<<<     ΛΛΛ     >>>   

В 1897 г. давно назревший вопрос о великопостных и других спектаклях обсуждался на Первом Всероссийском съезде сценических деятелей, вызвавшем необычайно громкий общественный резонанс. На основании принятой резолюции инициатор съезда—Совет Русского театрального общества возбудил соответствующее ходатайство, в результате которого министерство внутренних дел разрешило в 1898 г. местным властям допускать или запрещать1 спектакли в праздничные дни и в канун праздников по своему усмотрению; а в 1900 г. был издан закон, предусматривавший сокращение числа дней, в которые нельзя было давать спектакли. В число этих дней входили только три недели великого поста.

Новый закон существенно смягчал положение театра, но после поражения первой русской революции для театральных деятелей началась эпоха новых тревог и волнений. Все чаще и чаще под влиянием церковников закон стал нарушаться местной администрацией. В 1908 г. съезд миссионеров в Киеве высказался за отмену закона и возбудил ходатайство, которое рассматривалось синодом. С тех пор попытки церковников в этом направлении не прекращались.

Нетрудно понять, как тяжело отражалась на театральной деятельности неуверенность в завтрашнем дне, который мог в любой момент опрокинуть все планы и расчеты театральных предприятий. А между тем с каждым годом требования церковников становились все более настойчивыми. В 1914 г. синод обратился в министерство внутренних дел с запиской, содержавшей проект запрещения всяких зрелищ на русском языке в течение всего великого поста. Ходатайство не было удовлетворено, но начавшаяся вскоре первая мировая война явилась поводом для усиления нападок на театр. Так, например, епископ Рязанский и Зарайский Димитрий обратился в 1915 г. к своей пастве с воззванием не ходить в театр в канун воскресного дня, а "соблазнителям народным" напоминал слова Христа: "Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской..." 4

В том же году синод объявил трехдневный всероссийский пост в связи с военными испытаниями и возбудил новое ходатайство — о запрещении в эти дни театральных и музыкальных увеселений. Ходатайство было удовлетворено, актеры же восприняли инициативу церковников и правительственное постановление не только как удар по их материальным интересам, но прежде всего как незаслуженную обиду. На импровизированном митинге актеров в Москве отмечалось, что сотни актеров сражаются в рядах армии, актеры же, находящиеся в тылу, собрали сотни тысяч рублей в пользу жертв войны. Они устраивают лазареты, ухаживают за ранеными. За что же, спрашивали участники митинга, всей корпорации актеров нанесена обида? "Конечно,— говорилось в журнале "Театр и искусство",— война жертв искупительных просит, и нисколько не менее других классов общества сценические деятели это понимают. Но если стать на такую точку зрения, что при отсутствии театра легче победить врага, так давно все театры следовало бы закрыть, и актеры с великой радостью это приветствовали бы. А если такая точка зрения несостоятельна — тогда зачем лишать людей средств к существованию?" 5

А известный литератор Сергей Яблоновский возмущенно восклицал: "Сколько жертв принесено актерами! Все могут заниматься в эти дни своими даже сомнительными делами, кроме актеров, будто их благородное дело — зараза, от которой нужно оградить общество. Да еще кроме морального ущерба — голод". В заключение автор страстно призывал общественность "заступиться за актеров" 6.

Но синод продолжал добиваться своего. В специальном циркуляре, разосланном в 1916 г. по епархиям, он предлагал прекратить пение, танцы, музыку и прочие "праздные развлечения", так как "настоящее время есть пора покаяния, а не веселия" 7.

Вскоре после этого, 2 декабря 1916 г., тридцать правых членов Государственной думы внесли "законодательное предположение о запрещении увеселений во время всенародного богослужения накануне праздничных дней". В нем содержалось требование не только возврата к старым порядкам, но еще полицейского надзора в отношении музыки и пения, исполняемых в частных домах, что совсем уже напоминало средневековые нравы. Не будет поэтому ни малейшим преувеличением утверждать, что в канун революции церковники в своей борьбе против театра дошли до последней черты.

Еще сильнее, чем когда-либо раньше, общая и театральная пресса, взволнованная новой угрозой, нависшей над театром, подняла тревогу. "Мы приглашаем весь театральный мир, всю культурную Россию в защиту нашей истины и нашего бытия",— призывал журнал "Театр и искусство" и выражал уверенность, что "печать и общественные организации, без сомнения, этот протест поддержат" 8.

Даже черносотенному "Новому времени", как и двадцатью годами раньше, пришлось отмежеваться от своих религиозных и политических единомышленников. Называя выступление церковников "удивительным" и "неожиданным", газета выражала надежду, что "необоснованное и странное предложение группы правых депутатов не встретит никакого сочувствия при его внимательном обсуждении" 9.

Но до "внимательного обсуждения" дело не дошло: не прошло и трех месяцев, как Февральская революция положила конец всем попыткам церковников возродить ограничительный и дискредитирующий закон 1881 г.

Явно дискредитирующий характер носило и традиционное воздержание священников от посещения театральных представлений. Хотя модернисты указывали, что соответствующее постановление собора относилось к языческому театру, что в современном церковном законодательстве нет постановлений, запрещающих клирикам посещать театр,— консервативное большинство духовенства и церковных литераторов продолжали руководствоваться соборным правилом тысячелетней давности.

Помимо канонического мотива консерваторы пытались обосновать свою позицию и мнимопсихологическими соображениями. Одни утверждали, например, что священник должен избегать театра, так как в нем нет ничего нравственного; что актеры преследуют не назидательные цели, а стремятся лишь разжечь страсти зрителей 10, что они "ищут популярности в публике" 11 и только.

Другие утверждали, что "актеры — погибшие люди" и что, следовательно, своим посещением театра священник способствовал бы их погибели и т. д.

Распространенным средством дискредитации театра и театральной общественности являлся также отказ отслужить молебен. Так как многие сценические деятели отличались набожностью, то они часто приглашали священников отслужить молебен по различным поводам: по случаю открытия нового здания театра, в связи с началом нового сезона и т. д. Определенного и обязательного взгляда на этот счет в церкви не существовало, причет в каждом отдельном случае решал вопрос по своему усмотрению. Священник мог отслужить молебен, скажем, при закладке здания трактира или конюшни, но мог отказаться от молебна при закладке здания театра. Такие отказы не были редкостью, и священник при этом откровенно заявлял, что не считает возможным освящать именем бога места, противные христианской вере и нравственности

Известная в 80-х годах актриса Глама-Мещерская, вспоминая открытие театра Корша в Москве, писала: "Корш усиленно хлопотал о торжестве освящения нового здания. В большом фойе служили молебен с водосвятием. Собралась вся труппа и приглашенные представители печати. Торжество не обошлось без конфуза: приглашенный священник наотрез отказался пройти на сцену и в уборные актеров, чтобы окропить их стены святой водой. Он дал понять, что не властен освящать стены языческого храма... Послали за другим попом. Этот, второй, оказался более сговорчивым. Он не только торжественно окропил все здание, но и произнес поучительное слово "о значении искусства с точки зрения истинного христианина", а затем принял приглашение участвовать в общей трапезе, воздав должное гостеприимству хозяина..." 12

Прошло 1700 лет со времен Тертуллиана, считавшего театр "жилищем сатаны", а подавляющее большинство духовенства продолжало еще в XX в. придерживаться по существу такого же взгляда. Так, например, перед открытием Второго Всероссийского съезда сценических деятелей в Москве в 1901 г. высшее духовное начальство запретило приходскому священнику отслужить молебен в фойе нового театра, так как оно является местом, "непристойным для святыни" 13.

Так продолжалось до самого конца старого режима. В 1910 г., например, самарский епископ Константин отказал местной труппе совершить молебствие в городском театре в связи с открытием сезона. Свой отказ епископ мотивировал тем, что "театр — блуд" 14 .

В Саратове епархиальная власть также не разрешила молебствия перед открытием сезона. То же имело место и в других городах15.

В 1911 г. в Самаре снова не удалось отслужить молебен в театре. Тогда антрепренер пригласил священника к себе на дом, чтобы там совершить молебствие. Священник явился, но, увидев сборище бритых лиц (актеров — служителей беса!), отказался отслужить молебен и поспешил уйти от "соблазна" 16.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Культура Чудновцев М.И. Церковь и театр 4 соболев
Театральной общественности являлся также отказ отслужить молебен священник актеров
Культура Чудновцев М.И. Церковь и театр 3 русской
Прямо запретить им же самим разрешенную черносотенцы полицмейстер
чаще стала вторгаться в сферу деятельности драматической цензуры