже сложившейся советской политики к новой реальности; оно полностью рушило интеллектуальную подоплеку исторически сложившейся советской внешней политики. Когда Горбачев заменил концепцию классовой борьбы вильсонианской темой глобальной взаимозависимости, он обрисовывал мир сопоставимых интересов и изначальной гармонии, что было полнейшим отходом от установившейся ленинской ортодоксии и исторического марксизма. Крах идеологии не только лишил советскую внешнюю политику исторического смысла и убежденности, но усугубил уже наличествовавшие трудности той ситуации, в которой очутился Советский Союз. К середине 80-х годов перед советскими поли- 719 Дипломатия тиками предстал круг вопросов, которые решить по отдельности еще кое-как можно было, но в сочетании друг с другом они становились неразрешимыми. В их число входили: отношения с демократическими странами Запада; отношения с Китаем; напряженное положение на орбите сателлитов; гонка вооружений; а также стагнация внутренней экономической и политической системы. Первоначальные шаги Горбачева не очень отличались от стандартного советского поведения с момента смерти Сталина: поиск путей к разрядке напряженности, внешне проявляющейся в туманных намеках, дальше намеков не шел. 9 сентября 1985 года журнал «Тайм» опубликовал интервью с Горбачевым, где тот выдвинул свое понимание принципа мирного сосуществования: «Вы спросили меня, что является тем главным, что определяет советско-американские отношения. Думаю, что это тот неоспоримый факт, что, независимо от того, нравится нам это или нет, мы можем уцелеть или погибнуть только вместе. Главный вопрос, на который мы должны ответить, заключается в том, готовы ли мы наконец признать, что нет иного способа жить в мире друг с другом, и готовы ли мы переключить наше мышление и образ действий с военных на мирные рельсы» • Дилемма Горбачева заключалась в том, что, с одной стороны, его заявления ра сматривались в том же контексте, в каком тридцать лет назад воспринималось ска занное Маленковым и Хрущевым, а с другой стороны, они были слишком зыбкими неопределенными, чтобы вызвать конкретный на них ответ. В отсутствие предложений по политическому урегулированию Горбачев оказывался в паутине ортодокси двух десятилетий, в течение которых дипломатические отношения между Востоком Западом ассоциировались с контролем над вооружениями. ия Контроль над вооружениями превратился в затруднительный для пони предмет, включавший в себя детали и тонкости, доступные только посвяшен ^ разбираться в которых, даже с наилучшими намерениями, нужно множество лет^ ^ Советскому Союзу требовалось немедленное высвобождение, причем не прое ^ напряженности, но от давления экономического характера, особенно из-за гоНК" х оружений. Не было ни малейшей надежды добиться этого посредством мН0Г0Т^еНИЯ процедур установления согласованных уровней вооруженной мощи, сопоСтаоСОбОВ несравнимых систем, посредством переговоров относительно тончайших с ^ проверки, а затем путем претворения всего этого в жизнь на пРотяжениИ^еНИями При данных обстоятельствах переговоры по вопросам контроля над в00Р^теМ go-становились средством оказания давления на непрочную советскую систг лее эффективным, что эти переговоры вовсе не задумывались для подобие Последняя для Горбачева возможность положить конец гонке вооружени крайней мере, увеличить напряженность внутри Атлантического союза была^ в Рейкьявике в 1986 году. Но Горбачев, похоже, ощущал себя в западне, "а по поводу Берлина четверть века назад, очутившись между собственными m&tl^-и «голубями». Не исключено, что он прекрасно понял всю уязвимость амер бн0Стй. позиции и почти наверняка рсознал свои собственные настоятельные п Но скорее всего, военные советники убедили его, что если он согласится fll вать все ракеты, а СОИ будет развиваться беспрепятственно, то какая-ни У канская администрация в будущем способна будет нарушить соглашение 720 Конец «холодной войны»: Рейган и Горбачев Глава двадцать ЧетвертаЯ концепции западного единства макмиллан |
|
|
|
|
