<<<     ΛΛΛ     >>>   

Так же легко оказавшиеся на Западе старообрядцы включались в тамошнюю жизнь. У В. Розанова есть небольшая статья о его знакомстве с рижской федосеевской общиной. Он был просто поражен тем, как рижские старообрядцы освоились в немецкой лютеранской культуре. Они вступали в браки с немцами- лютеранами, занимали то же социальное положение, что и местные протестанты, и проявляли те же социальные навыки. И те и другие говорили Василию Васильевичу: “Ну, у федосеевцев образа, а так — какая между нами разница?”

Летом 1996 года нам довелось обсуждать эту статью с наставником федосеевской общины в Казани Александром Евгеньевичем Хрычевым. Глава одной из самых влиятельных федосеевских общин сказал нам: “Розанов абсолютно прав. Немцы-лютеране — самые близкие нам по культуре люди. Вы, наверное, удивитесь, когда узнаете, что в Войновском монастыре (Войновский федосеевский монастырь существовал в Пруссии до первой мировой войны) старицы держали не только образа, но и портреты германских императоров? Лучше, чем в Пруссии, федосеевцы нигде не жили”. На наше недоумение по поводу такого нетипичного для староверов уважения к власти Хрычев заметил: “Так то же благочестивые императоры были, у них законы нашу веру охраняли, а петербургский Ирод ее притеснял”. После этого ревнитель древлеправославного благочестия посетовал на то, что такой благочестивый край, как Восточная Пруссия, из-за антихристовых козней исчез с карты мира.

Поневоле задумаешься, каков же он, Китеж-град, в реальной жизни?

Образованный и рефлексирующий наставник из Казани осознал то, что большинству староверов, наверное, не приходит в голову — их гораздо большую психологическую близость к Западу, чем можно вообразить, зная их идеологию. Староверы, полностью отрицавшие Запад (на этом отрицании они и возникли при Никоне), легко принимают его, оказавшись в условиях совместного проживания с представителями западных конфессий...

Не только социальные и политические, но и хозяйственные навыки старообрядца позволяют видеть в нем российского европейца. В современной западной культурологии стало общим местом утверждение, что европейская цивилизация выросла из монастыря. Именно в монастырях первоначально был воспитан человек высокой ответственности, дисциплины, честности и в то же время — инициативы и новаторства. В силу ряда причин, по-настоящему еще не проанализированных, русский православный монастырь такого человека для мира не воспитал. В старообрядческих же общинах с самого начала шел процесс, обеспечивший распространение монашеских ценностей в мирской жизни. Жесткое отделение от падшего антихристова мира, глубокая личная вера и относительная свобода выбора приводили к возникновению своеобразных “общежительных” коммун, своеобразных полумонастырей-полуобщин. В них господствовала суровая дисциплина, строгое повиновение наставнику, многочасовые службы и общность имущества. При общежительствах были свои молельни, больницы, богадельни и разнообразные хозяйственные послушания — сельскохозяйственные, ремесленные, мануфактурные, где постоянно и бесплатно работали члены общежительств. Численность объединений могла превышать тысячу человек. “Праздность — училище злых” — одна из главных заповедей таких коммун. Именно эта заповедь позволила старообрядцам порвать с традиционным для России неуважительным отношением к предпринимательской деятельности. Уже с конца XVIII века сначала в ряде федосеевских, а затем и иных общин вырастает плеяда удачливых предпринимателей и коммерсантов-прагматиков, не только обеспечивавших экономическое благосостояние своих общин, но и добившихся личного богатства.

Как отмечает известный исследователь старообрядчества С. Зеньковский, по своей строгой дисциплине, пуританскому подходу к миру, трудолюбию и постоянному стяжанию, сознанию своей исключительности и избранности, мирскому священничеству (наставничеству) некоторые общины (в первую очередь, федосеевского согласия) скорее напоминают Женеву времен Кальвина, чем православные монастыри. Ощущение греховности внешнего мира, убежденность в священстве мирян и в том, что человек лично отвечает за свое спасение — верой, выражающейся в молитве, трудом и аскезой, — все это сближало столь различные в своем историческом развитии движения. Было, правда, одно отличие, кажущееся принципиальным. Кальвин считал организованное государство частью устроенного Богом порядка: “Роль государства не менее значительна, чем роль хлеба, воды, солнца и воздуха, но она гораздо более почетна”. Эта позиция резко контрастирует с принципиальным антиэтатизмом, первоначально господствовавшим в старообрядчестве.

Однако это различие легко объяснить психологически: Кальвин сам возглавлял теократическое государство. Ему ли не прославлять власть! Старообрядцев же государство стремилось уничтожить. Но уже в ХIХ веке среди тех же федосеевцев представления о государстве почти дословно воспроизводят лютеранские размышления на эту тему: “Как небо отделено от земли, так духовное отделено от гражданского; гражданские установления необходимы, и все справедливые законы необходимо не за страх, а за совесть исполнять”. Это ли не присущее лютеранству строгое различение сферы Евангелия и сферы “закона”?

Если в идеологии “бегунов” и “странников” ярче, рельефнее всего выразилось общестарообрядческое отношение к государству, то главное в идеологии федосеевцев — это отношение к хозяйственной деятельности. Другие согласия — белокриницкое, поморское — шли, по сути, тем же путем, но в более смягченных, умеренных формах. Типичное крупное старообрядческое предприятие начала ХХ века уже мало походило на монастырь, но все же представляло собой нечто вроде большой общины, в которой работники были связаны с руководством чувством взаимной ответственности и солидарности. Это выражалось, с одной стороны, в прогрессивных социальных отношениях (восьмичасовой рабочий день, страховка, больницы, детские сады и т. д.), с другой стороны — в высокой трудовой этике рабочих. Большое предприятие было связано с мелкими, с кустарями, с банками, коммерческими предприятиями, в которых также обычно работали единоверцы. Весь этот организм напоминал современную западную корпорацию. Причем все новшества воспринимались не как новаторство, а как возврат к доброй старине, к “Святой Руси”.

Благотворительность в старообрядческой среде всегда считалась обязательной, капитал не рассматривался как средство для устроения роскошной жизни или как самоцель, но как то, что дано Богом и потому должно служить людям. Как говорил В. Рябушинский, “богатство обязывает”.

Как бы ни был влиятелен старообрядческий слой в городах, все же и перед революцией большинство старообрядцев оставалось крестьянами. Зримое, очевидное превосходство бытовой и трудовой этики старообрядческой деревни отмечалось неоднократно. Достаточно красноречивые сообщения об этом можно найти у Н. Лескова и В. Розанова, однако здесь мы упомянем свидетельство, взятое из любимой старообрядцами книги А. Кириллова “Правда старой веры”. Автор приводит слова депутата Думы графа Уварова: если вы встретите в любом уголке России деревню с добротными домами, трудолюбивыми, трезвыми и честными крестьянами, можете не сомневаться — это старообрядцы...

Теперь постараемся найти ответ на второй вопрос: что стало с ними при большевиках?

Старообрядцы, как и представители других вероисповеданий, подверглись жесточайшим репрессиям. После смерти архиепископа Мелетия (Расторгуева) в 1934 году на свободе оставался лишь один престарелый епископ Сава Калужский (еще в 20-е годы белокриницкая иерархия в России насчитывала около двадцати епископов). В 30-е годы на территории РСФСР были истреблены все поморские наставники, уничтожены все монастыри, учебные заведения и общественные организации староверов всех толков.

Сталинское “примирение” с религией, позволившее Московской патриархии и исламу восстановить основные институты, коснулось старообрядцев в минимальной степени: белокриницким старообрядцам было позволено иметь епископа в Москве на Рогожке и было зарегистрировано несколько десятков приходов по всей стране, а Высший старообрядческий совет Литвы, сохранившийся до войны, стал неофициальным центром нескольких десятков зарегистрированных общин поморцев, который даже трижды в советское время проводил виленские соборы поморцев СССР. Легальное существование остальных согласий было сведено уже к совершенному минимуму.

Мученическая судьба православных, мусульман, протестантов, католиков нашла своих исследователей — страдания и протест старообрядцев против большевистских гонений еще ждут своего историка. Их активное участие в крестьянских восстаниях, бегство в глухие края Сибири, сопротивление коллективизации — обо всем этом еще слишком мало известно. Достоянием общественности до сих пор стали, строго говоря, лишь отдельные факты, хотя и они порой поражают воображение. Чего стоит хотя бы описанное А. Солженицыным уничтожение войсками МВД с применением авиации и артиллерии в начале 50-х годов поселений беспоповцев в сибирской тайге или смерть в заключении часовенных, отказывавшихся брать пищу из рук тюремщиков — антихристовых слуг. Один из последних могикан этой несгибаемой породы людей — Агафья Лыкова, подлинный живой символ неистребимой тяги простых русских мужиков и баб к свободе и достоинству.

Репрессии против старообрядцев были свирепыми, но не менее лютыми они были по отношению к представителям и других вероисповеданий. За плечами старообрядцев — трагический опыт трехсотлетнего сопротивления репрессивному государственному аппарату, традиции самоорганизации и самоуправления, им присущ свободолюбивый и демократический дух... Почему же к концу 80-х годов их движение оказалось слабее других — скажем, баптистов?

Тому есть две причины.

Во-первых, старообрядчество во многом держится благодаря устоявшемуся традиционному быту. Именно в быту прививаются основные религиозные навыки, пение, любовь к чтению, совместная молитва. Быт воспитывает эстетические идеалы старообрядца: его любовь к иконе, красивому богослужению, своеобразному старообрядческому фольклору. Быт воспитывает моральные идеалы — уважение к старшим, заботу о младших, взаимовыручку, честность. Именно он, благодаря системе норм в еде и одежде, становился охранителем своеобразия старообрядцев.

Во-вторых, религиозная жизнь старообрядцев не замыкалась в рамках семьи и храма, а распространялась на все сферы человеческой деятельности, особенно на трудовую и социальную. Высокий уровень социализации позволял создавать крепкие независимые социально-экономические структуры, крестьянские общины, предприятия, купеческие товарищества, которые объединялись в более крупные макроструктуры.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Так же легко оказавшиеся на западе старообрядцы включались в тамошнюю жизнь
Александр иванович