<<<     ΛΛΛ     >>>   

Он говорит, что хочет подчеркнуть два момента: во-первых, что восприятие не есть знание, во-вторых — что «в конкретных ситуациях видения, чувствования или прикосновения то, что обычно называют восприятием, состоит в принятии, по сути дела, ошибочном принятии того, что мы видим или чувствуем, за что-то иное». В первом тезисе Причард дистанцируется от учения Кука Уилсона, утверждавшего, хотя и не без колебаний, что некоторые (не все) разновидности восприятия суть знание. Это отступление от Кука Уилсона основывается на другом отступлении: Причард теперь отрицает, что мы «непосредственно видим» физические тела. Одной лишь чувственной иллюзии достаточно, чтобы мы поняли, что зрительное восприятие не может быть непосредственным.

Что же в таком случае мы непосредственно видим? Распространенный ответ, по-разному формулируемый, сводится к тому, что мы видим «зримое явление». Но Причард возражает, что «явление» (или «идея») всегда есть явление чего-то, а значит, использование этого термина неизбежно предполагает, что мы каким-то образом видим объект, который является в явлении. Использующие термин «явление» — злостным преступником такого рода Причард считает Дж. Ф. Стаута — колеблются между утверждением и отрицанием того, что мы непосредственно наблюдаем физические объекты, играя на двусмысленности этого термина. Далее, термин «явление», применяемый к тому, что мы видим, ничего не говорит о природе того, что является; статус «явления» остается недопустимо туманным. Собственная точка зрения Причарда, который совершенно отказывается от термина «явление», состоит в том, что на самом деле мы видим «протяженные, а значит, пространственно соотнесенные цвета».

В таком случае естественно спросить: каково основание нашего суждения об этих цветных протяженностях как о физических объектах? Причард отвечает двойственно. Во-первых, хотя мы «реально видим» протяженные цвета, мы не знаем, что они протяженные цвета, — в сущности, мы не знаем их вовсе. Согласно теории чувственных данных, «воспринимать непосредственно» — значит знать природу того, что мы воспринимаем; действительно, наше знание о непосредственных объектах чувства есть парадигма полного знания. Причард это отрицает: он говорит, что обычно мы ничего не знаем о том, что непосредственно видим. А значит, во-вторых, поскольку мы не знаем протяженных цветов, которые мы видим, даже не

194

стоит вопрос о нашем «суждении» или «умозаключении» о том, что они являются телами, имеют тела своей причиной или указывают на тела; такое суждение, доказывает Причард, могло бы основываться только на знании, а в данном случае знания нет.

Позиция Причард а кажется несколько парадоксальной. Он говорит, что реально мы видим цветные протяженности; не вызывает сомнения факт, что обычно мы уверены, что видим физические объекты. Естественно спросить, как может возникнуть такая уверенность, если мы не судим о цветных протяженностях как об объектах? С тем чтобы устранить видимый парадокс, Причард использует различение (предложенное Куком Уилсоном в «Высказывании и умозаключении») между «судить», что Х есть У, и «находиться под впечатлением», что Х есть Y. Допустим, мы встречаем на улице чужого человека и приветствуем его как знакомого. В этом случае, говорит Кук Уилсон, мы не судим о чужом как о нашем знакомом: иначе мы приветствовали бы его лишь после долгого размышления о том, что видим. Но мы не размышляли. Скорее, произошло следующее: мы восприняли человека и, не думая, сочли его другом или у нас «сложилось впечатление», что он друг. Мы не формулировали суждение, что он друг, мы приняли его — в данном случае ошибочно — за друга.

Нечто весьма похожее, полагает Причард, происходит во всех наших восприятиях физических объектов. Мы «действительно видим» цветную протяженность (или ощущаем осязательную протяженность), но ошибочно принимаем ее за физическое тело. Только в результате последующего анализа мы начинаем понимать, что мы «действительно видим». На некритическом уровне повседневного восприятия у нас «создается впечатление», что мы видим физические тела.

Только такая теория восприятия — пытается показать Причард в своих критических статьях — позволит нам покончить с традиционными эпистемологическими спорами, которые будут продолжаться, пока предполагается, что мы знаем то, что непосредственно ощущаем. Ведь если мы знаем, что мы ощущаем, тогда то, что мы ощущаем, может существовать независимо от акта его познания, — до сих пор Причард поддерживает Кука Уилсона. Это соображение подталкивает эпистемологов к наивному реализму. Но они вынуждены быстро ретироваться, столкнувшись с суровыми фактами иллюзии и ошибки. Однако они не могут уйти безнаказанно — и остаются со странными сущностями, с «идеями» или «чувственными данными», которые, доказывает Причард, не обладают свойствами объектов познания и все же должны познаваться, если эпистемологи правы и мы действительно знаем, что мы непосредственно воспринимаем. По мнению Причарда, есть только один способ раз и навсегда покончить с традиционными эпистемологическими колебаниями между реализмом и репрезентационизмом: мы должны отвергнуть посылку, которая лежит в основании обеих альтернатив и согласно которой непосредственное восприятие есть разновидность знания.

С эпистемологией Причарда тесно связан его снайперский огонь по «эмпирической психологии», под которой он подразумевает главным образом психологию Стаута и Уорда8. Во второй половине XIX столетия Окс-

195

фордский университет снискал репутацию самого выдающегося противника прогресса психологии. Идеалистов часто восхваляют (или хулят) за явную, хотя сегодня и куда более умеренную, враждебность Оксфорда по отношению к психологическим исследованиям. Однако на самом деле Брэдли, как мы видели, вполне сочувствовал и активно интересовался психологическими исследованиями, хотя его благосклонность не распространялась на попытки решать философские проблемы психологическими средствами. Именно Причард и Джозеф возглавили сражение против психологии во имя первенства знания.

Эмпирическая психология, доказывал Причард, есть попытка построить знание из некоторой формы мышления, предшествующей знанию и более элементарной, чем знание, — от этой перспективы в ужасе отшатнулся бы Кук Уилсон. В лучшем случае, согласно Причарду, психология есть смесь мало связанных между собой исследований, а не «наука в собственном смысле слова». (Впоследствии в том же духе о ней высказался Райл в «Понятии сознания».)

Атаки Причарда полностью поддержал Г. У. Б. Джозеф9 в цикле статей «Психологическое объяснение развития восприятия внешних объектов» («Mind», 1910—1911). Он видит в Стауте последователя Милля, как если бы тот доказывал, что наша вера в существование независимых объектов возникает в результате преобразования простых ощущений, причем это преобразование может быть описано средствами психологии. Эту позицию Стаут горячо оспаривает в «Ответе г-ну Джозефу» («Mind», 1911).

В своей аргументации Джозеф чаще всего придерживается путей, проложенных Причардом в «Теории познания Канта». Но он уже не готов подхватить реалистические мотивы, звучащие в этой книге. «Подвергая всестороннему рассмотрению точку зрения, — пишет он, — согласно которой то, что мы изначально схватываем, есть нечто находящееся "в сознании", или "ментальное", я вижу много трудностей, которые в настоящее время не могу разрешить. В частности, у меня не вызывает восторга предположение о реальности пространства независимо от всякого сознания, и я не понимаю, что я имею в виду под твердостью, под тем, что наполняет пространство, а также под величиной». А ведь Кук Уилсон считал, что только твердое является независимым от сознания. Сомнения в этом решающем моменте постепенно привели Джозефа чуть ли не к идеализму, который критиковал Кук Уилсон, что особенно очевидно в заключении его очерка «Сравнение идеализма Канта и Беркли»10. Реализм Кука Уилсона всегда был шатким, колеблющимся. Расцвет «нового реализма» с его более радикальным отношением к идеалистической традиции отбросил колеблющихся назад, на старые пути, или же толкнул их вперед, в объятия Кембриджа.

Логика Джозефа также представляет собой компромисс между позициями Кука Уилсона и идеалистов. Джозеф разделяет враждебность Кука Уилсона к «символической логике» и в цикле статей «Защита свободомыслия в логистике» («Mind», 1932—1934) критикует Бертрана Рассела и его последователей — в пику доблестной защите Сюзан Стеббинг, — во многом повторяя обвинения Кука Уилсона против Буля. В цикле статей «Что г-н У. Е. Джонсон подразумевает под суждением?» («Mind», 1927—1928)

196

Джозефова критика Джонсона наиболее приближается к критике формального подхода в логике; Джозеф утверждает, что умозаключение (а не импликация) должно быть отправным пунктом для логики. Это главный предмет спора между сторонниками формальной логики и их критиками. Самая известная работа Джозефа «Введение в логику» (1906) представляет собой попытку сформулировать подлинно аристотелевскую логику, очищенную от «традиционных» наслоений и ошибок. Поскольку эта книга реабилитирует Аристотеля11, она обнаруживает влияние аристотелизма Кука Уилсона. Джозеф сообщает, что многими частностями он обязан лекциям Кука Уилсона. Но даже во втором издании (1916) достаточно ясно, что он не вполне уловил природу логического критицизма Кука Уилсона: «Введение в логику» воспринимают главным образом — и совершенно правильно — как аристотелевскую логику, а не логику в духе Кука Уилсона.

Влияние Кука Уилсона, которое испытали Причард, Джозеф и другие оксфордские преподаватели, во многом живо до сих пор; мы еще вспомним об этом влиянии в следующих главах. Однако самый известный из современных оксфордских эпистемологов — профессор логики (с 1935 г.) Г. Г. Прайс — в работе «Восприятие» (1932)12 сплел воедино нити, которые до него пряли по отдельности. Влияние Кука Уилсона здесь очевидно: Прайс принимает, например, проведенное им различение между знанием и верой13 и свободно пользуется его понятием «быть под впечатлением, что». Такая лояльность ничуть не смягчила Причарда: в статье «Ошибка чувственного данного» (PASS, 1938; вошла также в «Познание и восприятие») он причисляет Прайса к последователям Рассела — и совершенно прав*. Ведь Прайс согласен с Расселом в главном: он полагает, что ощущение есть форма знания и что мы непосредственно знаем чувственное данное.

Значительная часть «Восприятия» посвящена критике. Прайс подробно разбирает и аргументировано отвергает большинство теорий восприятия, которые уже привлекли наше внимание, и многие из тех, что мы еще рассмотрим. Но он спасает от гибели концепцию чувственного данного, а вместе с ней — точку зрения, согласно которой центральная проблема эпистемологии заключается в том, чтобы объяснить, каким образом чувственное данное «принадлежит» материальному объекту; а оно должно «принадлежать» материальному объекту, если вообще может быть полезным для нас в наших повседневных отношениях с миром. Расселовскую «каузальную» теорию восприятия он отвергает как явно несостоятельную; никакое каузальное умозаключение не может привести нас от чувственных данных к материальным объектам, если мы уже не имеем независимого свидетельства их существования. Если рассмотреть дело «исторически» (генетически), доказывает Прайс, то становится совершенно ясно, что мы не приходим к своей вере в существование материальных объектов посредством каузального рассуждения. Если чувственные данные не «принадлежат» материальным

Прайс даже провел год в Кембридже в качестве аспиранта. Отметим также, что, хотя Прайс лишь изредка упоминает Гуссерля, «Восприятие» задумано как «феноменологическое» описание сознания в духе Гуссерля. Прайс надеется описать то, что «дано сознанию», не пользуясь услугами физиологии или физики.

197

объектам каким-то непосредственным образом, тогда они никак не могут расширить наше знание окружающего мира.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Наблюдаем за собственным сознанием
Такое отношение к претензиям психологии быть общей объяснительной теорией человеческого поведения
Александер испытал
Плейс пытается найти место для таких понятий в натуралистическом истолковании человека
Пассмор Д. Сто лет философии истории философии 1 реальности