<<<     ΛΛΛ     >>>   

*

Было бы небезынтересным провести параллель между любовными утехами Бонапарта, затем Наполеона, с одной стороны, и Итальянской и Австрийской кампаниями — с другой. Обольщению Жозефины соответствует определенный тип ведения боя — это смелое предприятие превосходящего по мощи противника, при котором все силы направляются в нужное место, чтобы затем блефовать; другой тип битвы соответствует династическому браку с эрцгерцогиней Марией-Луизой — это великая классическая битва при Ваграме, например, сочетающая в себе ставшую риторикой науку и массированный брутальный наскок. Так же небезынтересно отметить, что битва при Ватерлоо была проиграна либо, как представляется, из-за преувеличения роли науки, либо из-за отсутствия национал-революционного пыла.

Но наверняка Наполеон был первым, кто в ходе битвы использовал фактор страсти. Отсюда и эти слова одного из генералов, прибывшего сражаться в Италию: «Нельзя не признавать самых элементарных принципов военного искусства, как это свойственно Бонапарту».

9. НАЦИОНАЛЬНАЯ ВОЙНА

Начиная с Революции, на битву идут, опираясь на «сердце солдата», то есть «диким и трагическим» путем (Фош). Здесь необходимо уточнение: не сердце отдельного солдата считается героиче-

282

ским, способным решить исход войны, а коллективное сердце, если так можно сказать, страстная мощь нации.

Романтические поэты сыграли достойную роль в освободительной войне Пруссии против Наполеона. И философские учения, например Фихте и Гегеля, в основе которых лежала страсть, стали первоосновами немецкого национализма. Отсюда — все более кровавый характер войн XIX в. Речь теперь шла не об интересах, а об антагонистических «религиях». К тому же эти религии, в противовес интересам, не шли на мировую: они предпочитали героическую смерть. (Во все времена религиозные войны были самыми жестокими).

Это относится к первым трем четвертям XIX в., и особенно к периоду между 1848 и 1870 гг. Впоследствии национальные страсти, постепенно умиротворенные, в течение сорока лет устелят дорогу капиталистическим коммерческим начинаниям. Насилие по-прежнему будет осуществляться во имя Нации, однако теперь вести игру будут одни лишь интересы, как это великолепно показал маршал Фош в работе «О принципах войны» («Principes de la guerre»):

«Сначала война была национальной, и цель ее состояла в завоевании независимости народов и ее гарантии: французы в 1792— 93 гг., испанцы в 1804—1814 гг., русские в 1812 г., немцы в 1813 г., Европа в 1814 г.; она представляла собой славные и мощные проявления народных страстей, которые носили имена Вальми, Сарагоса, Таранкон, Москва, Лейпциг и др.

Впоследствии война была национальной, потому что ставила целью достижение единства рас, национальности. Таковой была идея итальянцев и пруссаков в 1866, 1870 гг. Это была идея, во имя которой прусский король, став германским императором, потребует у Австрии немецкие земли.

Но для нас она и сегодня (1903) все еще остается национальной, и целью ее является завоевание торговых преимуществ, заключение выгодных торговых сделок.

Из средства насилия, которое народы используют, чтобы в качестве наций обрести себе место в мире, война превращается в средство, используемое ради обогащения».

Trades follows the flag, торговля следует за знаменами, говорят англичане. Это был колониальный период, последний «мир», заслуживавший доверие Европы. Выше отмечалось, что с точки зрения нравов и их отражения в литературе этот период расценивался как последняя попытка мистификации страсти. Это действие никто не осмелился бы сравнивать с рыцарством, хотя оно выполняло ту же социальную функцию (по меркам нашего общества). На деле это было не духовным принципом, который инициировал «формы» и условности, а расчетом частных интересов, неспособных выступить в качестве основы прочного сообщества. Даже упоминаемая нация утратила свой романтический престиж: штандарт прикрывал интересы государства, а не страсти или честь элит. Государство же

283

играло не более чем почетную роль административного совета, веда войну по финансовым соображениям (завоевание Мадагаскара). Короче говоря, колониальная война есть лишь продолжение капиталистической конкуренции более дорогостоящими средствами — для отдельной страны, если не для больших компаний.

К концу XIX в. любовь 1 в среде буржуазных классов была чем-то диковинным, смесью чрезвычайно раздражительного сентиментализма с историей ренты и расчета: в брачных объявлениях она остается тем же и сегодня. Чистая сексуальность примешивается сюда исключительно для того, чтобы «замутить» эти мелкие расчеты и «прекрасные серийные чувства». (Так капля воды делает мутным абсент, поэтому Жарри говорит, что вода не является чистой). Точно так же война стала смесью публичного мнения — что такое реванш, если не национальный сентиментализм? — и торгово-финансовых расчетов. Сугубо военный элемент принимался в расчет исключительно контрабандой. Война обуржуазивалась. В глазах реалистов тип военного выглядел уже аномально, в глазах женщин и любопытных зевак — милым пережитком. (Именно так демократии воодушевляются пышными браками.)

Существовала вера в то, что можно без ущерба ликвидировать мощный потенциал исступления и кровавого величия, который был накоплен на Западе веками господства страсти.

Война 1914 г. была одним из самых значительных последствий этого игнорирования мифа.

10. ТОТАЛЬНАЯ ВОЙНА

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Олье Дени. Коллеж социологии философии 6 общества
Здесь в голову приходит одна своеобразная мысль
Олье Дени. Коллеж социологии философии 3 человек
Он развивает свои возражения в терминах своего испытания сознания