<<<     ΛΛΛ     >>>   

Я не знаю, сможешь ли ты отыскать кого-либо счастливо рождённого, чтобы Бог позволил ему пройти от самого зачатия через всю вереницу деяний времени до старости, наслаждаясь благом, претерпевая зло, и вернуться в первоначальное состояние. Насколько заметно неразумие в том, чтобы снова до такой степени волноваться, когда следует уже оставить всё это, отчего мы бы отказались, если бы нам было позволено обрести с самого начала. Умалчиваю теперь о тех бедах, которыми так затруднена эта жизнь,так что какие-то язычники высказывали мнение, что человеку от богов (я передаю их мысли) дано не столько благодеяния, сколько, как видно, возможности для погибели. И тот замечательный поэт произнёс, не сомневаясь: "Нет живого существа несчастнее человека". Впрочем, если ничтожен для тебя авторитет языческих корифеев, сам святой Экклезиаст, не сомневаясь, писал: "День смерти лучше, чем день рождения".

Столько о зле, но теперь о благе. Усвой мысль, сколько забот и тягот доставляют богатства, от коих ныне ты не можешь освободиться. Насколько больше алоэ, чем мёда, горечи, чем сладости, приносит жена, из-за чьей любви ты боишься смерти. Сколько волнений приносит обучение детей, их болезни и постыдные поступки. Присовокупи всегдашнюю склонность души человека к худшему. Так что, если не для всех, то уж для большинства верно высказывание Августина: "Кто старше, тот и неправеднее". Наконец, справа положи удобства сей жизни, а слева - неудобства, и взвесь краткость всех возрастов, через которые мы проходим. Детство вообще не чувствуется, юность пролетает, будто кто гонится за нею, молодость исполнена различных забот, старость застаёт врасплох неразумных. Что же всё это представляет в сумме, если не точку в той вечности, к которой мы движемся, если прожили благочестиво, и которой лишаемся, прожив нечестиво. Созерцание вереницы вещей не есть облегчающее средство против страха смерти. Другое, и более действенное, то, что Господь, умирая, свершил для тебя, дабы смерть, которая ранее была переходом в преисподнюю, ныне стала бы дверью в небо, и что прежде было началом вечных мук, теперь сделалось бы доступом к небесным радостям; чтобы смерть для верующих во Христе стала не только не проклята, но и всячески благоприятна. И Он дал нам вернейшую надежду, что не пропадёт никакая часть человека, и тела воскреснут к жизни в новейший день, и уже в прославленные эти тела возвратятся путешественники - души, не как в тяжесть, но как в отраду. И из смерти сразу попадает на место суда, чтобы избавиться от того, что нас ныне мучает.

Остаётся из всех ужасное зло, воспламенённое в один костер, из которого Тартар отказывается хоть что-либо возвратить, всё пожирая и никогда не возвращая поглощённое. Это - бездна отчаяния, и, как говорится в Апокалипсисе, "смерть вторая". Всякий поразмыслит, какова сия жизнь, где бессмертие есть худшее зло, где самое мучительное - демоны и сообщество с нечестивыми людьми, где никогда не гаснущий огонь, по сравнению с которым наше пламя - чистый лёд. Прибавь сюда, что это пламя - наименьшая часть таковых страданий, что человеческий рассудок их не представляет, как и счастье благочестивых. В несчастьях, в бедах тяжелейших и длительных всё же даётся надежда на облегчение, словно звёздочка, мерцающая вдали в кромешной мгле, но геена, вместе с наивысшим злом, обладает и наивысшим отчаянием. Этот ужас превосходит любой другой ужас, но и его однако Искупитель смягчает для нас. То есть Он устрашился в саду, и был охвачен смертельной тоской, когда истекал кровью, - это слабость нашей природы. То, что Он воскликнул, распятый на кресте: "Боже Мой, Боже Мой, почему Ты оставил Меня? - это, показывает, что душой Он глубоко почувствовал ужас геенны. Что же остаётся покинутым Богом, если не крайнее отчаяние? Не должно удивлять, что на Себя принял это преходящее состояние Тот, Кто принял на Себя грехи всех, чтобы зло, непобедимое для человеков, сделать в милосердии своём победимым. И не уменьшает это достоинства Искупителя, но показывает невыразимую Его любовь к роду человеческому. Вдохновлённый подобным Давид говорит в Псалме: "Охватывают меня печали смерти, и изобилие несправедливости беспокоит меня, и захватывает меня петля смерти". Мы геенну заслужили, Он ужаснулся для нас, чтобы, если подобное чувство овладеет нашими душами из-за преступной совести или из-за слабости нашей натуры, не оставались бы мы сами по себе, но во внимательных очах Христовых, даже отчаиваясь, надеялись. Отчаиваться позволено плоти, отчаивается разум, но из самой глубины вера взывает к Господу, как Иона, уже проглоченный, из чрева китова воззвал и был услышан. На это ведь указует и псалом, где прилагается: "В терзании моем взываю к Господу, и к Богу моему обращаюсь, и услышал меня из святого Храма СВОЕГО". Храм Бога есть Церковь; она есть крепость веры, город Сион силы нашей. Так что, если кто-нибудь из самой бездны осветит мольбу еще и живой искрой веры, то будет услышан. Следовательно, когда люди погружены в бездну, вера всё же восклицает вместе со святым Иовом: "Даже если мучает меня, буду надеяться на Него". Ведь это согласно с уверенностью закона учителя Авраама: "Против надежды в надежду верить". Доброта Господа усмиряет и подавляет такое зло, такие беды настолько, чтобы они могли нас беспокоить и устрашать, но не в силах были бы погубить; поистине, даже крайние убытки оборачиваются для нас к вящей выгоде. Чем же может повредить грех примкнувшим к Христу? Чем? Если там, где изобиловал грех, изобилует и благодать, и более Он возлюбил того, кому более отпустил грехов? В чём преуспеет Сатана, нападающий на члены Христовы? В чём, если увеличиваются награды их, и венец освещает их?

И даже зло смертного состояния, общее у нас и с благочестивыми, и с нечестивыми в равной степени, мягкость Искупителя обращает для нас или к выгоде, или к лекарству (впрочем, и это к выгоде). К выгоде, если свободные от греха, терпеливо возносим к Господу любовь за всех; к лекарству, если то, что остаётся в нас, следует очистить операцией или прижиганием, или горьким снадобьем. Для этого существуют болезнь, бедность, старость, вдовство и всё остальное, чем наполнена вся жизнь человеческая. Если нами завладели отчаяние и поношение, то это инструменты Сатаны, и вместо лекарства - яды. А если столько от этого претерпевают, потому что спастись не могут, те, многие в числе, кто душой не познал Христа, непрестанно мучаясь смертью, - это суть скорби природы. Если же словно из благосклонной родительской руки, послушно и даже с чувством благодарности помышляя, сколь более тяжко мы заслуживаем, и сколь более страшно Христос невинный претерпел за наши заслуги, то нет уже скорби, но есть целительное лекарство или приумножение небесных даров. Там, на небесах, следует принести благодарность милостивейшему Родителю, который кнут Сыну передал, но иногда излечивал мягкими и кроткими лекарствами язвы наши, чтобы пожалеть в веке грядущем. Достойна восхваления доброта нашего Властителя, который многих Своих наделяет мужеством и венчает величием.

С обеих сторон польза: разве не видна польза, когда, излечиваясь от опасной болезни, человек проглатывает горькую пилюлю, лёгкое и временное мучение, и изгоняет опасность смерти и вкушает сладость постоянного здоровья; или когда воин из-за одночасового боя, всю жизнь стремится к наивысшему богатству и наивысшим почестям. И всё это при любом условии Господь наш милосерднейший приводит к Себе, если только ввысь к этому предпочтительному знаку глаза возведём. Приводит к Себе всё зло наше, и обращает всё зло в нашу пользу и славу Себе, чем приобщает нас через веру к Себе. Что же выигрывают те, кто, обратив глаза на вещи бедственные от Христа, на Бога ропщат? То страдание, которое должно терпеть по необходимости, они себе удваивают, или, вернее, удесятеряют, и зло лечебное обращают для себя в смертельный яд. Это, бесспорно, высшая и надёжная философия, и если некто, будучи здоровым и сильным, усердно упражняется в размышлении о смерти, то его смерть не захватит неподготовленным.

Из того, что сказано, можно исчислить четыре вида смерти: духовную, природную, преобразующую и вечную. Природная есть отделение души от тела. Духовная есть отделение душой от Бога. Подобно тому, как душа есть жизнь тела, так и Бог есть жизнь души. Эта смерть производит природную смерть, что неизбежно связано, как благоразумно и благочестиво полагали старые теологи. Из обеих этих смертей рождается смерть: в геене, если соединяются между собой смерть духовная и смерть природная. Ведь после смерти тела нет места раскаянию. Остается смерть, преобразующая нас из образа ветхого Адама в образ нового Адама, который есть Господь наш Христос. Эта смерть есть отделение плоти от духа. И не будет удовлетворительной эта борьба, и нет никакой надежды на победу, если Дух Христа не поможет немощи плоти нашей. Но благодать Его убивает в нас ветхого человека, чтобы были мы водимы уже не духом нашим, но Духом Божьим, и не для себя жили, но жил бы Христос в нас. И я не знаю, чтобы смерть, более счастливее чем эта, выпадала кому-либо на долю в этой жизни. Но милосердие Господа считает достойным восполнять собою то, чего у нас не хватает по слабости. К такой смерти должно стремиться и всю жизнь со всем усердием о ней должно размышлять. Подобно тому, как писал Павел коринфянам: "Всегда носим в теле мертвенность Иисуса Христа, чтобы и жизнь Иисуса открылась в теле нашем". И он призывает: "Умертвите земные ваши члены". Не приказывает вырвать глаза или отрезать руки, или проклясть единородные члены. Но какие члены? Он добавляет: разврат, грязь, похоть, греховное вожделение и алчность. Толпа человеческая оплакивает умерших, но святой Павел благославляет смерть: "Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге". Эта смерть - мать жизни духовной, подобно тому, как грех - отец смерти духовной, и даже смерти в геене. Но наоборот в эту смерть поколениями несут себя большинство смертных.

Как мы ужасаемся при воспоминании о смерти телесной! У древних для этого был ненавистный кипарис, который имели обыкновение наряжать в траур, и сельдерей, которым опоясывали могилы. И сегодня есть такие, кто употребляет дым редких благовоний для заклятий, чтобы, как я полагаю, по I этой же причине окуривать захоронение. Но смерть ' духовная ужаснее шестисот смертей телесных, и к ней, вдобавок, стремимся с ликованием, торжествуя, когда творим зло, и радуясь из-за вещей худших. Когда опасность, что душа покинет это несчастное тело, проходит, мы чувствуем себя счастливее вышедшего из темницы на свободу узника. Насколько более справедливо это чувствовать всякий раз, когда мы подвергались опасности, что Бог откажет душе нашей в жизни вечной. Дом, в котором есть покойник, мы зовём скорбящим и проходим мимо поскорее, потупив взгляд. Напротив, разумный человек рассудит намного вернее, что лучше идти в дом скорби, нежели в дом застолья. В скорби опечаливаемся природой. Но эта печаль производит в нас непреходящее здоровье, потому что она от Бога, ибо пока призывает Он нас снова и снова к раскаянию, значит не отдаёт нас греху навечно. Счастливо разнятся те скорбящие, кто оплакивает телесную смерть другого, от тех, кто принимается скорбеть о себе самом, погибнущем смертью более тяжкою. Что же предпочтительнее: проглотить горькую пилюлю, чтобы кратковременным мучением получить постоянное здоровье, или выпить на пиру сладкий яд, чтобы краткое наслаждение привело к гибели?

Но какое множество вещей не имеет никакого смысла, так что пьяные поют в публичном доме, рукоплещут себе те, кто приумножил свои богатства, торжествуют те, кто преступными средствами пролез к славе. Не толпа ли людская призывает жить, утопая в роскоши и наслаждениях? Но те, кто так живут, дважды мертвы. Во-первых, потому, что не имеют Духа Божьего, затем потому, что уже сейчас - дети геены.

Подобно тому, как плотская жизнь благочестивых смертных проходит в службе Богу вместе с Христом, точно так же в том, кто отдал себя плоти, скрыта смерть в геене и эта участь им до страшного суда.

Грешника в этой жизни только надежда отделяет от геенны. Доколе дышит человек, есть надежда на прощение. Однако еще и еще раз следует заметить, что надежда, не проистекающая от веры и любви, просто обманывает нас. Так льстит себе некто: я молод, наслаждаюсь этим миром, зато в старости позабочусь о благочестии. Но, чудак, что сулит тебе старость? Другой говорит: пока я в цветущем возрасте, буду ублажать себя, а когда женюсь, начну жить благоразумно. Но, льстящий себе, откуда знаешь, будешь ли ты жив послезавтра? Возможно, есть такой, кто думает так: когда-нибудь стану монахом, тогда буду оплакивать прегрешения жизни, а пока стану наслаждаться миром. Кто обещал тебе, что жизни хватит, чтобы исполнилось желание покаяться в стремлении к наслаждениям? Но может ли кто-либо быть уверенным в этом? Только любовь Христа в силах вернуть грешника к сердцу Его. Но Он свободно дает тем, кому хочет, и когда хочет. Несомненно, что это касается грешника, уже сейчас находящегося в геенне. Но не страшная ли слепота это, что человек, находящийся уже в таком ужасном состоянии, намечает себе день, в который намерен исправиться? Ему, упавшему в яму или брошенному в темницу, хорошо видна торопливость ведомых. Из ямы призывает он поддержки человека и, находясь в такой беде, не молит непрестанно Бога о помощи, который единственный воскрешает мёртвых.

Всякого, кто усердно размышлял в жизни о преобразующей смерти, сильнее испугает смерть духовная и смерть в геенне, и меньше напугает смерть его тела, которая не отделяет от Бога, но ближе соединяет с Богом, кладёт раз и навсегда конец всем печалям, которые докучают в этой жизни со всех сторон, и переносит в вечный отдых. Ты скажешь: переносит в покой, но души благочестивых. Правильно! Смерть же грешников ужасна. Следовательно, пока живёшь и пребываешь в силах, де лай так, чтобы оказался ты в числе праведных. Вед прав и тот, кто сердцем познал и проклял непра ведность свою, и, устрашённый геенной, бежал к убежищу Божественного милосердия и целитель ным лекарствам раскаяния. Но те, кто всю жизнь как будто они бессмертны, предавались своим стра стям, к голосу Бога, всякий раз так ласково призы вавшего к раскаянию, были, как говорится, словнс "глухие с торонейского побережья", удивительнс ли, что будут в замешательстве, когда крайняя необходимость станет награждать их, когда придави' их последняя неизбежность? И тогда, вместе с болезнью, приходят не кто иные, как врачи, наслед ники, предъявители завещания и претенденты нг него, кредиторы и должники, жена и дети, экономы и слуги, друзья и враги, похороны и погребение, исповеди, распределение и разборы, восстановление и умилостивление, различные угрызения совести, и, наконец, догматы веры. Добавь сюда -мир, который, из-за чрезмерной любви к нему, он оставляет против воли. Сверх того, сама смерть тела, к которой он не готов. И, наконец. Сатана, который тогда мучит его всеми способами, геенна, навязывающая, приносящая все личины своих страшилищ. Разумеется, для этой вереницы дел не хватит такого кусочка времени, но все старания следует направить к тому, чтобы к этому концу и к тяжелейшему этому бою человек пришёл как можно лучше подготовленным. Кто-нибудь спросит: каким образом можно сделать? Послушаем хорошего совета Экклезиаста: "Помни,- говорит он,- Создателя в дни юности твоей, до того как пришло время скорби твоей". И было сказано еще: "До суда готовь справедливость свою, до слабости употребляй лекарство и до суда спрашивай себя, и обретёшь умилостивление во взоре Бога. До слабости низменное открой в себе и вовремя обнаружь немощь свою".

Целительный был бы совет, если бы известен был нам день смерти. Теперь же гораздо более следует так делать, что все дни должно иметь как последний день, так как не знаешь, когда он наступит. Пока мы живы и здоровы, устраним, насколько это возможно, пустяковые дела; и прежде чем недуг прикуёт нас к постели, приведём в порядок дом наш. Прежде всего нужно помнить Создателя, дабы через искреннюю исповедь и раскаяние соединились мы с Ним в любви. Проверяем совесть нашу, удаляя всё, что найдём в ней враждебного Богу, чтобы, когда болезнь протолкнёт нас к судилищу Бога, нашли мы умилостивление. Те, кто в цветущем возрасте не склоняет головы перед Богом, - разве не видим мы, как унижаются они, если тяжёлая болезнь угрожает смертью?

Но насколько угоднее Богу, если вместо того, чтобы запоздало проклинать недуг, мы сразу принимаем Его по доброй воле. Повергнем себя во взгляде Божьем вместе с евангельским мытарем и грешницей, слезами, милостыней, молитвами и другими благочестивыми делами умилостивляя гнев Божий, и смертное недомогание будет также временно, как и жизнь наша.

Некто пугается Писания, как будто там скрыты некие скорбные предначертания. Это - слабость нашей плоти. Напротив, Писание, друг мой, создано не для того, чтобы ты умер скорее, но - спокойнее. В этом случае намного счастливее удалиться в монастырь от мешающего достояния, чтобы всё наследство со всеми заботами оставить детям. Впрочем, у кого есть дети, или братья, или другие законные наследники, тот должен предусмотреть, чтобы при разделе имущества не вспыхнула вражда между братьями или родственниками, а у кого нет - чтобы не оставить после себя возможность для преступления и грабежа. Короче, так нужно это всё распределить и решить будучи здоровым, чтобы не было нужды неуместными заботами такого рода терзаться в болезни. Далее, если некто замешан в какие-нибудь запутанные дела, например, о браке, о церковных должностях, об обетах, о помиловании или примирении, - такие дела надо разрешать в добром здравии, не оставлять эти треволнения на последний день.

Правильно поступают те, кто, умирая, прощает оболганных наследников; но более обдуманно поступают те, кто делает это в здравии, потому что часто ошибочно исполняют. Равным образом правильно поступают те, кто, готовясь к смерти, слагают с себя обиды к тем, кто их оскорбил, и, в свою очередь, просят себе прощения, если пред кем-нибудь как-то провинились; но более угодно Богу и для спокойствия совести безопаснее, если то же сделать здоровым, не из страха смерти, но из любви к Христу. Правильно поступают те, кто завещает часть своего состояния в помощь беднякам, но много любезнее Христу жертва, если при первой же возможности в меру облегчишь бедность. И не всегда достанется нуждающемуся то, что предназначил ему умирающий, а если и достанется, то уже не твоё это, а другого - то, что отдано.

Большинство больных такого рода, что не имеют уже времени принять решение; разве не упоминал я о внезапных и неожиданных случаях, пусть не всех они настигают, тем не менее все их ожидают, ибо могут всех поразить. Таким образом настиг случай того евангельского глупца, который, рассчитывая на долгую и сладкую жизнь, услышал вдруг: "Этой ночью похитят у тебя душу твою". Все молят о предотвращении смерти внезапной и непредвиденной. Ведь отовсюду слышим голос: "От внезапной и непредвиденной смерти избави нас. Господи". Чего же молят таковые? Разве не всегда неожиданная смерть ненавистна? Вовсе нет. Верно всячески заранее приготовиться к смерти, предваряя её благой жизнью. Почему же не молимся мы так: "От дурной жизни избави нас, Господи".

Но где вовне мы найдём смерть непредвиденную, которая в любом смысле ежедневно наполняет нас? С детства нашего что же мы слышим, если не стоны умирающих? Что другое мы видим, если не жестокую гибель, не траурные процессии? Не могильные памятники и эпитафии мертвецам? Если другие нас мало трогают, - сколько раз смерть щипала нас за ухо гибелью близких и родственников, напоминая нам о такой же неотвратимости природы, и друзей, с которыми взаимная любовь связывала нас теснее, чем родственников соединяет природный союз? А если и этого недостаточно - сколько раз нам самим напоминает о себе наша бренность? Есть ли среди нас тот, кто несколько раз в жизни не подвергался смертельной опасности: буря или разбой, война или землетрясение, чума или болезнь? Куда бы ни обратился ты, смерть затаилась в засаде. Дом для каждого - безопасное убежище. Но сколь многие погибли под рухнувшей кровлей? Земля - твёрдая почва, но разве не оседает она иногда, пожирая государства? Сам воздух, которым дышим и живём, часто несёт смерть, точно также, как пища и питьё. Наконец, голод и жажда разве не угрожают каждодневно гибелью, если не употребишь лекарство? О чём бы не говорил человек, всё напоминает о смерти. То же самое доказывает нам, что мы люди и смертны. Так чего же добиваются те, кто молит о предотвращении непредвиденной смерти, если не порицания собственной недальновидности? Ведь для неподготовленных смерть всегда неожиданна, даже если в столетнем возрасте придёт. Неожиданной называешь, а не видишь, что ты во всех отношениях смерть в себе носишь? Так был непредвиден потоп для нечестивых, смеявшихся над провозвестником праведности Ноем, пока он готовил ковчег, едящих, пьющих, сожительствующих, как будто угрозы Бога до них не касались. Так непредвиденно пришла гибель к содомистам, насмехавшимся над уходящим Лотом. То же произошло с ниневийцами, пришедшими к раскаянию только от проповеди Ионы. Всякий, кто узнает на себе гнев Божий, ожидает наказания каждое мгновение, нисколько не уклоняясь, по примеру Давида. Ужасен гнев Господен, но если сами себя низвергнем в раскаянье, в гневе своём Он вспомнит о милосердии. По Иониному предупреждению ниневийцы обратились в раскаяние. Но мы, оставаясь глухи к многочисленным предупреждениям Господа, молим об отвращении смерти неожиданной.

Столько примеров и назиданий внушает нам в забывчивой медлительности нашей, чтобы в любой момент были мы готовы, как пример Лота, Ноя и тех, кто был раздавлен рухнувшими башнями? Прибавляет подобное о тате в ночи, о верном домоправителе, о десяти девственницах, и всякий раз возглашает: "Бодрствуйте, ибо не знаешь ни дня, ни часа". Каким же образом придёт к нам смерть нежданная? Придёт она, но к непредусмотрительным, а точнее сказать, к глухим, слепым и неразумным; мы же обращение Господа слышим и своими глазами видим то, что Он нам показывает, и чувствуем то, чем Он нас отовсюду тревожит. И не важно, что Доминик видел, как говорит в своём сочинении, о последнем дне мира. Ведь человеку последний день жизни и есть последний день мира. Все знают, что по истреблению мир придёт к всеобщему суду, но всё же души поодиночке, как только оставят тела, предстанут перед своим судом, особым судом, нам неизвестным. Господь пожелал, чтобы срок обоих дней оставался нам неизвестен, в этом высказывая снисходительнейшую любовь к нам. Ведь когда мы видим ныне нестерпимое богатство и жестокость уродцев, что будут говорить они, если узнают, что жить будут долго? С одной стороны, немощные, как все смертные, узнав, что доживут определённо до старости, будут, в этом случае, откладывать размышление об уходе из жизни. С другой стороны, если узнают, что мало дней жизни, будут жить в томлении и печали, и многие деяния, полезные государству, оставят на правителей.

Теперь ясно, сколь благоразумна предусмотрительность Господа нашего, так как смерть для всех людей до такой степени определена, что каждый знает, что умрёт, также точно, как знает, что родился, и потому ни знатные, ни простолюдины не могут соблазниться пустой надеждой. С другой стороны, день смерти слишком неопределёнен, так что Господь не захотел открыть его даже Своим дражайшим. Он так сделал, чтобы нечестивые меньше вреда принесли добрым, и добрые, таким образом, удерживались от злых дел, будто на следующий день предстоит умирать, и так они устремляются к добрым делам, как будто жить долго будут. Кто же хочет знать о себе, те прибегают к услугам хиромантов, астрологов, физиогномистов, вакхических жрецов (дионисийцев), многочисленных халдеев и магов, чтобы узнать продолжительность своего века. Восклицает Экклезиаст: "Не знает человек конца своего". И мы хотим узнать о конце нашем от них, не знающих своего конца? Или Христос захотел, чтобы мы знали вечную истину, потому что знание это не освобождает от страха смерти, - потому помимо Христа учатся они у пустых людей? Или христианам по душе пример нечестивого Саула? Что же ему принесло злодеяние, если не двойную погибель?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Роттердамский Э. О приуготовлении к смерти философии 9 грешников
Кои даёт нам церковь
Роттердамский Э. О приуготовлении к смерти философии 13 господа