<<<     ΛΛΛ     >>>   

(пер. В. Леечка)

Тонкость созвучий, оттенков, соответствий предполагает необыкновенную остроту восприятия, открытого "невыразимому" и потому подрывающего косность языка (формы вообще). "Ты можешь одним штрихом передать характер лица или пейзажа", - говорит Тригорину Аркадина в "Чайке". Речь, в сущности, идет об импрессионистическом способе изображения, когда целый мир вдруг сверкнет в ускользающем миге, буря уместится в капле дождя, трагедия целой жизни - в одном-единственном взгляде. Импрессионизму свойственно особое сгущение лирического высказывания, особая весомость приема и вместе с тем его ненавязчивость: чувства зрителя (читателя, слушателя) настраиваются так же незаметно, легко, как это бывает на природе ("Дохнет, как ветер, как весна. Все прочее литература!"). "Открытому" мазку импрессионистической живописи соответствует "открытое" слово в поэзии, которое замерцало, заискрилось различными смыслами и оттенками, оставляя за читателем право на домысливание и "дочувствование". Художественный образ всегда в какой-то мере — открытая истина, даже в том случае, когда мысль и чувство читателя (зрителя) движутся в постоянном русле традиционных представлений. Но в поэзии эта "открытость" обнаруживается в смелом взрываний самой неподатливой (потому что - самой обиходной) материи материи словесной. Поэтическая мысль рождается где-то на "ничейной земле", между взрывами, срывающими со своих мест, опрокидывающими, переворачивающими привычные понятия и значения. Не случайно именно поэзия, прежде всего французская, позднее русская, сыграла такую большую роль в развитии европейского искусства конца прошлого - начала нынешнего века.

В эпоху стремительного приближения к черте, за которой свобода художественного вымысла, его "открытость" легко могли стать произволом, художники будут искать свой принцип самоограничения, каждый раз заново обретая стиль, который некогда был задан заранее и всеобщ.

Сезанн всю жизнь мучился желанием создать нечто "непреложное". "Представьте себе Пуссена, преображенного в согласии с природой, это и будет классика"7, — говорил он, надеясь когда-нибудь приблизиться к желанному образцу. "Поправить" Пуссена, исходя из природы, "...вернуться к классицизму через природу"8, "...сделать из импрессионизма что-то такое же крепкое и долговечное.

как искусство музеев"9, - Сезанна томила тоска по большому стилю. Не стилизованному, выдуманному, а естественно порожденному новым восприятием природы. В самой реальности, и только в ней, предстояло найти заветную "истину". Если пуссеновская гармония строилась по аналогии с античными образцами, то Сезанн задумал отыскать ее в живом общении с природой и закрепить в твердых правилах художественного мастерства. "Новая классика", возникающая органично, вне какой-либо предвзятой программы или стилизаторских ухищрений, - Сезанн взвалил на себя поистине непосильное бремя.

"Учитесь видеть вещи без посредника"10 - пожалуй, именно желание остаться один на один с натурой, увидеть ее абсолютно непредвзято, без оглядки на образцы, ничему не подражая, не стараясь смотреть "как примитив" или "как классик", отбросив идеи, теории укротив собственное чувство, - это желание, только крепнувшее с годами, сделало Сезанна живописцем par exellence.

"Художник должен быть как можно искреннее и добросовестнее, как можно смиреннее перед природой. Но надо до какой-то степени властвовать над своей моделью, а главное, владеть своими средствами выражения"11, - писал он Э. Бернару.

Совершенное владение "средством выражения", без оглядки на какую-либо систему, каноны, образцы, способность видеть и писать смело и вместе с тем сдержанно (ничего чрезмерного, никаких "чересчур") - достижению этой цели будут отданы все помыслы, чувства и все творческое время Сезанна.

Художник серьезен, его не увлекает ни ироническая игра форм, ни веселое оборотничество модели, которая может быть то такой, то другой, ни причуды фантазии, ни переливы собственных чувств, ни тем более умозрительные идеи.

Так и видишь, как он, сидя за столом, вдруг "...тронул своими толстыми, как будто распухшими пальцами сперва округлость бутылки, потом край компотницы, стоявшей рядом... и пробормотал: Вот так..."12

Работая на большом накале (случалось, Сезанн просто "боролся" со своими холстами, нередко в конце концов учиняя над ними физическую расправу), он умел быть еще и терпеливым. Его творчеству свойственна благородная сдержанность авторского "я" — результат не холодности, а именно усмиренной воли, которая вотвот вырвется наружу, а пока бурлит и клокочет где-то совсем рядом, как лава, подступившая к жерлу вулкана... (Не в этой ли почти эпической "сокрытости" авторского присутствия - главная причина неодобрительного отношения Сезанна ко многим творческим новациям современных художников?)

Известно, что, коль скоро речь шла об искусстве, особенно о живописи, симпатии Сезанна отличались строгой избирательностью, а суждения — нетерпимостью. Он многое подверг сомнению и от многого отказался. Ему решительно не нравились опыты дивизионистов, он не мог говорить о них без раздражения. Его не затронуло широко распространившееся увлечение плоской декоративной живописью, прихотливым контуром, локальным цветом.

"...я никогда не мог принять и не приму живописи без объема и перехода тонов; это нелепость, - категорически заявлял Сезанн, - Гоген не был живописцем, его вещи - просто плоские китайские картинки"13. К японцам и китайцам, древнее и изысканное искусство которых составляло предмет жадного интереса всей просвещенной Европы конца века, его отношение, казалось, было вполне равнодушным.

Работы же Ван Гога он явно не одобрял. Ему претила эмоциональная несдержанность, доходящая до болезненного напряжения и -нервной экзальтации. Такая живопись казалась ему "живописью сумасшедшего".

Пожалуй, единственным из современных художников (кроме разве Монтичелли), которым он искренне восхищался, был Клод Моне. Но и к этому восхищению примешивалась доля скепсиса. "Моне, это всегда лишь глаз!" - замечал он, и уже никакие восторги ("Да, но, бог ты мой, какой глаз!"'*) не могли скрыть беспощадной меткости этой оценки.

И вместе с тем, чуждый не только ухищрениям намеренных подражателей, но и обычному свойству артистических натур невольно поддаваться чужому влиянию, Сезанн умел видеть и понимать многое, не доверяясь случайности, но и не упуская случая чему-либо поучиться. По сути дела неприятие многих явлений современной живописи не мешало ему "переваривать" их в своей творческой "кухне", освобождая от всего того, что с точки зрения "пуссеновской" гармонии могло показаться случайностью манеры или вкуса. В его живописи не найти явно выраженного пристрастия к чему-то одному - символике, декоративности, открытому чувству и т.д. (столь характерного для многих его современников).

"Они слишком облегчили себе задачу" — были ли эти слова некогда произнесены Сезанном в адрес Гогена и Ван Гога, неизвестно, скорее всего - были (из воспо-

минаний коллекционера Карла Эрнста Остхауса)15. Ведь цель Сезанна - воссоздать полноту и гармонию классики, но уже не в заранее заданных границах стиля, а через свое, индивидуальное ощущение природы, свободное от случайностей преходящего чувства, декоративного приема, стилизованной формы.

Художник стремится писать "мотив" без каких-либо "посредников", но в то же время жаждет обрести классическую цельность, открыть всеобщую "истину" в живописи. Избегая всякой предвзятости, он возлагает все надежды на свое ("маленькое") ощущение природы. Но оригинальность индивидуальной манеры грозит своеволием - и Сезанн будет укрощать собственный темперамент, стремясь привести свое ощущение природы к единому "модулю". "Моделировать? Нет, - надо модулировать"16, - утверждает он. "Вернуться к Пуссену через природу" означало "промодулировать" собственное (вообще современное) восприятие. Задача невероятной трудности! Недаром искусство Сезанна - настоящее поле битвы "за" и "против" классической традиции...

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Батракова С. Художник XX века и язык живописи. От Сезанна к Пикассо 5 рисунок
Портрет художника
Творческой арлекинады
Уже импрессионисты успешно отучали глаз художника
В гравюре воспроизводит сцену в мастерской художника44