<<<     ΛΛΛ     >>>   

И все-таки одно дело - Париж, где привыкли ничему не удивляться, и совсем другое - мещанская среда провинциального городка, да еще такого, как Экс, хранившего старые "аристократические" предрассудки, где Сезанн родился, вырос и прожил почти всю жизнь. Здесь было слишком заметно, что своим образом жизни он постоянно нарушал привычные представления о людях "определенного круга".

Странный человек, вспыльчивый, желчный и независимый, сын местного банкира, бредущий в своей поношенной испачканной красками одежде "на мотив" в сопровождении оравы мальчишек, которые забрасывают его камнями, - такой человек вызывал всеобщее презрительное недоумение. Но обыватель ничего не смыслил в искусстве, и его реакция была лишь обыкновенной "защитой" пошлой благопристойности. И все таки... Разве не было в образе жизни Сезанна, в его отношении к собственному труду почти безумной одержимости, попирающей все разумные нормы человеческого поведения? Страстный почитатель Сезанна поэт Р.-М. Рильке, не скрывая восхищения, пересказывал (вычитанный из статьи Э. Бернара) случай из жизни художника, когда он - человек редкостной доброты не пошел на похороны матери, не в силах пропустить обычные часы работы "на мотиве" (!) Творчество грозило поглотить мастера, который становился "воплощенной живописью"17.

Оно наливалось силой, подчиняющей себе все вокруг, становясь похожим на сверхтяжелую звезду, захватывающую в свою орбиту все, что попадает в поле ее чудовищного тяготения.

Не потому ли великий труженик Сезанн обладал таким пугливым вдохновением и нередко из-за сущих пустяков (лай собак, дурная погода и т.д.) не мог продолжать работу. (Амбруаз Воллар вспоминал, как однажды художник целый день не писал, потому что служанка унесла чистить ковер, который он привык видеть в своей мастерской.) Впрочем, эти приступы раздражительной слабости быстро излечивались самой работой.

В то же время существовало и существует немало странных и противоречивых суждений о художнике, принадлежащих перу знатоков и любителей искусства. Фа-

натичная любовь к живописи и нередко вызывающее равнодушие ко всему остальному породили совершенно несправедливое мнение о нем как о грубом, малоинтеллектуальном человеке18. Даже Воллар в своих воспоминаниях считает нужным совершенно необоснованно утверждать, что Сезанн считал музыку низшим видом искусства (за исключением шарманки) (?). Возможно, что подобные странные сведения о художнике порождены его способностью в минуту гнева и раздражения говорить дикие, нарочито нелепые вещи, которые шокировали и приводили в ужас собеседника, опрометчиво затронувшего в разговоре одну из "больных" тем. Ведь на самом деле Сезанн был одним из самых умных и образованных художников конца века. Отличный знаток античной литературы, переводчик Вергилия, он увлекался французской поэзией, был знаком с философией (в частности. Канта и вошедшего к тому времени в моду Шопенгауэра), любил и понимал музыку (из композиторов особенно чтил Вагнера - недаром одна из его ранних картин называется "Увертюра к Тангейзеру").

Духовный мир Сезанна сложен, противоречив, даже загадочен. В самом характере его живописи чувствуется тяжелая, "медвежья" повадка, упрямая сила и прямота, делающая излишними заботы об оригинальности или о том, как понравиться зрителю. Однако под внешней грубостью открывается неожиданное богатство нюансов, ювелирная тонкость техники, сдержанная сила чувства.

Золя, который далеко не всегда мог правильно оценить его творчество, в то же время безошибочным чутьем психолога многое разгадал в сложной натуре Сезанна. "Перед таким характером, перед такими непредвиденными и неблагоразумными поворотами, признаюсь, я немею и прячу в карман свою логику, — напишет он в письме к их общему другу. - Доказать что-либо Сезанну - это все равно что уговорить башни собора Парижской богоматери, чтобы они станцевали кадриль"19.

В то же время этот неуравновешенный, неуживчивый, упрямый человек был, по словам Золя, "...такой добрый, такой искренний, с такой любящей, с такой поэтической душой"20. Под внешней простотой, даже грубостью, в нем скрывалась мудрая проницательность человека, наделенного счастливым и обременительным свойством всегда "смотреть в корень".

СМЕЛОСТЬ ИМЕТЬ СВОИ МНЕНИЯ

Родился Сезанн в семье потомка итальянских ремесленников, переселенцев из города Чезены. Семья Сезанна никогда не знала нужды. Не знала она и жизни "на широкую ногу": деспотический нрав главы семьи, человека по-своему замечательного, умного и энергичного дельца, сковывал домашних в их желаниях и поступках. Маленький Поль окончил в Эксе местную школу, а затем коллеж Бурбон. Годы учения оставили в его душе неизгладимый след. В коллеже он познакомился и подружился с Золя, будущим писателем. Их сблизили мальчишеские шалости и общее увлечение поэзией, искусством, общие мечты о славе, о грядущих интеллектуальных подвигах, которые они совершат, вырвавшись из маленького провинциального мирка в большой мир великих дел и страстей. Сезанну предстоит прожить долгие годы в родном Эксе — маленьком средиземноморском городке, где все дышало стариной: исшарканные мраморные ступени, барочные фонтаны, дворцы. Где традиции великой культуры и неизбежная "замшелость" провинциальной "глубинки" в равной мере определяли строй жизни. В 1881 г. Сезанн напишет Золя: "...этот город угрюм, он опустошает и парализует"21. И в то же время именно Экс

давал художнику покой и силы творить. Но это в будущем. Пока же отъезд юного Золя в Париж (1858 г.) и его твердое намерение покорить "столицу мира" укрепили в его друге упрямое желание бросить юриспруденцию, которой он занялся по настоянию отца, и навсегда посвятить себя живописи. Пройдя курс рисунка в муниципальной школе рисования при Музее в Эксе (у Жозефа Жибера) и получив в 1858 г. вторую медаль за рисунок, Сезанн, исполненный самых радужных надежд, отправляется в Париж (1861 г.). По-видимому, жизнь в столице оказалась для застенчивого и не в меру ранимого провинциала нелегким испытанием. Растерянный, обуреваемый сомнениями, он вскоре возвращается в Экс и поступает в банк. Это "бегство" на самом деле было лишь необходимым этапом внутреннего созревания. В январе 1862 г. Сезанн навсегда бросает службу, чтобы всецело посвятить себя живописи, и в ноябре снова уезжает в Париж.

Начался период напряженной творческой работы - Сезанн посещает Академию Сюиса (попытка поступить в Школу изобразительных искусств окончилась неудачей), изучает старых мастеров в Лувре, знакомится с художниками, пытается (безуспешно) выставить свои произведения в Салоне (в течение многих лет жюри будет упорно отвергать его работы).

Картины, относящиеся к раннему (так называемому "романтическому" или "барочному") периоду творчества художника (1860 - начало 1870-х годов)22, резко отличаются от его "классической" манеры. Безудержный темперамент южанина в сочетании с сумрачными, меланхолическими сторонами натуры (не случайны его глубокие симпатии к старым испанским мастерам) выразился в этих ранних работах с какой-то наивной открытостью. Сезанн еще не знает себя, он пробует, ищет, испытывает. "Романтические" композиции соседствуют с жанром, фантазии на тему Веронезе — с прозаическими портретами. Живопись ранних картин - пастозная, густая, грубая (критика называла ее "пистолетной"), колорит - то яркий, даже кричащий, то приглушенный серо-асфальтовыми, матовыми тонами. Смело, даже дерзко покрывает Сезанн свои холсты вязкими мазками, жирной сажей прописывает тени, а в светлых местах наращивает тяжелые слои краски. Во всех ранних картинах чувствуется внутреннее напряжение, рвущаяся наружу страсть, нетерпение выразить себя — только работа с натуры способна сдержать этот разгул фантазии. "Оргия", "Убийство", "Искушение святого Антония", "Любовная борьба" - так называются композиции, сочиненные художником, которые при всей грубой телесности фактуры чем-то похожи на завлекательные и жуткие сны. Фантастические картины раннего Сезанна необычны, странны, исполнены какой-то дикарски необузданной силы. За "модными" темами ("Завтрак на траве", "Современная Олимпия") чудился некто глумящийся над благопристойной публикой. "Романтические" композиции - откровенно дерзкие, эротические, грубые - вызывали неистовый гнев добропорядочных зрителей. Известен факт, когда выставленная в витрине магазина в Марселе картина Сезанна возбудила такую ярость толпы, что, если бы торговец вовремя не убрал злополучное полотно, оно было бы уничтожено разбушевавшимися зрителями, готовыми разбить стекло, и расправиться с "издевательской" живописью. Даже жанровые композиции, относящиеся к этому времени, производят странное впечатление.

Картина "Сцена в интерьере" (х., м., нач. 1860-х годов, Москва. ГМИИ им. A.C. Пушкина) на первый взгляд может показаться банальной жанровой сценкой, не без привкуса салонности. Несколько манерные фигуры двух дам и девочки объединены в единую группу скорее формально, нежели сюжетно-психологически.

Изысканный типаж, заставляющий вспомнить о модных журналах, которые Сезанн брал у своих сестер, чтобы использовать в работе, непонятным образом соединен здесь с нарочито огрубленной манерой письма. Резкие контуры, матовая асфальтовая живопись, глухой фон, отсутствие пространственной глубины и воздуха, искаженные пропорции (особенно фигуры девочки) - весь этот программный примитивизм образного решения производит впечатление странного диссонанса по отношению к сюжету. Картина таит в себе скрытую насмешку (быть может, и непреднамеренную?) над журнальной красивостью изображенной сцены, над традицией облегченного бытового жанра, столь милого сердцу почтенного буржуа. Да он смеется над нами! — таков был неизменный вывод публики, каким-то внутренним чутьем уловившей в произведениях молодого Сезанна могучую силу отрицания. Сезанново "нет" не лежит на поверхности, не может быть вычитано из сюжета, из характеров, из настроения. Осознавал ли сам художник, когда и как оно было сказано?

В те годы, когда начинался творческий путь Сезанна, кумиром молодых парижских художников стал Эдуард Мане - блестящий живописец, показавший, чем может стать сюжетная картина, освобожденная от академической рутины. Его "Завтрак на траве" (1863), в котором приверженцы традиционного направления и официальная критика усмотрели чуть ли не угрозу нравственным устоям общества, вызывал огромный интерес у всех сторонников нового искусства.

В 1866 г. Клод Моне создал свой вариант "Завтрака". Чуть позднее обратился к этой теме и Сезанн. Около 1869-1870 гг. написан "Завтрак на траве", среди персонажей которого специалисты склонны усматривать авторский портрет (х., м., Париж. Частн. собр.). Что это, если не насмешка над "пасторальной" темой? И люди, и природа, им изображенные, таят в себе нечто странное, даже зловещее. Зелень лужайки и листвы деревьев не сверкает веселыми солнечными бликами, ее глухой изумрудный тон источает тревогу. Лес нависает над людьми мрачной громадой, и даже синий цвет неба лихорадочно напряжен. Все фигуры и предметы смещены, сдвинуты, они неправильно лежат, стоят, неправильно двигаются. Грубые, глухие, черные тени придают всей композиции мрачность, которая так не вяжется с безмятежностью "пасторальной" темы. Как будто судорога исказила светлый, идиллический образ. Опять это странное несоответствие замысла исполнению, как будто кисть Сезанна обладала необъяснимым свойством "портить" хороший сюжет. Гюисманс объяснит "странности" его композиций "врожденным дефектом зрения". Но это, конечно, слишком простое объяснение.

"Я, возможно, только примитив нового искусства"23, - говорил художник, намекая на свой "грубый" вкус. В ранний период творчества именно этот "грубый" вкус, чуждый всем ухищрениям и "обманам", обнаружил, что развитие традиционной "романтической" картины зашло в тупик. Все эти оргии, убийства, искушения и г.п. писались Сезанном с подлинной страстью, просто и грубо. А получилось нечто театрально-водевильное, эротическое, мелкое. Миф остался в прошлом, романтический герой изжил себя - "грубому" вкусу не под силу подняться на крыльях фантазии, и становится ясно, что от великого до смешного только один шаг.

Совершенно так же жанровая картина, переставшая быть социальной, литературно-повествовательной (назидательной и т.д.), становилась попросту скучной. И Сезанн не может превозмочь неодолимой потребности "испортить" какую-нибудь благопристойную сцену (вроде "Девушки у пианино" или "Сцены в интерьере") бранной "грубостью" своей манеры.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Рисунок карандаш художника
Улица сен дени напомнила художнику о посещениях полвека тому назад расположенный здесь
Грустную клоунаду творческие муки являют собой иронический образ работы современного художника вообще художник скульптором
Один из самых умиротворенных пейзажей художника таит в себе смутное чувство беспокойства
Способно сбить с толку искусстве зеркале