<<<     ΛΛΛ     >>>   

Специализация, необходимая для развития цивилизованного мышления, оказала в прошлом столетии крайне неудачное воздействие на философское мировоззрение образованных людей и, таким образом, на развитие институтов, призванных способствовать образованию. Различные отделения университетов стали подчеркивать свою независимость друг от друга. Да и репутация университетов оказалась пропорциональной тому, насколько широко в них происходило такое раздражение.

Наука росла, тогда как присущая уму широта охвата сокращалась, XIX столетие было периодом великих достижений, но при этом напоминающим создание муравейника. Ему не удалось породить образованных людей с тонким пониманием разнообразия интересов и возможностей. В этом столетии критиковали и исследовали там, где нужно было стремиться понимать. Если смотреть

372

с позиции иной эпохи, то интерес другой эпохи вообще покажется грубым смешением глубокого понимания и тривиального обрамления. И при этом для понимания природы существования мы должны схватывать сущностный характер этой глубины, которая независимо от окружающих ее ложных моментов оказывается источником жизненного прогресса в свою эпоху. Правда, нужно внести одно уточнение: если происходит прогресс.

Сам Ренессанс, заключительной фазой которого было XIX столетие, в агонии породившее своего преемника, нес с собой те ограничения, которые мешали повсеместному распространению интеллектуального интереса. Корни Ренессанса — в греческой учености, рассматриваемой в качестве единственного прародителя цивилизации. Несомненно, долг Европы Греции нельзя выразить словами. Но в конце концов, греческое мышление, даже если под ним понимать греко-иудео-египетское мышление, представляет собой лишь один конечный аспект многообразных видов значимости, Бездействующих на окраины человеческого сознания.

Следует усилить наше стремление к пониманию. Античники XIX столетия оказались в некотором смысле более ограниченными, чем лучшие из древних греков; христианские ученые — более ограниченными, чем лучшие из первых римских пап; представители естествознания оказались более ограниченными, чем основатели- математики и физической науки. XIX в. в целом знал несравненно больше древних греков, римских пап и основателей естествознания вместе взятых. Но современные ученые утеряли чувство широкой альтернативы— восхитительной и отталкивающей,— таящейся на заднем плане и ожидающей, когда она овладеет нашими надеждами и скромными традициями. Если цивилизация собирается выжить, тогда распространение понимания оказывается самой первейшей необходимостью.

2. Что такое понимание ? Как мы могли бы его охарактеризовать? В первую очередь, понимание всегда нуждается в понятии «композиции». Это понятие вводится двумя путями. Если понятая вещь составная, то понимание ее может заключаться в указании на составляющие ее факторы, а также на способы их переплетения, в результате чего образуется целостная вещь. Такой способ постижения делает очевидным, почему вещь именно такова, какова она есть.

373

Второй способ понимания заключается в том, чтобы рассматривать вещь как единство независимо от того можно ли ее анализировать, а также получить свидетельства в отношении ее способности воздействовать на ее окружение. Первый способ понимания может быть назван внутренним, а второй—внешним.

Но вся эта фразеология—только часть дела. Оба способа эквивалентны, они предполагают друг друга. В первом случае вещь познается как результат, во втором—как каузальный фактор. Отмечая это, мы переходим к понятию «понимание процесса вселенной». Кажется даже, что предпосылка относительно процесса уже присутствовала в нашем предыдущем анализе вопроса. Можно рассматривать эти способы объяснения значения как применимые с целью понимания процесса природы.

Это верно, что ничто нельзя понять окончательно, пока не станет очевидным указание на процесс. И в то же время возможно понимание идеальных взаимоотношений в отвлечении от указания на процессы среди чистых фактов. В самом понятии подобных взаимоотношений нет никакого перехода.

К примеру, в математике в определенном смысле нет перехода. Взаимосвязи здесь представлены в своей вневременной вечности. Разумеется, понятия времени, подхода и приближения имеют место в математическом дискурсе. Но понятия «временность времени» и «движение приближения» применяются в науке как абстракции. В математике, при обычном ее понимании, идеальный факт выделяется в качестве самоочевидного.

Даже среди математиков редко встретишь способность к широкомасштабному пониманию. Есть лишь фрагменты понимания, а также фрагменты взаимосвязей между фрагментами. Эти детали связей тоже доступны пониманию. Но фрагменты лишь следуют друг за другом, а отнюдь не образуют вместе некоторую большую самоочевидную координацию. В лучшем случае имеется смутное воспоминание об отдельных деталях, которые недавно воспринимались. Подобная последовательность самоочевидных деталей обозначается как «доказательство». Но все же человеческим существам не дана самоочевидность математической науки.

374

Как пример, фрагмент знания, согласно которому прибавление 1 к 4 дает то же множество, что и прибавление 2 к 3, кажется мне самоочевидным. Это, конечно, весьма скромный объект знания, но, если я не ошибаюсь, он представляется мне с ясностью интуиции. Но если речь пойдет о больших числах, то я не решусь ничего утверждать относительно самоочевидности. Я лишь прибегну к такому недостойному средству, как доказательство. Другие люди, видимо, обладают более широкими способностями.

Возьмем, например, Рамануджану С., великого индийского математика, чья ранняя смерть была такой же потерей для науки, как и смерть Галуа. О нем говорили, что любое из первой сотни целых чисел было его личным другом. Другими словами, его самоочевидные прозрения и полученное от них удовлетворение напоминают чувства, испытываемые нами в отношении чисел от одного до пяти. Я лично не могу претендовать на тесную дружбу с числами вне этой группы. В моем случае ограниченность группы чисел в некотором смысле сдерживает рост того чувства удовлетворения, которое испытывал Рамануджа.

Признаюсь в большем удовольствии, испытываемом мной от тех образцов взаимоотношений, в которых числовые и количественные взаимоотношения оказываются полностью субординированными. Я упоминаю эти личные подробности для того, чтобы подчеркнуть большое разнообразие характеристик самоочевидности как в отношении величины, так и в отношении ее композиций. Чувство «завершения», которое уже упоминалось, возникает на основе самоочевидности нашего понимания. Фактически самоочевидность и есть понимание.

Чувство проникновения, которое также тесно связано с нашим восприятием разумности, имеет дело с ростом понимания. Почувствовать завершенность отдельно от ощущения роста фактически означает потерпеть неудачу в понимании. Ибо это будет неудачей—смутно ощущать неисследованные взаимоотношения с внешними вещами. Ощущать проникновение, не испытывая при этом чувства завершения, тоже означает потерпеть неудачу в понимании. Проникновению самому по себе недостает в этом случае значения. Ему также не хватает успеха.

3. Сейчас мы обратимся к понятию «доказательство». Мой тезис, который я собираюсь развить, гласит, что «доказательство» в строгом смысле этого термина есть слабая и заурядная процедура. При произнесении слова «доказательство» на ум сразу же приходит понятие нерешительности. До того, как доказательство достигнет самоочевидности

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Это единство теперь преобразовано в единство события
Как избирательное ограничение внутри общих систематических взаимоотношений между вечными объектами
Эти условия могут быть поняты как имманентные характеристики самого пространства времени
чем общее осознание порядка вещей
Уайтхед А. Философская мысль Запада истории науки и философии 5 времени