<<<     ΛΛΛ     >>>   

§ 29

Маркс не связывает рост производительности труда с возрастанием его сложности; в структуре его построений производительность труда и его сложность — это разные понятия, содержание которых перекрывается лишь частично. Поэтому вполне допустимо абстрагироваться от такого частичного совпадения. Отсюда следует, что конкретное содержание деятельности, в результате которой возникает потребительная стоимость, может меняться, напротив, труд, который лежит в основе собственно стоимости, остается неизменно равным самому себе: «…изменение производительной силы само по себе нисколько не затрагивает труда, представленного в стоимости товара. Так как производительная сила принадлежит конкретной полезной форме труда, то она, конечно, не может затрагивать труда, поскольку происходит отвлечение от его конкретной полезной формы. Следовательно, один и тот же труд в равные промежутки времени создает всегда равные по величине стоимости, как бы ни изменялась его производительная сила. Но он доставляет при этих условиях в равные промежутки времени различные количества потребительных стоимостей: больше, когда производительная сила растет, меньше, когда она падает. То самое изменение производительной силы, которое увеличивает плодотворность труда, а потому и массу доставляемых им потребительных стоимостей, уменьшает, следовательно, величину стоимости этой возросшей массы, раз оно сокращает количество рабочего времени, необходимого для ее производства. И наоборот». Таким образом, отдельно взятая единица товарной массы, производимой в течение рабочего времени, может воплощать в себе разное количество труда, общий же объем последнего остается одним и тем же. «Вообще, чем больше производительная сила труда, тем меньше рабочее время, необходимое для изготовления известного изделия, тем меньше кристаллизованная в нем масса труда, тем меньше его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше рабочее время, необходимое для изготовления изделия, тем больше его стоимость. Величина стоимости товара изменяется, таким образом, прямо пропорционально количеству и обратно пропорционально производительной силе труда, находящего себе осуществление в этом товаре».
Словом, как бы ни менялось содержание конкретной производственной деятельности, одно и то же количество (приведенного к простому) труда присоединяется к тому его объему, который воплощен в качественно новых материалах и более совершенных орудиях. А следовательно, одна та же стоимость, присоединяется к стоимости последних. Вот только новая сумма распределяется на большее количество потребительных стоимостей, поэтому стоимость каждой единицы нового товара снижается.
Таким образом, несмотря на рост производительности, количество труда, затрачиваемого совокупным наемным работником, остается одним и тем же; сам он нисколько не причастен к увеличению выработки — это следствие переворота, совершаемого вне его собственной деятельности. Способность производить в единицу времени больше вырабатывается не им самим — она сообщается его труду со стороны. «Должна, следовательно, произойти революция в производственных условиях его труда, т. е. в его способе производства, а потому и в самом процессе труда». Но если так, то и весь эффект, полученный за счет роста производительности, принадлежит капиталисту. «Поэтому та производительная сила, которую развивает рабочий как общественный рабочий, есть производительная сила капитала. Общественная производительная сила труда <…> не развивается рабочим, пока сам его труд не принадлежит капиталу, то она представляется производительной силой, принадлежащей капиталу по самой его природе, имманентной капиталу производительной силой».
В этом абсолютная правота Маркса, но, заметим: содержание «Капитала» не раскрывает ее до конца, полное доказательство кроется в более широком контексте его учения.
Совершенно справедлива и его логика. Действительно, если труд — это сохраняющая лишь остатки одухотворенности (а значит, и ограниченную способность к саморазвитию) стихия, то любые принципиальные преобразования исключены. Возможность косметических видоизменений, конечно же, сохраняется, но существо остается одним и тем же. В сущности, здесь полная аналогия с энергетическим потенциалом: его можно утилизировать по-разному, но получить больше, чем позволяют фундаментальные законы сохранения, при всем желании нельзя. (Впрочем, способность к предельно простому труду во многом и сводится к энергетическому потенциалу.)
Но эта логика действительна лишь до той поры, пока рассматривается отдельно взятый процесс, предприятие или даже хозяйственная отрасль. В масштабе же общественного производства в целом все обстоит иначе. Здесь дополнительная производительная сила уже не может быть сообщена труду совокупного работника из вне какой-то сторонней силой. Рассчитывать на то, что более производительные машины, более совершенные материалы могут быть взяты готовыми откуда-то со стороны, не приходится; любое изменение любого элемента производства, будь то предмет труда, орудие или собственно деятельность, могут быть преобразованы только самим производством. Между тем ни обрабатываемые материалы, ни применяемые человеком орудия не могут измениться сами по себе; оставаясь же неизменными, они не могут оказать влияние и на живую целесообразную деятельность. Поэтому вывод один: источником роста производительности труда в конечном счете может быть только сам труд.

§ 30

Мы подошли к центральному пункту, который скрывает в себе основное противоречие «Капитала», и от того, как отнестись к нему зависит многое.
Вернемся к тому обстоятельству, что прибавочная стоимость — это просто стоимость прибавочного продукта, и наоборот: прибавочный продукт — это часть общего результата, стоимость которой соответствует прибавочной стоимости.
Рассмотрим абстрактную схему расширения производства. Если в первом производственном цикле мы имеем:
с + v + m
то в условно втором каждый элемент капитала возрастает на известную величину:
(с+Dс) + (v+Dv) + (м+mD).
В параграфе 27 мы уже говорили о том, что в стоимостной форме все сводится к простому количественному росту элементов капитала; это позволяет видеть в следующем периоде те же средства производства, ту же самую рабочую силу и, следовательно, те же потребительные стоимости на выходе процесса, просто их число умножается на некую величину. Но если, отойдя от стоимости, обратиться к физическому содержанию процесса, мы обнаружим, что во втором периоде фигурируют совершенно иные материалы, орудия, функционирует иная рабочая сила. Каждый из этих элементов изменяется в первую очередь качественно и только во вторую — своим числом. Кстати, численного увеличения может и не быть, более того, отнюдь не исключено и количественное сокращение.
Правила, принимаемые политической экономией, исключают возможность того, чтобы наблюдаемые во втором периоде изменения предмета труда и орудий совершались вне пределов производства, в каком-то ином измерении социальной действительности; все должно происходить исключительно в материальной сфере. Самое простое объяснение состоит в том, что они являются результатом какого-то другого производства, и предприниматель уже готовыми закупает на рынке новые, более совершенные материалы, машины и оборудование, обладающую новыми умениями, навыками, способностями рабочую силу.
Но самое простое далеко не всегда самое правильное, ибо неизбежен вопрос: откуда они возьмутся там, на рынке? Ведь для того, чтобы это стало возможным, должна родиться объективная потребность в новом, в свою очередь, эта потребность обязана сублимироваться в инженерные расчеты и только после этого может начаться практическое создание предмета ее удовлетворения. Другими словами, истина состоит в том, что предпринимательство начинается отнюдь не с закупки чего-то готового, а с появления новых технических, инженерных, организационных идей.
Все начинается с инициации. Инициация, планирование разработки, ее осуществление — это общепризнанные исходные стадии любого созидательного процесса, не исключая и само предпринимательство. Жизненный цикл любой продукции начинается с ее рождения где-то в голове («самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска он уже построил ее в своей голове»). Кстати, создать в своей голове идеальную модель какого-то нового товара — это не самое сложное, гораздо труднее найти какую-то свою, не занятую никем, «нишу» в безбрежье общественного производства. Только определение емкости, контуров этой «ниши» делает реальным формулирование и обоснование конкретных целей и задач, связанных с ее заполнением, формирование команды исполнителей, поиск источников финансирования и так далее. И лишь после создания идейного, финансового и организационного потенциала начинается собственно производственное планирование, которое сменяется практической реализацией проекта.
Пренебречь фазой, которая всегда предшествует любому практическому начинанию, никак нельзя, ибо затраты на нее часто превосходят все, что в дальнейшем потребует собственно производство. Здесь нет и тени какого бы то ни было преувеличения. Так, известно, что «Манхеттенский проект» (разработка ядерного оружия) стоил Соединенным Штатам 2 миллиарда долларов; к его реализации в той или иной форме было привлечено порядка 125 тысяч человек. Полные затраты Советского Союза на обеспечение собственной безопасности до сих пор являются государственным секретом, но едва ли они могли быть меньше. Внушительны и временные масштабы: при том, что физические принципы ядерного взрыва были разработаны в самом начале сороковых годов, практические испытания в Великобритании состоялись в октябре 1952, во Франции в феврале 1960, в Китае в октябре 1964 года. (Правда, в Соединенных Штатах и в Советском Союзе они состоялись раньше, но США — это совершенно иные возможности экономики, чем в любой другой стране того времени; СССР же стоял перед лицом новой, еще более страшной войны, поэтому был вынужден идти на жертвы; здесь же мы рассуждаем не о сверхвозможностях и не о форс-мажоре.) Создание космических технологий по силам далеко не всякой национальной экономике. Решение проблемы управляемого термоядерного синтеза, который мог бы обеспечить человека практически неограниченной энергией, требует еще больших затрат, и, несмотря на координацию усилий самых передовых стран, не достигнуто до сих пор.
Поэтому в действительности то, что часто называется простой закупкой материалов, технического оборудования, рабочей силы, представляет собой сложную разветвленную процедуру, являющуюся неотъемлемым элементом любого производства. Что же касается рабочей силы, то и здесь дело не сводится к простому найму. Практика современных рекрутинговых фирм — убедительное тому свидетельство. Там же, где нет свободных специалистов, обладающих необходимыми знаниями, умениями и навыками, необходимо специальное обучение (по меньшей мере тех, кому предстоит занять наиболее ответственные позиции в едином технологическом потоке); поэтому крупные предприятия обзаводятся своими центрами обучения. Так, например, в советское время в организационной структуре каждого крупного предприятия, в особенности из числа градообразующих, оставлялось место для специализированного учебно-производственного центра. К слову, массовая подготовка даже тех работников, чье обучение не занимает больше недели, требует большой организационной работы.
Да и сам предприниматель начинается отнюдь не с откуда-то свалившегося на него капитала.
«Фабрика», оставшаяся после Фридриха [отца основателя крупповской империи, Альфреда Круппа.—Е.Е.], состояла из полуразвалившегося строения <…> В этом сарае слонялись без дела пятеро брюзжащих рабочих, уже длительное время не получавших заработной платы. «Когда в 1870 г. разразилась война между Германией и Францией и пушки Крупа разгромили империю Наполеона III, Альфред был на вершине своего могущества. На его заводах было занято более 10 тыс. рабочих, и, как неограниченный властитель, он управлял крупнейшим промышленным комплексом Германии». А в промежутке между 1826 и 1870 гг. было все: и изнурительный труд будущего магната, и напряженный научный поиск, сделавший его одним из крупнейших экспертов сталелитейного ремесла, и непрерывное изобретательство, и, конечно же, кража чужих патентов.
Основатель паровозостроительной индустрии Германии, А.Борзиг, в 22 года поступил на выучку к Ф.А.Эггельсу, уже через полтора года этот «гениальный ремесленник-самоучка, постоянно приводивший в изумление начальство своими новыми идеями», выдал Борзигу следующее свидетельство: «Податель сего, господин Аугуст Борзиг, уроженец Бреслау, проходил практику у меня на машиностроительном заводе с сентября 1825 г. Его успехи были настолько значительны, что уже в следующем году я доверил ему монтаж крупной паровой машины, который он, к полному моему удовлетворению, успешно осуществил, как, впрочем, и все остальное, с чем ему приходилось у меня заниматься, будь то работа с металлом, чертежами или моделирование. Его поведение в быту и прилежание заслуживают всяческих похвал…». К слову, и сам Эггельс начинал простым исполнителем на чугунолитейном заводе, и только скопив, благодаря своему таланту, денег, открыл собственное дело.
Братья Маннесман удивили мир новой технологией производства бесшовных труб; сегодня выполненные именно по этой технологии трубы составляют основу транспортных артерий, пронизывающих целые континенты. Старший Сименс, хоть и умный, но не обладавший выдающимися способностями сельский хозяин, не оставил своим детям больших капиталов. По ироническому замечанию современников, все, что он мог — это стать отцом восьмерых сыновей. Самый талантливый из них, Вернер пробился только благодаря своим собственным изобретениям.
Все эти примеры, которые можно множить и множить, относятся ко времени работы самого Маркса над «Капиталом», поэтому, на первый взгляд, они способны опровергнуть многое в его построениях. И в первую очередь членение единого субъекта производства на капиталиста и пролетария. В этом бинарном членении созидательной силой оказывается только наемный работник. Но наемный работник — это простой исполнитель, которому самими условиями массового производства противопоказана (если не запрещена) любая инициатива и самостоятельность. Повторим: абсолютизировать недопустимо, но все же репродуктивный труд простого исполнителя — это стихия, из которой практически полностью элиминированы все отличия, существующие между разными видами работ. Если добавить к сказанному то обстоятельство, что подавляющая масса последних даже на самых совершенных для того времени производствах не нуждается практически ни в каком обучении, то у нас останется едва ли не голая энергетика биологического тела. Что же касается другого полюса (Маркс не называет предпринимателя паразитом, этот термин применяется им только к посреднику-купцу), то и ему отказывается в созидательной роли. Поэтому любая инновация, преобразующая производственный процесс, появляется, главным образом, откуда-то со стороны, и приобретение на рынке становится эвфемизмом именно этого внезапного появления из ниоткуда.
Но ничто поддающееся материализации не возникает из воздуха, всему есть своя первопричина и свой источник. Все это должно быть и у тех инноваций, которые качественно преобразуют производство. Между тем действительность социальной поляризации не может быть оспорена. В жесткой же бинарной схеме «пролетарий-капиталист» творчество человека (а в конечном счете речь идет именно о нем) реализуется главным образом в виде организационной управленческой идеи, носитель которой противостоит эксплуатируемому работнику. Но одна организационная деятельность не исчерпывает всех аспектов созидания, и сама по себе не в состоянии обеспечить поступательное качественное развитие ни общественного производства, ни, тем более, общественной жизни в целом. Между тем такое развитие является столь же непреложным фактом, сколь и классовая дифференциация. Поэтому вопрос о подлинном субъекте интегрального творчества неизбежен. Словом, необходим выход в более широкий контекст.
Проще всего заключить о существовании какой-то третьей силы, которая выступает совокупным субъектом творчества, персонифицирует собой источник всех инноваций, и отождествить ее с так называемой «прослойкой» интеллигенции. Но самое простое — не значит самое правильное. Истина состоит в том, что социально-классовый разрез не исчерпывает полностью структуру общества; это только один (пусть и ключевой) из всех возможных. Поэтому решение не в том, чтобы заполнять дистанцию между антагонистическими классами какими-то промежуточными «прослоечными» формированиями. Ниже будет показано, что возникновение интеллигенции — это такой же закономерный результат отчуждения, о котором говорилось в § 19 и о котором нам еще придется говорить. Совокупный субъект творчества не поддается отождествлению ни с одной социальной стратой, и даже те персоналии, с которыми общественное сознание связывает величайшие достижения человечества, в действительности представляют собой ничто иное, как продукт отчужденного сознания.
Однако полная структура этого субъекта представляет собой не менее важный разрез социума, чем социально классовая.

§ 31

Повторим: если видеть в общественном производстве только две полярные силы эксплуататора и эксплуатируемого, мы не найдем объяснений качественному развитию. Поляризованная таким образом система может обеспечить только количественный рост своих элементов. Другими словами, его эволюция обязана свестись к упомянутой здесь преформации, учение о которой господствовало в биологии вплоть до XVIII века. Его существо сводилось к тому, что в процессе развития происходит лишь линейное увеличение в размерах и уплотнение ранее невидимых частей будущего организма, которые в уже сформированном виде содержатся в яйце или в семени. Принципиальные новообразования здесь исключались. Ничто другое не оставляет нам и эта жесткая бинарная схема.
Экономическое учение обязано объяснить образование качественных изменений, но если уклониться от этого и замкнуть анализ в рамках линейного расширения производства за счет равномерного умножения его основных элементов, мы рискуем пройти и мимо прибавочного продукта, и мимо стоимости, и мимо самого факта расширения.
Приведем простые примеры.
Один трактор «Кировец» или бульдозер семейства «Катерпиллер» способны заменить, может быть, несколько тысяч ручных мотыг. Вот и вообразим себе производство, где в условно втором цикле применяются не эти тысячи, но сразу две такие машины. Спрашивается, есть ли здесь прибавочный продукт и является ли производство, где в качестве основного средства выступают эти машины, расширенным?
На первый взгляд, вопрос лишен всякого смысла: ведь два механизма по определению равны удвоенному количеству примитивных ручных орудий, следовательно, мы имеем дело с ростом производства ровно в два раза. Но это в абстракции. Конкретная же действительность вносит свои коррективы: два трактора не могут в разумные (с сельскохозяйственной точки зрения) сроки обработать не то что несколько тысяч, но, возможно, и несколько сотен, скажем, стандартных шестисотковых участков российских огородников. Так что если все свести к одним только количественным пропорциям, то мы можем — с полным на то основанием — вместо расширения производства констатировать прямое его сокращение в десятки, сотни и даже тысячи раз.
То же самое можно сказать и по отношению к нашему примеру с производством электрических ламп. Стандартные лампы, которые выпускались во времена Эдисона,— это лампы со световым потоком 16 свечей. Сегодня о таких просто забыли. Но вот вопрос: двадцать двухсотваттных ламп это больше или меньше, чем сто шестнадцатисвечевых? Конечно, можно замерить суммарный световой поток и прийти к выводу о росте производства в два с половиной раза. Но что если нам нужно осветить именно шестнадцативаттным потоком именно сто рабочих зон?
Словом, если не видеть качественного преобразования всех составляющих реального производства и ограничиваться лишь линейными количественными сопоставлениями, то сам факт развития может просто уйти из нашего внимания. Больше того, очень многое здесь будет зависеть от своего рода «точки отсчета»: ведь там, где наличествуют какие-то принципиальные содержательные изменения, почти всегда можно говорить не только количественном росте, но и о количественном сокращении.
Так что, если ограничиться только рассмотрением чисто количественных пропорций, собственно развитие производства можно вообще не заметить. В этом случае даже такие революционные сдвиги, как промышленный переворот или научно-техническая революция двадцатого столетия, предстанут как совершенно случайные вещи, взявшиеся ниоткуда.
Мало того. Чисто линейное расширение производства за счет поступательного умножения основных его элементов большей частью вообще недопустимо. Недопустимо уже по той причине, что способно очень быстро исчерпать все ресурсы национальной экономики. Так, уже было замечено, что пятидесятикратный рост производства тех же электрических ламп потребовал бы аналогичного роста всей экономики США. Но есть и другое обстоятельство: зачем вообще нужно неограниченное увеличение производства 16-свечевых ламп, керосиновых примусов, ручных мотыг и тому подобной архаики?
Таким образом, действительный результат производства, разумеется же, не сводится к увеличению объема одноименных товаров. Количественные изменения, несомненно, имеют (и должны иметь) место, но все же главное здесь не «дельта количества», но «дельта качества».
Из всего сказанного следует, что, в отличие от прибавочной стоимости, прибавочный продукт может создаваться только на протяжении всего рабочего дня, другими словами, видеть в прибавочном продукте результат лишь «прибавочного» труда, осуществляемого в «прибавочное» время, ни в коем случае нельзя. Оно и понятно: «дельта качества» растворяется во всей товарной массе, а не только в том ее объеме, который начинает производиться после условного звонка, означающего завершение «необходимого» времени.
Но если прибавочная стоимость — это ничто иное, как специфическая форма прибавочного продукта, то видеть в ней результат лишь живого труда наемного работника, да и то расходуемого исключительно в течение «прибавочного» времени, тоже недопустимо. К производству прибавочной стоимости, как оказывается, самое непосредственное отношение имеет не только содержание действий приставленного к машине оператора, но и особенности предмета труда, и технические характеристики всех его средств. Более того, роль собственно живого труда, как это вытекает из полученных ранее выводов о его редукции, постоянно сокращается и в перспективе (если, разумеется, и в самом деле видеть в нем предельно элементарное начало, понятие о котором едва ли не сводится к физической категории работы) обращается в бесконечно малую величину. Словом, субстанцию прибавочной стоимости образует все — без какого бы то ни было исключения — содержание труда, которое проявляется на протяжении целого рабочего дня. Никакие изъятия здесь недопустимы, и искусственное препарирование этого сложного начала, как обнаруживается, ведет не только к чисто логическим несоответствиям, но и к диалектически несостоятельному уподоблению общественного производства некоторой замкнутой механической системе, обязанной подчиняться второму началу термодинамики.
Теоретическая модель, объясняющая ее появление прибавочным трудом, соответствует лишь такому производству, которое не развивается качественно, где от цикла к циклу фигурирует один и тот же предмет, используются одни и те же орудия, функционирует одна и та же рабочая сила, наконец, производится один и тот же продукт. Все это только умножается на коэффициент, соразмерный доле капитализируемой прибавочной стоимости. Между тем реальная действительность практически никогда не развивается по такой — чисто линейной количественной — схеме, поэтому прибавочный труд за пределами необходимого времени — это не более чем первое приближение к объяснению природы прибавочной стоимости.
Заметим, все это не опровергает Маркса, как не опровергает физические истины тот факт, что вода не всегда вскипает при ста градусах, а замерзает ровно при нуле. Политическая экономия констатирует фундаментальный факт отчуждения, но специфика экономического анализа позволяет видеть только специфическую же сторону этого феномена. В общем же виде вывод, как уже говорилось, был сформулирован раньше, и этот вывод говорил о том, что отчуждается то, что делает человека человеком. Именно труд представляет собой концентрированное выражение его бытия, и вся логика «Капитала» говорит от отчуждении именно этого сущностного начала. Рабочее же время — это просто средство измерения, отчуждаемых тонких материй. Средство грубое, позволяющее обеспечить лишь первое приближение к истине. Примерно так же мы могли бы говорить об уровне здоровья нации, оперируя тем же временем, высчитываемым из больничных листов. Чем больше сумма, тем тревожней вывод, но было бы ошибкой руководствоваться в исцелении общества только этим поверхностным расчетом.

§ 32

Впрочем, парадокс не сводится только к этому.
Но, прежде чем продолжить, рассмотрим абстрактный пример: 10 работников за 8 часов, работая на механизмах X, производят 80 единиц продукции; в следующем цикле, работая на более производительных механизмах Y, те же рабочие за то же время будут производить 100 единиц. При этом мы ничуть не погрешим против производственной обыденности, если предположим, что новые механизмы не потребуют ни более высокой квалификации, ни увеличения тяжести или интенсивности труда. Словом, работа на них не повлечет за собой увеличения трудовых затрат. Предположим, что такие же изменения происходят на всех аналогичных производствах, в результате чего их индивидуальная стоимость остается равной общественной.
Спрашивается: что в нашем примере является источником роста? Если под фактическим содержанием производства понимать совокупность реальных физических процессов, т.е. выпуск конкретных потребительных стоимостей, то самый простой ответ сводится к тому, что приращение может быть обусловлено только усовершенствованными материалами, орудиями, более рациональной организацией производственного процесса и, разумеется, изменением содержания самого труда. Словом, 20 дополнительных единиц продукции могут появиться на свет только в результате сложного взаимодействия всех элементов производства.
Красноречивый пример приводит Тэйлор: «На заводах <…> возникла необходимость в том, чтобы, вместо допущения для каждого рабочего свободного выбора лопаты <…>, изготовить от 8 до 10 различных типов лопат, из которых каждый был бы приспособлен к работе с определенного рода материалом. Здесь имелось в виду не только дать возможность рабочим работать со средней нагрузкой на лопату в 21 фунт, но также и приспособить лопату к ряду иных требований, ставших совершенно очевидными при научном изучении этого вида труда. <…> Это дало возможность предоставить каждому рабочему лопату, которая вмещала бы нагрузку, весом в 21 фунт, для любого рода материала, с которым ему пришлось бы иметь дело: маленькую лопату для железной руды, например, и большую — для золы. <…> было выяснено, <…>, что он зачастую непосредственно переходил от работы с железной рудой, при нагрузке на лопату <…> 30 фунтов, к работе с углем, при нагрузке на ту же самую лопату менее 4 фунтов. В первом случае он был настолько перегружен, что для него было невозможно выполнить <…> дневную норму, а во втором случае он работал с такой <…> малой нагрузкой, что ему было, очевидно, невозможно достигнуть даже приближения к нормальной дневной производительности». Но если даже обыкновенная лопата оказывает влияние на такой примитивный процесс, что же говорить о более сложных видах деятельности.
Как только мы заговариваем о прибавочном продукте в том строгом значении, которое сообщает ему Маркс, исчезает все, кроме одного — прибавочного труда и прибавочного времени. Но здесь мы сталкиваемся с парадоксом: несмотря на неоспоримый факт появления 20 прибавочных единиц продукции, никакого прибавочного труда может вообще не быть. Ведь его появление обусловлено не одним стремлением капиталиста неограниченно расширить пределы рабочего дня. Продление рабочего дня, а следовательно, и общее увеличение товарной массы еще не гарантируют возрастания объема прибавочного продукта. С другой стороны, даже там, где не меняется ни продолжительность рабочего времени, ни содержание, ни интенсивность труда, масса последнего может возрасти. Более того, при сохранении характера труда прирост не исключен даже там, где сокращается рабочий день, а с ним и общий объем производимой товарной массы. Формулируя все это в более общем виде, можно сказать, что количество прибавочного труда непропорционально дополнительной товарной массе.
Объяснение этой кажущейся загадочности довольно простое: в действительности все зависит от того, как поведет себя где-то на стороне, т.е. на рынке, стоимость товаров и услуг, которые обеспечивают воспроизводство задействованной в нашем процессе рабочей силы. Если эта стоимость сократится, возрастет прибавочная стоимость и в нашем производстве, следовательно, возникнет и дополнительный прибавочный продукт. Если нет,— нет. Если, напротив, она возрастет, прибавочная стоимость, извлекаемая нашим предпринимателем, сократится, а то и вообще исчезнет. Словом, не исключено, что, несмотря на рост товарной массы, он окажется еще и в убытке.
Остановимся на первом варианте, и допустим, что стоимость воспроизводства способности к труду снижается. Это влечет за собой рост прибавочной стоимости и в нашем сегменте общественного производства.
Меж тем мы знаем, что источником последней не могут быть ни используемые материалы, ни орудия труда. Все это подкрепляется развитой цепью доказательств. Напомним. В четвертой главе «Капитала» раскрывается специфическая природа рабочей силы, потребительная стоимость которой заключается в ее способности создавать прибавочную стоимость. В пятой труд рассматривается как единство трех факторов: предмета труда, его средства и целесообразной человеческой деятельности; при этом только живая деятельность работника обнаруживает способность формировать субстанцию стоимости вообще. В следующей, шестой, главе, рассматривая органическое строение капитала, Маркс показывает, что только переменный капитал обусловливает ее возрастание. Впрочем, если быть точным, этот вывод обосновывается практически всем содержанием «Капитала». Таким образом, из трех составляющих: предмет труда, средство труда (в сумме образующих постоянный капитал) и целесообразная живая деятельность (переменный капитал) стоимость, а значит, и прибавочную стоимость образует лишь последняя.
Но ведь во всех других производствах, включая и те, на которых создаются средства воспроизводства рабочей силы, фигурирует тот же простой труд, который сам не может изменить свою собственную меру; а значит, при сохранении продолжительности рабочего дня его количество остается постоянным, независимо от того, как меняются материалы и орудия. Таким образом, возникает парадокс, при котором живой труд не может быть источником ни прибавочной стоимости, ни прибавочного продукта не только в масштабе отдельного предприятия, но и на уровне общественного производства в целом.
Между тем прирост продукции в ее натуральном выражении — налицо.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Сознания человека членения общественного продукта на необходимый производства потребностей
10 15 20 25 напряженность труда физические усилия 10 20 30 40 безопасность процесс
Капиталистическое производство
человеческой морали
В условиях всех известных истекшей истории общественно экономических формаций прибавочный продукт