<<<     ΛΛΛ     >>>   

Как это видно из многих отзывов, пьеса действительно вызывала исключительный интерес у широких масс и способствовала приобщению к театру новых зрителей. Из Харькова, например, сообщали: "В театре видишь теперь таких людей, которых никогда там не встречал". Из Нижнего Новгорода: "Пьеса привлекала в театр таких зрителей, нога которых не переступала прежде порога театра". А кишиневская газета писала: "Вот пьеса, которую должна смотреть вся Россия. И жаль, что ее нельзя перевезти из городов в деревни, что ее нельзя показать всей многомиллионной стране".

Нет ничего удивительного в том, что иоанниты и сочувствующие им ополчились на разоблачавшую их. пьесу. В своих брошюрах они выступали в защиту Иоанна Кронштадтского, хотя пьеса Протопопова ни в какой мере ни прямо, ни намеком не касалась его. Они грубо нападали на "Черных воронов", а заодно и вообще на театры, именуя их "идольскими капищами".

Сектанты не ограничивались словесной борьбой. Вот что рассказывает народная артистка Е. П. Корчагина-Александровская, игравшая в те годы в одной из петербургских трупп: "В "Черных воронах" я играла роль сектантской "богородицы". Религиозные изуверы приходили в бешенство, и нередко мне, "во избежание эксцессов", приходилось возвращаться после спектакля домой в сопровождении охраны, оберегавшей меня от попыток сектантов расправиться со мной при выходе из театра" 38.

Все это вполне естественно. Но замечательно другое; после того как выяснился необычайный успех пьесы и ее исключительная популярность у демократических зрителей, против "Черных воронов" начали выступать церковники. На специально созывавшихся собраниях духовенство выносило резолюции, в которых настаивало на категорическом запрещении дальнейших постановок пьесы. Так, на собрании в Киеве духовенство решило обратиться к митрополиту с просьбой возбудить ходатайство о немедленном снятии с репертуара "Черных воронов" во избежание "систематического развращения нравов" и "гнева божия за нерадение о соблазняющихся". В таком же собрании в Саратове также решено было "принять все меры противодействия ужасному злу нравственного растления юношества и вытравливания в среде юношества и всего общества религиозного чувства..." По этому поводу церковниками была напечатана и распространена особая листовка.

Со своей стороны, епископ Саратовский и Царицынский Гермоген обратился сначала с жалобой к губернатору, но вмешательство последнего, по словам епископа, не принесло желательного результата. Тогда епископ обратился к обер-прокурору синода. "Умоляя" светские власти и церковное начальство запретить постановки пьесы, Гермоген не прочь был попугать их революцией. "Почитаю своим архипастырским долгом,— писал он,— засвидетельствовать мучительно пережитым опытом 1905 года, что помянутыми нынешними зрелищами, как банкетами и митингами того времени, наше общество, особенно юношество, деморализуется и растлевается в крайней степени: одна часть общества в религиозном отношении, другая — в политическом, последняя выражает сильное недовольство и резкие порицания против власти как духовной, так и светской".

Нечего и говорить, что всюду, как всегда и по всем поводам, черносотенцы выступали против "кощунственной" пьесы в тесном содружестве с церковниками. Свои требования запретить пьесу они по обыкновению сопровождали скандалами, как это было, например, в Кишиневе, где на сцену во время спектакля они швыряли селедки, огурцы и пр.

Как же отнеслись синод и Главное управление по делам печати к протестам церковников и черносотенцев? Синод долго отмалчивался, а Главное управление разослало губернаторам циркуляр, в котором, не то оправдываясь, не то полуизвиняясь, ссылалось на положительный отзыв о пьесе миссионера, на допущение пьесы на сцену синодом, на то, наконец, что пьеса "была поставлена как в Петербурге, так и во многих провинциальных городах, не вызывая каких-либо нежелательных последствий". Поступающие "жалобы на кощунственный будто бы характер пьесы" и требования о снятии ее циркуляр считал вызванными "лишь допущением на сцене отступлений от цензурованного текста, несоответственной сценической обстановкой или игрой артистов". В связи с этим циркуляр предлагал местным властям, как и в приведенных выше случаях протеста против пьес Андреева, следить за недопущением в театральных представлениях чего-либо, оскорбляющего религиозное чувство 39.

Расчет был верный. В целом ряде городов местная администрация широко воспользовалась циркуляром для запрещения пьесы. Между тем нападки церковников и черносотенцев на пьесу не только не прекращались, но даже усиливались, так что в конце года синод, еще недавно не возражавший против постановки "Черных воронов", теперь, заслушав представление Гермогена, постановил просить председателя совета министров о снятии пьесы с репертуара, и вскоре после этого она была повсеместно запрещена.

В приведенных фактах нельзя не обратить внимание на то, что местная администрация часто запрещала постановки "Анатэмы", "Черных воронов" и других пьес еще до того, как был показан хотя бы один спектакль, несмотря на то что циркуляры Главного управления по делам печати допускали запрещение постановок лишь в случае "недобросовестности" антрепренеров. В этих нарушениях циркуляров, более чем произвольно истолкованных местной администрацией, сказывалось в одних случаях ее полное сочувствие церковникам и черносотенцам, а в других—боязнь вызвать их недовольство постановками "кощунственных" пьес и постоянной готовностью угодить реакционным силам. Вот почему история театра особенно с конца прошлого века полна фактами грубейшего произвола местной администрации. Немало их мы находим в мемуарах театральных деятелей; о многих мы узнаем из прессы того времени.

В воспоминаниях антрепренера и актера К. Ванченко мы читаем, например, о том, как однажды в Оренбурге к нему явился полицмейстер с упреками, что накануне в спектакле он будто пел "какую-то молитву, которую обыкновенно поют на похоронах". При этом полицмейстер не скрывал, что он и сам губернатор боятся, как бы не узнал об этом архиерей: "Вдруг он как-нибудь узнает, выйдет неприятность, скажет, что в театре допускают кощунство и пр., и мне первому влетит, да и губернатору это неприятно".

"Ломал я себе голову, ломал,— пишет Ванченко.— Не пойму, в чем дело? Какую я мог петь молитву, где и в каком месте? Всю роль прочитал и, наконец, догадался. В одном месте, действительно, казак-шутник Неплюй, которого изображал я, говорит, потешая собратьев-запорожцев, изнывающих в турецкой неволе: "А по правде сказать, братцы, мне давно уже хочется побывать на том свете и убедиться, правду ли дьяки поют, что там нет ни болезней, ни печали, ни воздыхания, а жизнь бесконечная..." И припомнил то, что при словах "жизнь бесконечная" я протянул голосом. Оказалось, именно на это и обратил внимание губернатор и выразил свое неудовольствие.

— Его превосходительство очень недоволен... Приказал было составить протокол и привлечь вас к законной ответственности, а затем смягчился и велел отобрать подписку, чтобы напред никаких молитв, ни церковных песнопений в пьесах произносимо не было, и объявить вам циркуляр департамента полиции" 40.

Не всегда дело кончалось благополучно, как в случае с Ванченко. Часто финал бывал весьма прискорбным: пьесу, неугодную почему-либо духовенству, местная администрация просто запрещала. Свое отрицательное отношение к пьесам духовенство мотивировало не только религиозно-церковными соображениями, но и "нравственными". Так, во многих городах были сняты с репертуара, как "безнравственные", пьеса Ведекинда "Пробуждение весны", "Эрос и Психея" Жулавского и др. Между тем нужно было обладать большой дозой лицемерия и ханжества, чтобы отнести их к категории "безнравственных". Газеты и журналы того времени отмечали любопытный факт: запрещая эти и подобные им пьесы, как якобы безнравственные, местные светские и духовные власти отнюдь не возражали против постановок подлинно безнравственных пьес. Так, например, в Витебске, где были: сняты пьесы Ведекинда и Жулавского, беспрепятственно шли скабрезный фарс "Амур, и К0" и Другие родственные ему произведения "искусства".

Нередко усердие представителей местной администрации, жаждавших угодить церковникам, приводило к курьезным и вместе с тем весьма печальным для театра фактам. Так, например, в Ярославле на представлении в 1912 г. пьесы Ришпена "Мученицы" артист, игравший роль Иоанна и появлявшийся в первых двух действиях с длинными волосами и бородой, в третьем действии, к удивлению публики, появился на сцене бритым и без парика. Метаморфоза, как оказалось, была вызвана дежурным приставом, которому почудилось, что артист похож в своем гриме на Иисуса Христа. Не долго думая, он приказал артисту снять парик и бороду.

Гонения и преследования часто выпадали и на долю музыкального театра. Причины были те же: якобы антихристианская направленность оперы; изображение в ней библейских персонажей или духовных лиц и пр. Те же были и санкции: исключения из текста, замена одних персонажей другими, а то и категорическое запрещение оперы. Приведем несколько фактов.

Рассматривая в 1871 г. оперу А. Г. Рубинштейна "Демон", написанную на сюжет поэмы М. Ю. Лермонтова, цензор признал ее "неудобной" вследствие того, что "в ней изображается борьба Демона против ангела-хранителя Тамары — борьба, которая заканчивается погибелью молодой княжны и торжеством Демона. Конечно, победа, одержанная духом тьмы, кратковременна... Но тем не менее,— утверждал цензор,— общее очертание драмы имеет характер, несовместимый с учением нашей церкви, и может затронуть в публике религиозное чувство, тем более что подобные сопоставления Ангела с Демоном на сцене доселе не являлись..." 41 Только в следующем году, после того как ангела" заменили добрым гением, монахов — отшельниками и после удаления иконы с лампадой и пр., оперу разрешили42.

По сходным мотивам была запрещена опера Бойто "Мефистофель", а опера Россини "Моисей в Египте" была разрешена лишь после того, как библейский пророк был превращен в египетского и опера получила новое название — "Зора" 43.

Так же обстояло дело и со святыми. В 1880 г. нэ пропустили оперу кн. Г. Н. Вяземского, посвященную памяти его бабки Ульяны Вяземской, по той причине, что бабка причислена к лику святых. В 1864 г. едва не запретили оперу Серова "Рогнеда" из-за предполагаемого в ней, но даже не упоминаемого великого князя Владимира Святого. Автору либретто Аверкиеву пришлось доказывать, что действие оперы происходит до принятия христианства. Гораздо позже синод потребовал уничтожения на сцене Мариинского театра декораций к опере Римского-Корсакова "Сказание о невидимом граде Китеже", так как на них были изображены лики святых.

Опера А. Рубинштейна "Купец Калашников", разрешенная в 1878 г. и шедшая на сцене в 1879 и 1889 гг., была затем снята с репертуара обер-прокурором синода Победоносцевым, который счел недопустимым смешение молитв с разгульными песнями. При разрешений оперы в 1901 г. молитвенные песнопения опричников были исключены 44.

"Бориса Годунова" Мусоргского разрешили в 1872 г. с условием, что из оперы будут исключены духовные лица, как это было сделано ранее при постановке пушкинского "Бориса" на драматической сцене. В другой опере Мусоргского, "Хованщина", самосжигатели были заменены какими-то неопределенными личностями, похожими на посадских людей, а костры вообще были исключены. Как заметил впоследствии музыкальный критик С. Н. Кругликов, только тогда, "когда бдительное око администрации задремало, в "Хованщине" появились костры" 45.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В заключение гончаров предлагал заменить в названии пьесы слово
Краеугольным камнем нравственного богословия является учение о загробной жизни
Народный театр февраля начальников
Первая русская революция
Культура Чудновцев М.И. Церковь и театр 10 актеров