Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Несмотря на многочисленные купюры и изменения в тексте пьесы, Главное управление по делам печати пытаюсь всячески затруднить доступ ее на столичные и провинциальные сцены. Оно предоставляло право постановки пьесы исключительно по ходатайству Русского театрального общества, во главе которого стоял великий князь, и губернаторов. При этом петербургский губернатор был предупрежден, что в случае каких-либо недоразумений при исполнении пьесы он может немедленно прекратить представление ее на основании устава и пр. и пр. Вскоре после этого Главное управление по делам печати снеслось с министром внутренних дел на предмет неофициального запрещения пьесы, в результате чего "г. министр изволил приказать: 1) по возможности не разрешать дальнейшего появления на сцене пьесы "На дне" и 2) сделать редакторам маленьких газет соответственные указания". Но прошло еще немного времени, и главному управлению по делам печати пришлось обратиться к министру внутренних дел с новым ходатайством — противоположного характера: распространить на пьесу Горького обычный порядок, принимая во внимание ее выдающийся успех, напор на Главное управление антрепренеров, а главное — политическую ситуацию, сложившуюся в первые месяцы 1905 г. 9 апреля этого года ходатайство было удовлетворено 18. Примером влияния политической ситуации в годы первой русской революции на практику цензурного ведомства может служить также сценическая история пьесы Н. Гарина-Михайловского "Деревенская драма". Пьеса изображала тогдашний деревенский быт с его пьянством, воровством, невежеством и развратом. Но церковников возмущало главным образом то, что автор вывел в своей пьесе юродивого и "пьяного всклокоченного миссионера". Миссионеры в связи с этим пытались доказать, что автор оклеветал их; что персонаж его пьесы "не живое лицо"; что в нем нет "собственно миссионерских свойств и действий"; что неправдоподобен и юродивый, так как он отрицает попа, между тем как православные юродивые никогда в существе не отвергали священства" 19, и т. д. Под явным влиянием церковной печати цензура запретила пьесу. Отмечая "тенденциозно-мрачные картины пьесы", цензура сочла необходимым указать и на то, что в ней "кроме грубости и цинизма выведена религиозная тенденция — в лице юродивого, причитающего заупокойные молитвы". Пьеса была запрещена 24 февраля 1905 г., но уже 25 ноября ее разрешили. На этот раз цензор дал отзыв, прямо противоположный первоначальному. Теперь он писал: "Хотя мрачные картины крестьянской жизни и ныне представляются слишком мрачными красками, однако это едва ли может служить достаточным основанием для продолжения запрещения пьесы" 20. Не менее строго относились в описываемое время светские и духовные власти и к другим проявлениям "кощунства" на сцене. Но никогда в прошлом цензура так не свирепствовала, как в последнее десятилетие старого режима, особенно в годы реакции, наступившей после поражения революции 1905—1907 гг. Значительную роль сыграли в этом монархические организации, членов которых народ прозвал черносотенцами. Что же представляли собой черносотенцы? Черносотенцы, по словам В. И. Ленина, появились в ту пору, когда "царизму пришлось искать иных средств защиты, кроме совершенно обессилевшей бюрократии и ослабленной армии. Единственное, что оставалось царской монархии в таком положении, была организация черносотенных элементов населения и устройство погромов" 21 Правительство щедро снабжало монархические организации ("Союз русского народа", "Союз Михаила Архангела" и др.) оружием и денежными средствами. Но не следует думать, что черносотенцы являлись слепым орудием в его руках, что они послушно выполняли его распоряжения: пользуясь покровительством придворной камарильи, черносотенцы считали царское правительство либеральным и выступали с резкой критикой его политического курса. В их прессе нередко печатались инсинуации и площадная брань по адресу самых высокопоставленных лиц. Однако те не только терпеливо сносили оскорбления, но еще заискивали перед этими представителями самой оголтелой реакции и раболепно следовали их указаниям, старались выполнять даже их явно незаконные требования. Сознавая революционизирующую роль театра, черносотенцы не пренебрегали никакими средствами, чтобы парализовать его прогрессивное влияние на современников. Как и церковники, они вели на страницах своих газет и журналов систематическую агитацию против театра, обвиняя его в постановке антипатриотических, революционных и кощунственных пьес. Время от времени они составляли списки пьес, подлежавших, по их мнению, безусловному запрещению, Один из таких списков, составленный "Союзом русского народа" в 1908 г., содержал четыре раздела. В трех перечислялись "революционные" пьесы, "рисующие в освободительном характере нашу школу и потому развращающие учащихся обоего пола"; "явно порнографические пьесы"; а в четвертом—"кощунственные пьесы, среди которых числились "Жизнь человека" Л. Андреева, "Черные вороны" В. Протопопова и др. Другим образцом проскрипционных списков может служить перечень сорока трех "кощунственных" и "крамольных" пьес, опубликованный в органе одного из главных вожаков черносотенцев В. Пуришкевича. К "богохульным" пьесам автор списка отнес "Сестру Беатрису" М. Метерлинка. Сюжет пьесы заключался в следующем. Покровительствуя привратнице монастыря, в которую влюбился молодой человек, богоматерь становится на ее место. Никто не замечает этой замены. Ушедшая же монахиня становится блудницей. Под старость она возвращается в монастырь, кается и, получив прощение грехов, умирает. Среди "богохульных" значилась также пьеса Я. Гордина "Сатана". Пьеса, по характеристике автора списка, представляет собой "сплошное кощунство", так как в первом акте фигурируют бог-отец и сагана. В ту же категорию включена была "Жизнь человека" на том основании, что герой драмы, лишившись сына, стал отрицать существование бога или, допуская его существование, признавал его богом "сытых и богачей". Негодование автора перечня вызывала и пьеса Бергстрема "Голос жизни", так как героиня ее называет филистером отца, внушающего ей мысль, что только освященное церковью сожительство мужчины и женщины является нравственным22. Выступая в 1911 г. в Государственной думе с полуторачасовой речью, целиком посвященной нападкам на современный театр, Пуришкевич воспользовался указанным списком и наряду с "крамольным" подчеркивал также кощунственный" характер театрального репертуара23. Совпадение взглядов на театр черносотенцев и большинства церковников не было простой случайностью; оно вытекало ив их общей социальной роли, которую они призваны были играть по воле наиболее реакционных общественных кругов. Последние были заинтересованы в единении церкви и черносотенцев и к этому единству a равной мере стремились как синод, так и Пуришкевич со своими единомышленниками. "Чтобы держать народ в духовном рабстве, нужен теснейший союз церкви с черной сотней",— говорил устами Пуришкевича дикий помещик и старый держиморда 24. Вместе с тем черносотенцы, как и церковники, не ограничивались "мирной" агитацией; они также пользовались "методами устрашения". Но тут между ними существовало известное "разделение труда": если церковника угрожали верующим возмездием в будущем, загробном мире, то черносотенцы угрожали и верующим, и неверующим более реальным возмездием здесь, на грешной земле и нередко приводили свои угрозы в исполнение. Союз церкви с черносотенцами, с одной стороны, а о другой — страх перед возможностью нового революционного взрыва привели к тому, что драматическая цензура стала еще строже, чем когда бы то ни было, относиться к пьесам, поступавшим на ее рассмотрение. В числе многих ее жертв оказалась и пьеса Л. Н. Толстого "И свет во тьме светит". Попытка поставить ее вскоре после смерти писателя не удалась. Цензор дал о ней такое заключение: "Драма эта воплощает историю семейного разлада, происшедшего в семье самого Л. Н. Толстого. Герой его драмы, так же как и он сам, на основании своего религиозного мировоззрения готов отречься от всех земных благ и не покидает семьи лишь из-за того, чтобы не огорчить жены. Последователи учения героя драмы преследуются правительством; на сцене появляются два священника: один — попадающий под влияние героя, другой — изображающий косность и рутинерство. Не находя удобным делать какие-нибудь изменения и исключения а пьесе Толстого, я не нахожу возможным разрешить ее к представлению ". После того как драма была запрещена, знакомый писателя И. Тенеромо (Фейнерман) переделал ее так, что в ней осталась лишь одна интимная тема; все, что касалось религиозных вопросов, а также духовные лица были из пьесы исключены. В таком виде цензор считал пьесу вполне приемлемой. "Если искажение,— писал он,— не является препятствием, я полагал бы пьесу Тенеромо разрешить". Однако начальнику Главного управ-лония по делам печати даже после всех искажений пьеса казалась опасной, и на докладе цензора появилась его резолюция: "Воспрещаю" 25. Даже при рассмотрении пьес, лишенных какой-бы то ни было "одиозности", драматическая цензура обнаруживала колебания и крайнюю нерешительность. Вот характерный в этом отношении эпизод. Еще в XIX в. была запрещена пьеса великого князя Константина Романова (подписывавшего свои произведения инициалами "К. Р".) "Царь Иудейский". Незадолго до Февральской революции в некоторых столичных и провинциальных кругах появился интерес к ней и были сделаны попытки поставить ее хотя бы в концертном исполнении. Но местная администрация не решалась дать разрешение и на это. Тогда заинтересованные круги стали оказывать давление на министра внутренних дел, и тот весной 1914 г. разрешил чтение пьесы "как целиком, так и отдельных мест без сценической обстановки..." Равным образом он разрешил "исполнение музыкальной части драмы при условии, чтобы хор не надевал сценических костюмов и исполнение носило исключительно концертный характер, т. е. не сопровождалось сценической обстановкой". Но уже через два месяца — 23 июня 1914 г., видимо испугавшись своей собственной смелости, министр поспешил "уточнить" свой циркуляр, указав, что чтение пьесы несколькими лицами не должно разрешаться; что разрешение может быть дано "при условии чтения всех ролей лишь одним чтецом" 26. Вместе с тем драматическая цензура проявляла исключительную придирчивость, вплоть до того, что в 1913 г., например, Ю. Беляев, чтобы получить разрешение на постановку своей пьесы "Поповна", должен был переименовать ее в "Царевну-лягушку", хотя в его пьесе, кроме названия, не было ничего общего ни с духовенством, ни с его бытом. Культура Чудновцев М.И. Церковь и театр 11 цензурой |
|
|
|
|
