|
|
<<< ΛΛΛ >>>
Как бы то ни было, удельный вес мелкой промышленности хотя
и сокращался, но все еще оставался абсолютно преобладающим (62,5%
в 1860 г.) по сравнению с крупной. В реальности цифра должна быть
еще выше, поскольку авторы обследования для различения крупной
и мелкой промышленности пользовались таким спорным критерием, как
применение на предприятиях машин. В результате получилось, что
в статистической переписи 1866 г. портной, имевший одну зингеровскую
швейную машину (относительно новое орудие труда) и двух работников,
оказывался записан по разряду крупной промышленности! Т. Ж. Мар-
кович с полным основанием предпочитает разграничивать промышлен-
ность и ремесла «в зависимости от того, занимается ли хозяин управле-
нием, не работая непосредственно сам, или же он занимается одновре-
менно и руководящим, и исполнительским трудом». При этом
в категорию ремесел включаются небольшие мастерские, сельская про-
мышленность (живучая как чертополох) и домашние промыслы, про-
дукция которых идет главным образом на нужды домашнего потребле-
ния. Если проделать расчеты заново, руководствуясь этим уточненным
критерием, то окажется, что доля собственно промышленного производ-
ства к 1860 г. достигла не 37,5, а 19,8%, то есть всего лишь одной пятой
части валового объема промышленного производства '". Будучи в явном
меньшинстве, крупная промышленность фактически оставалась в ок-
ружении традиционных промыслов, охватывавших ее словно море ост-
рова. Причем ремесла продолжали отстаивать свое право на жизнь
и даже на приумножение: таким образом, промышленный прогресс был
двусоставным - бурным в сфере крупной индустрии, но вполне реаль-
ным и в сфере мелкой промышленности.
Собственно говоря, исправленные расчеты Т. Ж. Марковича смыка-
ются с бесстрастными выводами историков, у которых мы учились
и которые создали насыщенную, хотя ныне и вышедшую из употребле-
ния «Историю современной Франции» под редакцией Эрнеста Лавис-
са,- Себастьена Шарлети и Шарля Сеньобоса. Последний имел дело
с Третьей республикой около 1900 г., то есть на значительном удалении
от Второй империи, когда страна уже успела проделать немалый путь
вперед. Все статистические данные свидетельствовали об огромном про-
грессе французской промышленности. «В 1866 г. среднее число рабочих
на предприятии оценивалось по наиболее концентрированным отраслям
298 Глава четвертая. Суперструктуры
всего лишь в 84 человека в металлургии, 21 в горнодобывающей про-
мышленности, 17,4 в химической; в 1906 г. оно выросло до 711 человек
в черной металлургии, 449 в горнодобывающей промышленности, 96
в стекольной... На мелких предприятиях, насчитывающих от 1 до 10
человек, в 1896 г. было занято лишь 36% всех рабочих, в 1906-м лишь
32%» "". Одна треть - в мелкой промышленности, две трети в крупной:
соотношение сил переменилось, и все же доля мелкой промышленности
по-прежнему осталась высока.
Следует ли полагать, что мелкие предприятия своим упорным долго-
летием мешают крупным? Или же крупные сами нуждаются в мелких,
их сосуществование включает в себя взаимосвязь? Во всяком случае,
крупная индустрия развивалась не так быстро, как могла бы. Тому
имелись и внутренние причины: нововведения вроде автомобиля или
авиации поначалу производили взрывной эффект, но, насколько я могу
судить, не имели дальнейших последствий. Еще важнее то, что банки не
оказывали промышленности поддержку в желаемом объеме; они неохот-
но ввязывались в долгосрочные инвестиции, которые необходимы в про-
мышленности. Подобно большим портовым городам дореволюционной
эпохи, они испытывали соблазн действовать в масштабах всего мира,
а не одной лишь Франции. Промышленность оказывалась вынуждена
помогать себе сама путем межотраслевых отсрочек в платежах при
купле-продаже продукции. Я еще вернусь к этим проблемам, которые
в недавнем прошлом столь сильно тяготели над всей судьбой нашей
страны. Так значит, виноват капитализм? Репутация у него неважная,
поэтому подозрения падают в первую очередь на него.
Иное, весьма соблазнительное объяснение предлагает Эрве Ле-Бра.
Прежде всего, он отмечает- и это важно,- что линией Женева-
Сен-Мало опять-таки разделяются две Франции: одна из них, на севере,
стремительно индустриализировалась, а другая, на юге, противилась
индустриализации, на пути которой долгое время стоял ее всемогущий
семейный уклад. «Эти две страны так и остались во всем различными:
одна отдавала предпочтение тяжелым отраслям производства, другая
легким; одна жила в крупных городах, другая - на рассеянных хуто-
рах; одна пестрела мелкими земельными наделами, другая была покры-
та крупными хозяйствами, использующими труд сельскохозяйственных
рабочих» ^". Отказываясь от современной промышленности, с ее мас-
совыми скоплениями пролетариата. Юг одновременно лишился множес-
тва своих традиционных мануфактур и мастерских, унаследованных от
XVIII в. и убитых конкуренцией с большими заводами. Тем самым он
страшно отстал от той богатой и все более богатевшей Франции, что
300 Глава четвертая. Суперструктуры
располагалась к северу от Луары (см. карту на с. 299). Уже в 1827 г.
барон Дюпен восклицал: «Земляки мои южане, вая посвящаю я свое
описание Северной Франции [работу «Производительные и торговые
силы Франции»]... Вы будете потрясены, увидев, сколь сильно различа-
ются в населении и в богатстве жителей, в раавитии мануфактур
и коммерции две основные части Франции, которые предки наши раз-
личали как края языка «ойль» и языка «ок». И он призывал своих
земляков к «серьезной и плодотворной учебе, необходимой для ваших
департаментов... ибо ныне вы переживаете физические и моральные
лишения, которые делают еще более настоятельными и многочислен-
ными индивидуальные ваши нужды» "". Однако юг не внял этому
призыву к индустриализации: его население, вопреки всему оставаясь
крестьянским, не влилось в рабочее население севера (в значительной
части пополнявшееся за счет иммигрантов). Когда же, много позже,
начался наконец отток людей из южных деревень, то шел он в пользу
третичного сектора - сферы услуг, свободных профессий, чиновничест-
ва, но совсем не или почти не в пользу промышленности. В общем, наши
южане оказались и, похоже, остаются по сей день культурно невоспри-
имчивы к деятельности в качестве рабочих.
В этих условиях, являясь на протяжении XIX в. единоличным
хозяином французской индустрии, север должен был бы дать ей мощное
развитие. Между тем по сравнению с промышленностью других стран
Европы ее рост оказался относительно слабым (по крайней мере вплоть
до недавнего времени, до начала послевоенной эпохи). Эрве Ле-Бра дает
этому политическое объяснение. В прошлом веке государство было
настолько обеспокоено неравенством между севером и югом, что «необ-
ходимость индустриализации отступала на второе место перед полити-
ческой потребностью в национальном единстве». Государственные ин-
вестиции - то есть богатства севера - шли на развитие юга через
посредство политики единого обучения (законы Ферри), железнодорож-
ного проектирования и административного деления страны, а также
благодаря «мощному подъему государственного и частного строительст-
ва, которое нередко рассматривалось экономистами как расхищение
производственных инвестиций». Этим в основном и объясняется «отста-
ющее положение Франции в Европе по показателю индустриального
роста в 1860-1914 гг.». «Смягчая резкие неравенства, сопровождавшие
первоначальную фазу промышленности, Франция тем самым сдержи-
вала свой индустриальный рост, зато сумела сохранить свое политичес-
кое единство» """.
IV TOРГОВЛЯ: ПОСТОЯННЫЙ ИСТОЧНИК ДВИЖЕНИЯ
Если судить по множеству исследований, посвященных и посвяща-
емых торговле, можно прийти к выводу, что во Франции -да и в дру-
гих странах - она является наиболее развитой из всех форм хозяй-
ственной деятельности. Вывод этот, впрочем, опровергают имеющиеся
в нашем распоряжении цифры. В 1837 году, в царствование Луи
Филиппа, согласно подсчетам барона Дюпена, то, что мы сегодня назва-
ли бы валовым национальным продуктом Франции, равнялось 10,5
миллиардам франков; из них 6 миллиардов приходились на сельское
хозяйство, 3 - на промышленность, полтора - на торговлю "'. Цифры
эти расставляют все по местам. С другой стороны, в XIX веке торговля
развивалась гораздо быстрее, чем два других сектора экономики, предо-
пределяя постоянный подъем хозяйства. Пожалуй, можно было бы
даже сказать, что она развивалась быстрее всех, если бы не банки.
Впрочем, разве в конечном счете банковская деятельность это не торгов-
ля деньгами? Около 1870 года, констатирует Леонс де Лавернь, «общест-
венное благосостояние выросло сравнительно с 1815 годом {...] причем
подчас этот рост совершался благодаря стремительным, великолепным
рывкам вперед. Объем внешней торговли увеличился в пять раз, про-
мышленности - в четыре раза, а продукция сельского хозяйства, вооб-
ще более инертного, увеличилась почти вдвое» '". Замечу, что в этой
неравномерности, в том, что промышленность развивается быстрее, чем
сельское хозяйство, а торговля быстрее, чем промышленность, нет
ничего нового. Согласно Пьеру Шоню, с конца XVII века до 1800 года
доход, приносимый европейским сельским хозяйством, увеличился
в полтора раза, промышленностью - в три раза, а доход от торговли -
в 10, а то и в 20 раз; налицо настоящий торговый взрыв '".
Причин к тому имелось немало. Вспомним закон Уильяма Петти
(1623-1687), первого из английских «арифметиков», заключающийся
в том, что «промышленность приносит больше, чем сельское хозяйство,
а торговля - больше, чем промышленность» ""*. Конечно, выгода -
фактор очень важный. Многое- больше, чем обычно полагают,-
зависит и от разделения труда: оно создает и разграничивает уровни,
придавая одним больший, а другим меньший вес. Более того, возможно,
что само разделение труда порождается разницей в темпах развития
разных областей хозяйства. Наконец, большую роль играет и числен-
302 Глава четвертая. Суперструктуры
ность людей, занятых в этих разных областях: крестьян в стране
гораздо больше, чем ремесленников, а ремесленников- больше, чем
купцов и их помощников; эти последние, в свою очередь, куда более
многочисленны, чем банкиры, число которых всегда весьма невелико.
Вероятно, темпы экономического прогресса обратно пропорциональны
числу людей, силами которых этот прогресс совершается.
Как бы там ни было, торговля развивается быстрее всех; она идет
впереди, увлекает другие сферы за собой, подчиняет их себе. Я подробно
говорил об этом, когда рассказывал о Verlagssystem, и скажу еще раз
в конце этой долгой главы, где речь пойдет о торговом - или, как
я предпочитаю его называть,- купеческом капитализме. Теперь же
я хотел бы лишь заметить походя, что промышленность - она больше
других, но не она одна- находится под сильным влиянием торговли.
Если усовершенствование ее безусловно зависит от технических но-
вовведений- этих сломов, разрывов, революционных переворотов,-
то не в меньшей мере оно зависит от нововведений торговых. Примеров
здесь хоть отбавляй, и каждый из них служит неопровержимым до-
казательством этой мысли.
Возьмем хотя бы тонкое сукно: во Франции его начинают произ-
водить в XVII веке потому, что мебельщики и, главное, портные,
изготовляющие нарядное платье, используют его вместо шелка. Спрос
существует и удовлетворяется за счет иностранных сукон. Именно
с того, что этот первоначальный рынок прибирают к рукам парижские
галантерейщики, начинается подъем мануфактур в Седане, Эльбефе,
Лувье... Другой пример, другое доказательство: производство сукон
в Лаигедоке в XVII веке (и вплоть до Революции) есть не что иное, как
следствие установления торговых связей с далеким Левантом, со Смир-
ной и Константинополем не через Сет (порт, основанный Кольбером
в 1666 году), а через такой мощный перевалочный пункт, как Марсель.
Поэтому ничего удивительного, что в документах мануфактуры, рас-
полагавшейся в Вильневетт-ан-Лангедок, возникают названия марсель-
ских и прованских кораблей, звучащие, как молитвы, обращенные к их
святым покровителям: «Святой Иосиф» и «Коронованный Дофин»,
«Младенец Иисус», «Богоматерь Гаронская», «Богоматерь Доброй
Встречи», «Богоматерь Благодатная», «Святой Людовик» и «Град Алеп-
по»... Есть и другие примеры, о которых я уже писал: полотно из
Лаваля пользуется в XVIII веке спросом в испаноязычной Америке;
полусукна из Мазаме имеют огромный успех в Канаде...
Даже сельское хозяйство нуждается в покровительстве торговцев.
В XVIII веке торговые связи между разными областями Франции
IV. Торговля: постоянный источник движения 303
делаются более интенсивными - и тотчас же провинции выходят из
изоляции и начинают - к собственной выгоде - специализироваться
на производстве определенной сельскохозяйственной продукции: Верх-
ний Прованс занимается виноградниками, другие провинции постепенно
отказываются от непременного выращивания зерновых культур и дела-
ют ставку на животноводство... В Марсель стараниями русского консула
Пешье ^ - при ближайшем рассмотрении оказывающегося негоциан-
том из местной швейцарской колонии - начинает прибывать из черно-
морских, еще почти необорудованных портов украинское зерно, и хотя
появлению на французском рынке огромного количества русского зер-
на - что само по себе было новшеством - мы обязаны не одному
Пешье, не стоит недооценивать и его роль... Торговля созидает, торговля
обладает колдовской силой.
Торговые кадры. Конечно, в нашей стране торговля не велась с таким
размахом, как в итальянских городах, в Голландии, а затем в Англии, но
не будем думать, что масштабы у нее были совсем скромные. К торговле
причастно множество людей, ибо торговцы бывают самые разные:
крупные (так называемые «оптовщики», постепенно превращающиеся
в негоциантов) и все остальные. Тюрго полагал - и был совершенно
прав,- что мир торговли «начинается с перекупщицы, продающей
зелень на рынке, и кончается судовладельцем из Нанта или Кадиса».
Бумага, писанная в Руане, дает иное определение: «От самого бедного
работника до самого богатого купца» ""''.
<<< ΛΛΛ >>>
Располагались там как в завоеванной стране занимали крепости
Бродель Ф. Что такое Франция истории Европы 13 повинность
Лошадей
Была введена уплата налогов
Город ярмарок франции образом
|
|
