<<<     ΛΛΛ     >>>   

§ 38

В принципе, анализ полной структуры производства позволяет найти место для прикладной инженерной деятельности; более того, для всего, что относится к начальным фазам единого жизненного цикла любой потребительной стоимости. Об этом говорит известная мысль Маркса о том, что наука превращается в непосредственную производительную силу: «Природа не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электрического телеграфа, ни сельфакторов, и т. д. Все это — продукты человеческого труда, природный материал, превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе. Все это — созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания. Развитие основного капитала является показателем того, до какой степени всеобщее общественное знание [Wissen, Kпowledge] превратилось в непосредственную производительную силу, и отсюда — показателем того, до какой степени условия самого общественного жизненного процесса подчинены контролю всеобщего интеллекта и преобразованы в соответствии с ним; до какой степени общественные производительные силы созданы не только в форме знания, но и как непосредственные органы общественной практики, реального жизненного процесса».
Что же касается таких — пусть и неявных, но от того не менее полноправных — соавторов всякого непосредственного изобретателя, как Ньютон, Вергилий, Моцарт, Зенон, да и сам Маркс, то включение в нее их творчества прямо противопоказано, если не сказать более жестко: исключено, ибо деятельность такого рода однозначно относится к непроизводственной сфере. Традиционно, на протяжении полутора столетий, марксизм рассматривал сферу культуры как чисто надстроечное образование, которое возвышается над материальным базисом и существует только благодаря последнему. Во многом именно эта производность человеческой культуры от развития производительных сил являлась одним из решающих доводов в обосновании того, что общественное сознание определяется общественным бытием.
Но если так, то получается, что наибольшие затраты творческого труда практически полностью исключались (и продолжают исключаться) из общего баланса тех суммарных трудозатрат, которые лежат в основе любого конечного результата. Определение же культуры как одного из главных средств производства всякого прибавочного продукта (во всяком случае той «дельты качества», о которой говорилось выше) автоматически означает собой отнесение ее уже не к надстройке, но к базису. В известном смысле культура оказывается в большей степени базисом, чем даже все основанное на чисто репродуктивном труде материальное производство в целом; в какой-то степени было бы правильным утверждать, что само производство является надстройкой над базисом человеческой культуры. Впрочем, включение последней в структуру производства прибавочного продукта («дельты качества») вообще лишает смысла разговор о базисе и надстройке как противопоставляемых друг другу категорий.
Разумеется, это не означает собой опровержение господствующего постулата о том, что именно и только бытие определяет сознание человека. Правота этого тезиса вообще вряд ли может быть опровергнута. Речь идет лишь о том, что рядом с ним встает как совершенно равноправное начало прямо противоположный ему вывод. Поэтому истина оказывается и в самом деле диалектической: бытие действительно определяет сознание, но само бытие определяется именно сознанием. И как знать, может быть именно поэтому в русском языке чеканная формула: «бытие определяет сознание» имеет два прямо противоположных толкования.

§ 39

Но если в характеристике подлинного субъекта творчества встает необходимость обращения к силам, традиционно игнорируемым политической экономией, нужно всмотреться и в ту структурную часть капитала, которая, в свою очередь (традиционно же), исключается из анализа.
Как мы помним, полная структура представляет собой сумму постоянного капитала, капитала переменного и, наконец, прибавочной стоимости. Словом, сумму, в символьной форме представимую как
c + v + m.
Роль, которую играют в развитии производства структурные части капитала, различна.
Так, постоянный не порождает ничего нового, он лишь переносит свою стоимость на стоимость вновь создаваемого продукта. Поэтому, ничуть не приуменьшая значимости, можно сказать, что его функция до некоторой степени носит служебный вспомогательный характер. Главенствующую роль выполняет переменный капитал. Именно он, по мысли Маркса, скрывает под собой начало, объясняющее всю тайну прибавочной стоимости — а значит, и развития всего общественного производства в целом. Ведь именно переменный капитал (и только он) обладает свойством изменять свою величину в процессе производства.
Существенную роль в процессе расширения масштабов и развития общественного производства в целом выполняет и прибавочная стоимость. Но вот здесь-то и необходимы определенные комментарии.
Дело в том, что прибавочная стоимость распадается на две неравные и различные по своему назначению доли. Одна из них — это капитализируемая часть, которая, в новом производственном цикле трансформируется в дополнительные средства производства, что вовлекаются в расширенный процесс (сюда включается также и «дельта качества» применяемых в каждом новом цикле предметов труда и орудий), и в дополнительную рабочую силу (в том числе и получаемую за счет профессиональной переподготовки «дельту качества») задействованной в новом производственном цикле. Вторая представляет собой часть, которая (на первый взгляд) без остатка сгорает в процессе личного потребления господствующих слоев общества.
То обстоятельство, что расходуемая в личном потреблении доля не участвует в дальнейшем росте капитала («капиталист обогащается не пропорционально своему личному труду или урезыванию своего личного потребления»), исключает ее из политико-экономического анализа. Поэтому только капитализируемая часть становится предметом дальнейшего изучения. А раз так, то, не вступая в противоречие с основоположениями марксизма, можно было бы утверждать, что в контексте развития и расширения производства не подвергаемый капитализации остаток прибавочной стоимости допустимо исключить из структуры капитала. Поэтому полная форма последнего могла бы быть представлена следующим образом:
c + v + m — dm,
где dm означает собой не капитализируемую часть, остающуюся в распоряжении предпринимателя.
Повторим: это не только не противоречит Марксу, но и является прямым развитием его собственных выводов (только добросовестность исследователя препятствует ему пренебречь этой долей). Мы же попробуем взглянуть на не капитализируемую часть прибавочной стоимости в свете только что полученных выводов.
В ее материальном выражении часть прибавочной стоимости, которая остается в личном распоряжении предпринимателя (господствующих слоев общества), представляет собой — и это первое, что бросается в глаза — вещи, символизирующие власть и богатство. При этом понятно, что подобные символы складываются отнюдь не из тех потребительных стоимостей, которые образуют собой структуру необходимого продукта. Несмотря на то, что подавляющая их часть призвана удовлетворять в сущности те же материальные и духовные потребности, которые испытывают и наемные работники, все они качественно отличаются от того, чем довольствуются последние.
Мы уже говорили о том, что все потребительные стоимости дифференцируются по тому признаку, который характеризует содержащуюся в них «дельту качества». Здесь же даже поверхностный взгляд легко обнаруживает в самых утилитарных по своему назначению предметах гораздо большее. То есть не только повышенную добротность и подчеркнутые знакообразующие формы, но прямое воплощение материальной и духовной культуры человеческого общества, ибо едва ли не каждая вещь становится произведением настоящего искусства: «И сделал царь большой престол из слоновой кости и обложил его чистым золотом; к престолу было шесть ступеней; верх сзади у престола был круглый, и были с обеих сторон у места сиденья локотники, и два льва стояли у локотников; еще двенадцать львов стояли там на шести ступенях по обе стороны. Подобного сему не бывало ни в одном царстве. И все сосуды для питья у царя Соломона были золотые, и все сосуды в доме из Ливанского дерева были из чистого золота; из серебра ничего не было, потому что серебро во дни Соломоновы считалось ни за что…» «По этому образцу и еще с большими затеями было устроено царское место в константинопольском дворце. Там около трона размещены были золотые львы и другие звери, механика которых была так устроена, что львы рыкали, а лежавшие у трона звери поднимались на ноги, как скоро кто приближался к престолу во время торжественных приемов. Страху и величия для простых глаз было несказанно много». О пышности Версаля вообще умолчим, ибо ее живописали настоящие художники слова.
Словом, капитализм не изобретает в сфере потребления практически ничего нового; как и при королевском дворе, «роскошь входит в представительские издержки капитала». Но все же вслед за Марксом заметим: «Ближайший результат введения машин заключается в том, что они увеличивают прибавочную стоимость и вместе с тем массу продуктов, в которой она воплощается; следовательно, — в том, что вместе с той субстанцией, которую потребляет класс капиталистов и его окружение, они увеличивают и самые эти общественные слои. Возрастание богатства последних и постоянное относительное уменьшение числа рабочих, требуемых для производства необходимых жизненных средств, порождают вместе с новыми потребностями в роскоши и новые средства их удовлетворения. Все большая часть общественного продукта превращается в прибавочный продукт и все большая часть прибавочного продукта воспроизводится и потребляется все в более и более утонченных и разнообразных формах. Другими словами: производство предметов роскоши возрастает».
Эра нового класса только начинается сдержанно и скромно: «До появления машинного производства фабриканты, сходясь по вечерам в трактирах, никогда не потребляли больше, чем стакан пунша за 6 пенсов и пачку табаку за 1 пенс. Лишь в 1758 г. увидели в первый раз — и это составило эпоху — «промышленника в собственном экипаже!»
Правда, ни эта сдержанность, ни эта скромность не имеют ничего общего со скупостью пушкинского Барона, который, вздыхая над своими сундуками, отчетливо осознает:
Отселе править миром я могу;
Лишь захочу — воздвигнутся чертоги;
В великолепные мои сады
Сбегутся нимфы резвою толпою;
И музы дань свою мне принесут,
И вольный гений мне поработится…
Но все же решает иное:
Ступайте, полно вам по свету рыскать,
Служа страстям и нуждам человека.
Усните здесь сном силы и покоя,
Как боги спят в глубоких небесах…
В отличие от него, капиталист не хоронит свое богатство в подвалах, напротив, мелочно экономя на всем, пускает его в дело, и именно эта стратегия вскорости меняет все. Если уже упомянутый здесь Альфред Крупп начинал с полуразвалившегося сарая, то закат своей жизни он встречает на вилле «Хюгель». Это был огромный величественный дворец со 180 помещениями, строительный материал для которого завозился аж из далеких каменоломен Шантильи под враждебным Германии Парижем. Правда, вкусы нового класса поначалу оставляют желать много лучшего, но ведь и гангстерское мировоззрение европейского дворянства отнюдь не сразу породило образцы высокого стиля; к тому же очень скоро именно он, новый хозяин жизни, начинает диктовать свою моду. Отметим и появление предпринимателей-меценатов; в российской культуре имя одного из них навсегда осталось в названии национальной художественной галереи. Словом, не подвергаемая капитализации часть прибавочной стоимости предстает при ближайшем рассмотрении тем своеобразным анодом, который, растворяясь в процессах общественного обмена и потребления, осаждается, кроме всего прочего, и в виде нетленных памятников человеческому гению.

§ 40

И тем не менее, даже при всем том, что во многом благодаря именно прибавочному продукту умножается национальная культура, его распределение — это образец вопиющей социальной несправедливости. Но отвлечемся на время от узко социологического аспекта и задумаемся над другим. Характерной особенностью произведений подлинного искусства (а именно они образуют собой вещный мир, окружающий тех немногих, в чьем распоряжении остается прибавочная стоимость) является то, что юридически принадлежа кому-то одному, они формируют духовный облик в конечном счете всего общества, которое их порождает. Более того, совсем нередко богатства, созданные благодаря именно этой, не ввергаемой в новый производственный цикл, части прибавочной стоимости, не запираются в чьих-то сундуках, но становятся общим достоянием всего социума.
Разумеется, здесь нет и тени сознательной благотворительности (хотя со временем появляется и она); просто такова природа всего, что создается не обычным ремесленником, но подлинным художником в своем ремесле. Роль произведений искусства не может быть ограничена тем, чтобы обставлять закрытый для всех быт их формальных владельцев. Платон как-то сказал про Гомера, что тот воспитал всю Грецию; и мы знаем, что его поэмы читались на ежегодных — и уж тем более Великих — Панафинеях, их изучение являлось обязательным элементом тогдашнего образования, многое в них было назиданием для всего честолюбивого юношества, достойным примером для общего подражания. В сущности, то же самое можно сказать и про любого художника вообще, ибо каждый из них, даже работая по частному заказу и часто не осознавая того, высекает не мраморную Галатею, но лепит душу всего своего народа. При этом заметим: собственно творчество никогда не заканчивается наложением какого-то последнего штриха, напротив, перерождающее душу воздействие предмета искусства на человека только начинается с ним, чтобы так и не закончиться даже через тысячелетия. Ведь и сегодня тот же Гомер, и тот же Платон продолжают и продолжают свою вечную работу.
В свою очередь, ничто иное, как воздух культуры порождает гений тех, кому предстоит умножать ее. Но если так, то необходимо признать, что и материализуемая в ее памятниках не капитализируемая часть прибавочной стоимости предстает перед нами в совершенно ином свете. Оказывается, (при всей несправедливости распределения, когда одним достается все, другим — ничтожно малая часть) и для нее находится свое — очень важное и в высшей степени благотворное — место в истории развития всего человеческого общества. Воспитанные на сочувствии угнетенным, мы привыкли видеть в том, что составляет богатство немногих, если и не предмет зависти и вожделения, то продукт прямой неправедности, а то и самых отвратительных преступлений. Ничто из этого не лишено справедливости, и тем не менее можно (и нужно) взглянуть на предмет бесстрастным отстраненным взором с тем, чтобы найти и для него место в каком-то едином ряду безличных первопружин, приводящих в принудительное движение всю человеческую цивилизацию. Именно таким — одним из рычагов истории и предстает то, что становится достоянием тех, кто распоряжается прибавочной стоимостью.
Выше уже говорилось о том, что назначение прибавочного продукта состоит, в частности, и в том, чтобы материализовать в себе известные объемы совокупного труда, чтобы постоянно как-то по-новому форматировать всю структуру необходимого для общего выживания. Уже в самом начале человеческой истории этот продукт служил цели первичного социального синтеза; без него было невозможным никакое становление социума. Теперь же мы видим, что, даже создав цивилизацию, этот продукт по-прежнему продолжает служить ее развитию. Игнорировать его не прерывающуюся, несмотря ни на какие потрясения, ферментирующую роль решительно невозможно; если бы каким-то невероятием удалось нейтрализовать его специфическое действие, перед нами предстала бы уже совершенно иная история не только нашей цивилизации, но в конечном счете и всей нашей планеты.
Таким образом, можно заключить следующее. Если и переменный капитал, и соответствующая доля капитализируемой части реализуют свои потенции в непрерывном воспроизводстве способных преимущественно к репродуктивному труду контингентов рабочей силы, то не ввергаемая в производственный оборот часть прибавочной стоимости на поверку вызывает к жизни ничуть не менее важные для развития производительных сил общества социальные стихии.
Словом, уже несложный анализ показывает, что эта часть отнюдь не сгорает в процессе личного потребления эксплуататорских классов. Человеческая культура неуничтожима. А значит, и отъятое у человека в конечном счете вносит свой вклад во всеобщее накопление; так что личное потребление всех эксплуататорских классов на поверку оказывается не таким уж и личным.
Узко социологический подход к выводам Маркса (собственно, именно тот, который когда-то заставил его назвать самого себя не марксистом) однозначно относит те слои общества, в распоряжении которых остается прибавочный продукт, к паразитическим классам. В представлении подавляющего большинства тех, кто воспитывался риторикой классовой борьбы, не только сам капиталист, но и все, единственным источником существования которых является прибавочная стоимость (и уж во всяком случае не капитализируемая ее часть), — это социальные паразиты. Именно такой взгляд на вещи в свое время делал возможными репрессии в отношении тех, кто формировал культуру нашего социума. Осознание того факта, что на деле созидательную роль играет не только переменный капитал, но без исключения все его структурные элементы, включая и самую одиозную — не капитализируемую часть прибавочной стоимости, делает абсолютно невозможным их обоснование никакой логикой, никакими «научными» выводами.
Итак, если свести все многообразие форм и результатов созидательной деятельности человека к структурным частям капитала, то именно не ввергаемая в новый производственный цикл часть прибавочного продукта (прибавочной стоимости) предстанет как необходимое условие и в то же время как прямое воплощение его творческого духа. Впрочем, если быть строгим, то следует сказать, что ни прибавочный продукт, ни прибавочная стоимость, ни даже весь капитал в целом сами по себе не способны породить решительно ничего, и интерес для анализа вызывают не столько они, сколько те стихии, которые порождаются ими,— их, говоря языком философии, инобытие. Накапливаемое веками, инобытие именно не капитализируемой части прибавочного продукта в конечном счете предстает как основное условие и средство любого творческого процесса. В том числе и прикладной творческой деятельности инженера, задействованного в непосредственном производственном процессе. (Заметим, кстати, что и научная деятельность самого Маркса долгое время обеспечивалась не вполне праведными доходами его старинного друга.) Хранилище и лоно человеческой культуры, именно эта часть предстает самым необходимым условием образования той «дельты качества» конечного результата всего общественного производства в целом, которая только и делает возможным его постоянное развитие, которая только и делает возможным движение человеческой истории.
Не станем абсолютизировать, но все же заметим: под известным углом зрения обнаруживается, что этот структурный элемент капитала играет даже куда более важную и решающую роль, чем любая другая из его составляющих. Маркс же практически исключает его из своего анализа. Логика «Капитала» дает возможность утверждать: не капитализируемая часть прибавочной стоимости не играет роли в становлении и развитии общественного производства и — шире — в человеческой истории.
С этим нельзя согласиться.

§ 41

В теоретическом противопоставлении субъекта собственно творческой деятельности субъекту исполнительского репродуктивного труда без особого напряжения мысли можно распознать парафраз старой философской дилеммы: «герой или толпа».
Поскольку в теоретических построениях «Капитала» (во всяком случае в явной форме) первому, как, впрочем, и самому творчеству, не уделяется никакого внимания, появляются основания заключить о том, что выводы этой «Библии рабочего класса» являются политико-экономической формой решения данной дилеммы в пользу толпы. Отметим сразу: этого нет ни у Маркса, ни в марксизме, более того, именно марксистское учение позволяет найти правильное соотношение обеих сил. Но только за пределами политической экономии.
Если уж мы заговорили о философской дилемме применительно к экономической теории, необходимо сделать вывод о том, что и противоположная логика, в силу которой действительным субъектом истории может быть только «герой», не вправе представлять абсолютную истину в последней инстанции. Обладание даже начальной философской культурой требует признать, что ни выбор в пользу «толпы», ни выбор в пользу «героя» не могут претендовать на истинность. Поэтому любое полярное решение должно быть отвергнуто. Уже хотя бы только потому, что никакая теория не может служить оправданием гражданской войны (и уж тем более понуждением к ней).
Вспомним ключевые звенья той металогики «Капитала», о которой говорилось выше.
1. Все наличное богатство общества представляет собой накопленный прибавочный труд. В свою очередь, прибавочный труд — это неоплаченный труд наемного работника, то есть труд, развертывающийся за пределами необходимого времени. Таким образом, все богатство общества оказывается созданным исключительно руками эксплуатируемых классов.
2. Рабочему сполна оплачивается только необходимое время; весь прибавочный продукт отчуждается от непосредственного производителя и переходит в полную собственность господствующих классов. Отсюда следует, что действительный создатель всех ценностей, накопленных человеческим обществом (рабочий класс) оказывается вне создаваемой исключительно его руками цивилизации.
3. Таким образом, социальная революция, одним из центральных лозунгов которой является требование «экспроприации экспроприаторов» (или, по-простому, по-рабочему выражаясь, «грабежа награбленного»), является проявлением высшей исторической справедливости.
Попытаемся теперь взглянуть на эти же металогические конструкции в свете результатов, которые были получены нами здесь.
1. Все наличное богатство общества представляет собой накопленный прибавочный продукт. При этом прибавочный продукт по преимуществу представляет собой специфическое выражение «дельты качества» конечного продукта общественного производства; в ее основании лежит творческое начало человеческой деятельности.
Отсюда вытекает, что все богатство общества является результатом созидательного труда субъекта творчества.
2. Доля субъекта творческого труда в совокупном продукте общественного производства (удельный вес части, остающейся в распоряжении субъекта творчества) постоянно сокращается.
Это вытекает из следующего:
— вследствие общей редукции, которая к тому же сопровождается постоянным сокращением продолжительности рабочего времени, доля исполнительского репродуктивного труда в суммарном балансе общественного производства постоянно снижается;
— в силу закона стоимости сокращение количества живого труда, затрачиваемого наемным работником в процессе производства, должно сопровождаться пропорциональным сокращением общей массы стоимости, остающейся в распоряжении рабочего. Иными словами абсолютным обнищанием пролетариата;
— между тем эмпирическим фактом является то обстоятельство, что уровень жизни субъекта исполнительской репродуктивной деятельности не только не снижается, но, напротив, возрастает;
— рост уровня жизни при фактическом снижении доли трудового вклада в общий результат производства оказывается возможным только за счет увеличения доли конечного продукта, который переходит в распоряжение рабочего;
— увеличение удельного веса конечного продукта, остающегося в исключительном распоряжении субъекта репродуктивной деятельности, оказывается возможным только за счет соответствующего сокращения той части, которая переходит в собственность субъекта творчества.
Таким образом, в логической тенденции наличное богатство общества все в большей и большей степени отчуждается от его непосредственного производителя.
3. Разумеется, этот вывод не может пониматься в абсолютном смысле, то есть таким образом, что субъект творческой деятельности оказывается полностью вытесненным из создаваемой главным образом его трудом цивилизации. Но все же социальная справедливость оказывается нарушенной.
Таким образом, встает необходимость совершения социальной революции в пользу субъекта творческого труда. И главным лозунгом такой революции должен стать лозунг прямой экспроприации пролетариата.
Ни больше, ни меньше…

Выводы

Таким образом, анализ позволяет сформулировать следующее.
1. Простой и сложный труд отличаются друг от друга только мерой содержащегося в том и другом творческого начала. Только это общее им содержание делает их количественно сопоставимыми друг с другом. Никакая редукция труда не способна достигнуть той степени, при которой даже самые простые его виды низводятся до лишенного всякой духовности механического движения или инстинктивной животной деятельности. Таким образом, множество всех разновидностей труда лежит в диапазоне, одним пределом которого является абсолютное творчество, другим — голая репродукция, но в реальной действительности ни одна из них не достигает ни того, ни другого предела.
Простой и сложный, репродуктивный и творческий, умственный и физический труд — это разные измерения одной и той же противоположности.
2. Начало всех социальных различий между людьми состоит в способности к творчеству. Только разная мера этой способности делает возможным появление прибавочного продукта. А следовательно, именно она же в конечном счете лежит в основе становления зависимости человека от человека и принуждения одним другого.
3. Отчуждение труда — это прежде всего отчуждение творческого начала. Именно творчество и его результаты по мере социального строительства и развития общественного производства противопоставляются человеку и становятся господствующей над ним чужой внешней силой. Но тем не менее подлинным его субъектом является все общество в целом. Отождествление его с каким-то одним социальным слоем не имеет ничего общего с истиной, любая персонификация любых достижений человеческого разума представляет собой продукт отчужденного сознания.
4. Ни одна инженерная новация немыслима вне всей материальной и духовной культуры общества. Между тем многие достижение материальной и практически все достижения духовной, как правило, исключаются из политико-экономических расчетов. А следовательно, из рыночной стоимости продукта, как правило, исключаются самые значительные затраты сложного творческого труда.
5. Творческий труд, который находит свое воплощение в достижениях материальной и духовной культуры и в конечном счете материализуется в прибавочном продукте общественного производства, существует за счет той его доли, которая не направляется на расширение масштабов производства (в условиях капиталистической формации — за счет некапитализируемой части прибавочной стоимости).
Это значит, что остающаяся в личном потреблении предпринимателя часть прибавочного продукта (прибавочной стоимости) играет не менее (а может быть и более) важную роль в развитии общества, чем весь необходимый продукт и капитализируемая часть прибавочного.

Аристотель. Политика. III, 5, 14.

Аристотель. Политика. VII, 13, 9.

Аристотель. Никомахова этика. I, 6.

Аристотель. Политика. II, 6, 2.

Ксенофонт Афинский. О доходах Афинского государства, IV.

Аристотель. Политика. I, 1, 4.

Аристотель. Политика. I, 1, 18.

Аристотель. Политика. I, 2, 8.

Плутарх. Антоний, 28

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т.  42, с. 97

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т.  42, с. 96

Лампа накаливания. Википедия http:/ru.wikipedia

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Любая форма творчества абсолютно чужда такому труду
10 15 20 25 за материалы nbsp оборудование ответственность
Любое изменение любого элемента производства
Менее концентрация анализа преимущественно на формализованном количественном аспекте производства
Для производства одного