<<<     ΛΛΛ     >>>   

При этом я сразу вспоминаю феномен Г. Победоносцева. Интеллектуал, но крайний консерватор. Парадоксальное сочетание… Так вот он писал, что исконно русской чертой религиозности был чувствительный, а не рациональный подход к религии. Мне кажется, что он угадал этот общий направляющий стержень русской души, на который нанизано все остальное, включая и рациональный компонент. Воистину «умом Россию не понять».

Когда Бердяев объяснял слабость русской воли засилием в сознании русских душевного, а не духовного, он имел в виду именно это. Русский мистицизм широко известен. Даже происхождение знаменитого в этом отношении «Дионисия Ареопагита», оказавшего большое влияние на западный мистицизм, приписывают Сирии и даже Армении. Может быть, эта общая тенденция связана с азиатским соседством, хотя Азию представляет довольно пестрая смесь культур. Византия – духовная родина славян – связана больше с иудейской, арабской и даже иранской культурами, чем, собственно, с индийской, напрочь оккультной по существу.

Как бы там ни было, мистицизм и интуитивизм – типично славянская склонность характера, хотя этого и не хочет, как мне видится, признавать создающаяся сегодня новая церковная прослойка христианских интеллектуалов. Тем не менее, именно мистически направленным образом мысли объясняется то, что русский ищет прежде всего не познания, а опыта. Для него практика правит теорию, а не наоборот.

Если интеллектуальная часть христиан нашего региона не будет считаться с этой особенностью русского менталитета, произойдет ее отрыв от народа и создание собственной, односторонне рациональной по содержанию, субкультуры. Я уже не говорю о рядовых членах церкви, далеких от понимания богословских тонкостей. Если сказать честно, я обеспокоен современной тенденцией впадения отечественного протестантского богословия в схоластицизм. Между ним и церковью растет стена отчуждения, которую уже сегодня нужно пробивать, но вернемся к теме.

Я подчеркиваю данный аспект русского мышления вовсе не потому, что русским нечем хвалиться в области интеллекта. Мнение о философской недоразвитости России Нового времени слишком преувеличено. Русское мышление просто не преувеличивает значение разума и достижений философии и естественных наук. Еще до эпохи Петра Россия была в курсе всех философских учений Запада. Например, богословские воззрения первых отечественных мыслителей и преподавателей Киево-Могилянской академии (И.Гизеля, И.Кроковского, Ф.Прокоповича и др.) отмечены высоким уровнем и осведомленностью по всем теоретическим вопросам (см. напр: Ничик В.М, Горський В.С, Попович М.В. та ?нш?. ?стор?я ф?лософ?? на Укра?н?. В 3-х тт. – Ки?в. – 1987).

С Петра I ситуация еще более благоприятствовала развитию философии и богословия в России. Так, М.В. Ломоносов стоит у истоков создания отечественной философской мысли. При этом в качестве наиболее приемлемой для религиозных нужд государства Российского им была выбрана наиболее передовая на те дни философия Христиана Вольфа (1679-1754). Для ее преподавания в России были приглашены лучшие философские силы Запада. При этом студенты Санкт-Петербурга пользовались вначале переводными учебными материалами, но первое же поколение выпускников, молодые ученые Г.Н. Теплов, А.Д. Кантемир, В.Н. Татищев, Я.П. Козельский и др., предприняло написание собственных учебников и трудов по философии, содержание которых определенным образом отличалось от немецких изданий. Русские философы перерабатывали западное наследие, приспосабливая его к собственным нуждам.

Философия Вольфа, представлявшая собой развитие учения Г. Лейбница, была предложена Петру I в качестве общеобразовательной государственной системы Ломоносовым не случайно. Лейбниц был почти единственным философом своего времени, не пожелавшим строить философию в отрыве от Библейского Откровения.

То же можно сказать о Шеллинге, которому следовала русская философская мысль XIX века. Несмотря на то, что у этих мыслителей были свои недостатки, это был выбор в строго религиозном направлении. «Поздний» Шеллинг стоял у основания «философии всеединства» В.С. Соловьева, а лейбницианство играло важную роль в творчестве Н.О. Лосского и других русских интуитивистов. Из всего многообразия позиций русские философы избирали наиболее важные, а к остальным проявляли лишь осведомленный интерес. Так идеи материалистического Просвещения коснулись русских лишь косвенно, а сознания простого люда поверхностно.

По крайней мере, в середине XVIII-го века Россия в интеллектуальном отношении ни в чем не отставала от передовых европейских стран. И если уж Россия не дала миру больших имен в Новое время, то этого же не сделали и США. Единственным их философом петровского времени был заимствовавший свои идеи у Мальбранша Дж. Беркли, и то переехавший из Англии. Да и в последующие века Америка была бедна на философов, фактически подбирая то, что производилось в Европе. Знаменитый Ч. Пирс был популяризатором прагматизма У. Джемса, а Дж. Дьюи был, по сути, последователем О. Конта. У теологов П. Тиллиха и Р. Нибура также налицо европейские заимствования: экзистенциализма и неоортодоксии соответственно. Значит ли это, что Америка не была полноценной в области интеллекта? Вовсе нет.

Подобным же образом Россия выступала лишь в роли пользователя новых философских идей, но не разработчика их или ведущего проводника. Может быть, это просто русская лень шевелить мозгами, однако это не доказательство их полного отсутствия. Выражаясь терминами современного французского этнографа К. Леви-Строса, можно заключить, что русская культура наиболее «холодная», т.е. безразличная к переменам.

С другой стороны, серьезные исследования все же велись, хотя как сами имена авторов, так и их труды оставались неизвестными (Л.С. Выготский, С.Н. Давыденков) или издавались сильно урезанные советской цензурой (В.И. Вернадский, А.Д. Сахаров). В области же семиотической культурной антропологии русские мыслители (Бахтин, Пропп, Эйзенштейн, Фрейденберг) оказались даже впереди Запада. А работы Н.Д. Кондратьева просто изумили зарубежных коллег-экономистов.

Нельзя не отметить обратное влияние русской философии на западных философов: русского иррационализма на учения М. Шелера и Н. Гартмана, экзистенциализма Н. Бердяева и творчества Ф. Достоевского на мистическую систему итальянского философа М.Ф. Шакки. О христианском Востоке немало хороших отзывов со стороны мыслителей мистической и иррациональной ориентации.

То же, что действительно интересовало Восток, так это мистицизм. Напомню, что христианским мистицизмом является непосредственное общение с Богом в отличие от нехристианского или как его сейчас принято называть эзотерического (тайного) мистицизма как прикосновения к запредельному миру или ощущение последнего. Я не хочу сейчас указывать на все их различия, отмечу только, что индийская или буддийская оккультная мистика отличается от христианского мистицизма своей враждебностью к личном началу в человеке. Фактически последнее в нем растворено в Абсолютном Духе. У христиан с Богом соединены наши чувства, мысли и волеизъявления, мы же сами не растворены в Нем до исчезновения нашей личностности. Если последнее и происходит где-то, то только по неведению. Бог даже не ожидает от нас абсолютной пассивности, как это отметил Вочман Ни в третьем томе своего эпохального произведения «Духовный человек». Здесь скрыты тоже какие-то закономерности: Монголия-Китай...

Какова же специфика русского мистицизма? Основной особенностью любого мистицизма является его миролюбие. Погруженный в собственный мир мыслей, чувств и целей мистик или монах наименее пригоден для политики и социального преобразования общества. Он хочет разобраться в себе самом прежде, чем вынесет суждение о внешних явлениях жизни. А этого рода войне не приносится никаких жертв. При этом речь идет лишь о самопожертвовании отдельной личности, борющейся сама с собой (любой свободный выбор есть борьба), а не о том, чтобы в роли жертв этой борьбы выступали другие люди. Если я сражаюсь с собственным эгоизмом, то это может задеть другого только идейно, но не физически.

Правда, существует феномен и «психологического давления». Можно требовать «духовных» подвигов от других. Но и этого я также не подразумеваю. Все, что я хочу здесь подчеркнуть, так это то, что для ведения духовной брани всем хватает места под небом и средств для выживания, потому что она зависит от всего внешнего лишь в виде поводов, но не причин, т.е. косвенно. Давайте вспомним житейскую мудрость: "быть" и "делать" не одно и то же. Мы создаем себя наедине, потому что никто из людей не несет за нас такую же ответственность, разумеется, при помощи Бога, как мы сами. Это же никому не мешает.

Здесь как раз и кроется все русское миролюбие. Когда речь заходит о ереси, русский часто отвечает: «Брат он, как и всякий православный, так как искренне ищет Бога, а где фальшивит, Бог ему судья. Доктрины – дело тонкое, но их слабость в том, что все зависит от степени нашего понимания и знания истины. Поэтому можно ошибаться и искренно. Если кто не уразумел чего-то по незнанию, Бог не лишит такого Своей милости. Он либо пошлет ему наставников, либо сделает еще что-то, но не поступит несправедливо». Иными словами, по-русскому, заблуждаться невозможно: истина настолько очевидна, что можно не спорить, сама жизнь научит неуспевающего. Вот почему в мировоззрении и религиозных предпочтениях русских религиозных мыслителей феномен пацифизма и анархизма занимает особое место.

Еще одной особенностью христианского мистицизма, и в частности русского, является пантеистический подход к жизни: все священно как творение Творца. С этим явлением связана известная зависимость русских от своей истории, своего прошлого, благоговение перед традицией и даже самой смертью… Может быть именно этим обусловлена русская отсталость. Даже имея полную возможность контакта и ассимиляции с Западом, русская душа просто не проявляет интереса к его ценностям жизни и к специфике его духовности после первого и даже поверхностного соприкосновения.

Конечно, более тесные контакты между Западом и славянским Востоком, имевшие место в начале XX-го века, были плодотворны, но в этом отношении «тяжелая на раскачку» Россия по большому счету так и не сдвинулась с места. Нет спора, некоторая дифференциация в среде русской интеллигенции тех дней имела место: у нас были свои неокантианцы, и свои интуитивисты. Тем не менее, это был особый род неокантианства и интуитивизма. Основное же направление философии «всеединства» Соловьева устояло, окрасив в собственный цвет все другие разновидности русской мысли.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Необходимыми для осуществления возложенных богом на свою церковь задач
Русский ищет прежде всего
Победа власти советов неоспоримое свидетельство в пользу духовной неустойчивости русского мышления
Русскую церковь возглавлял один митрополит
Критическая литература 1