<<<     ΛΛΛ     >>>   

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 23, с. 182

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 12, с. 731

§ 16

Заключение о том, что прибавочный продукт существует не только в строгой форме дополнительного «количества», но и в виде своеобразной «дельты качества» потребительной стоимости растворяется в любой разновидности товара и в любой доле общей товарной массы, заставляет по-новому взглянуть на основные выводы Маркса.
Обратимся к ключевым звеньям его учения:
— прибавочная стоимость создается исключительно в процессе производства (причем производства, понятого в его «узком» значении, то есть в начальном звене общего политико-экономического цикла «производство — распределение — обмен — потребление»);
— прибавочная стоимость создается только за счет эксплуатации наемного труда капиталом (конкретно это положение раскрывается следующим образом: наемному работнику оплачивается исключительно стоимость его рабочей силы, между тем как общая стоимость, создаваемая в процессе труда, может — в принципе неограниченно — превышать первую).
Уже из этих двух положений следуют чрезвычайно важные, если не сказать революционные, результаты, составляющие сущностный элемент всего марксистского учения об обществе и судьбах исторического развития.
1. Прибавочная стоимость создается исключительно трудом эксплуатируемых масс. Но за прибавочной стоимостью в конечном счете стоит прибавочный продукт; первая лишь конкретно историческая форма второго и не более того. Между тем, как уже говорилось, ретроспективный взгляд на развитие человеческой цивилизации легко обнаружит, что практически все плоды прогресса являются ничем иным, как прибавочным продуктом. Ведь весь необходимый полностью исчезает в ходе воспроизводственных процессов, поэтому сохраниться в состоянии только то, что не может быть тотчас же потреблено. Словом, все то, что окружает нас,— это та или иная форма прибавочного продукта. Таким образом, вся создаваемая руками людей материальная цивилизация, на поверку оказывается созданной не обществом «вообще», но только эксплуатируемыми массами.
2. Весь прибавочный продукт полностью отчуждается от его непосредственных производителей. Это одно из важнейших положений марксистской теории, которое может рассматриваться как прямое следствие закона стоимости, согласно которому все товары продаются в строгом соответствии с нею. А значит, в известной мере и с какой-то справедливостью, ибо наемный работник получает полную стоимость воспроизводства его собственной способности к труду. Но, будучи точно таким же товаром, как и все остальное, рабочая сила, помимо стоимости, обладает еще и потребительной стоимостью. В свою очередь, последняя состоит в способности производить уже не подлежащий оплате по упомянутому закону дополнительный объем стоимости.
Отсюда вытекает, что эксплуатируемый капиталом труд оказывается вне созидаемой им же (и только им) цивилизации.
3. Таким образом, уже сама историческая справедливость диктует необходимость социальной революции, которая рано или поздно должна будет восстановить попранные права экспроприируемого большинства. В противном случае говорить о том, что исторический процесс подчиняется строгой закономерности, невозможно
Словом, учение о прибавочной стоимости в своем логическом развитии ведет к чрезвычайно важным следствиям не только абстрактного теоретического, но и практического характера.
Невозможность отделения химически чистой формы необходимого продукта от «прибавочной» составляющей нисколько не противоречит этим выводам. Ведь в конечном счете историческая несправедливость состоит совсем не в том, что от непосредственного производителя отчуждаются обезличенные объемы товарных масс, но в том, что он остается вне основных достижений культуры и прогресса. Поэтому необходимость возвращения того, что по праву принадлежит субъекту труда, никуда не исчезает. Вот только простым перераспределением общественных богатств, «экспроприацией экспроприаторов», это не достигается, ибо к культуре приобщаются совершенно иными средствами. Кстати, конспект действительного решения этой проблемы дается самим же Марксом в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» еще за двадцать с лишним лет до появления из печати его главного труда.
Однако справедливость требует заметить и другое. Первый том «Капитала» появился в 1867 году, на переломе эпох. Ко времени его публикации «дикий» период первоначального накопления уходит в прошлое, рождается трудовое законодательство и возникает известная ответственность капитала перед наемным работником; сокращается рабочий день, претерпевают заметные изменения условия труда. Наконец, растет материальное благосостояние рабочих, более того, они получают доступ к культурным ценностям своего времени. Сам же труд запечатлевает на своих страницах предшествующую эпоху. Кстати, не в последнюю очередь потому, что Маркс живописал отнюдь не политическую «злобу дня», но творил своеобразный суд в истории. Поэтому многое в содержании «Капитала» — и в особенности вывод об абсолютном обнищании пролетариата — было обречено на противоречие с сиюминутной политической данностью.
На первый взгляд, последняя и в самом деле давала основания тому, чтобы усомниться в справедливости нового экономического учения. Но примем во внимание то непреложное обстоятельство, что все изменения социального климата происходили отнюдь не сами по себе, но являли собой завоевания непримиримой и весьма обильной жертвами классовой борьбы. А это значит, что не последнюю роль в социальных переменах играли и выводы самого Маркса, ибо именно он уже долгие годы был одним из ее идейных вождей.
Любая социальная теория имеет одно парадоксальное свойство: ее выводы обладают способностью накладывать свой отпечаток на ход общественного развития. Ведь именно результаты анализа служат причиной корректирующих действий. Нередко случается так, что, став достоянием общественности, они вообще предотвращают какую-то тенденцию, поэтому реальный исход вступает в формальное противоречие с ними. Но это противоречие ни в коей мере не является их опровержением, скорее наоборот, подтверждает теорию. Несогласие с реальной действительностью, в которое и в самом деле вступали известные выводы Маркса, имело характер именно таких «опровержений».
Впрочем, будем справедливы: при известном несогласии со многими положениями экономического учения Маркса, перенесение вопроса из преимущественно количественного измерения в качественную плоскость не только укрепляет, но и делает почти осязаемой безусловную истинность основных выводов, которые вытекают из логических построений «Капитала». Чисто количественный анализ требует огромного напряжения абстрагирующей мысли, наполнение же его качественным содержанием делает основные выводы и более точными, и более доступными для понимания. Ведь главное состоит в отчуждении от непосредственного производителя не отвлеченных количеств, но прежде всего качественного содержания всей современной ему цивилизации; именно это выбрасывает пролетариат на обочину прогресса, именно это зовет его к борьбе. Словом, как бы ни относиться к Марксу, необходимость восстановления высшей исторической справедливости, радикальных реформ социального устройства никуда не исчезала даже с общим изменением социального климата и ростом материального благосостояния эксплуатируемых масс.
Итак, в отношении своего главного вывода теория Маркса оставалась справедливой даже с учетом перемен, происходивших в обществе. Но, разумеется, это не означало, что его вывод можно было абсолютизировать. Между тем многое в выдвигаемых против нее доводов порождалось именно тем, что она преподносилась как непререкаемая истина в последней инстанции. Ведь органическое неприятие его логики существовало по обе стороны идеологических баррикад, и если бы не поддерживаемая всей мощью государственных институтов вера в абсолютную непогрешимость каждой буквы учения, не было бы ни априорной готовности к восприятию всего, что способно его опорочить, ни стремительного забвения. О противоположном идеологическом лагере вообще умолчим.
Вследствие того, что прибавочный продукт существует не только в виде дополнительного объема товарной массы, но и (главным образом) в форме качественно новых характеристик производимых вещей, полное отчуждение его от непосредственного производителя при всем желании невозможно физически. Известные плоды цивилизации и прогресса обязаны доставаться и ему, в противном случае их существование вообще немыслимо. И все же в главном Маркс прав, ибо достаются они в значительно урезанном и выхолощенном виде.
Тем не менее концентрация анализа преимущественно на формализованном количественном аспекте производства прибавочной стоимости, давала известные основания для критики, ставила под сомнение строгость ключевых выводов его теории. Поэтому в обращении к теоретическому наследию одного из величайших мыслителей в истории человечества качественная составляющая интегрального общественного производства не может быть игнорирована.

§ 17

Нельзя сказать, что содержательная, качественная сторона совершенно упускается из внимания Маркса.
Согласно теоретическим выкладкам, остающаяся после возмещения материальных затрат часть вновь создаваемой наемными работниками стоимости превышает стоимость производства и воспроизводства их способности к труду. Но чисто арифметическая разность величин, исчисленная на любой момент исторического развития, не во всех случаях может рассматриваться как прибавочная стоимость. Уже хотя бы потому, что таковой она становится только в условиях капиталистической формации; феодальное общество не знает этого понятия, исчезает она и при социализме.
Прибавочную стоимость может образовывать только все возрастающая разность между вновь созданной стоимостью (остающейся за вычетом материальных затрат на предмет и средства труда) и стоимостью рабочей силы. Но если она может быть произведена только за пределами необходимого рабочего времени, эта часть существует только там, где происходит постоянное сокращение его доли в общем балансе рабочего дня. Другими словами, при прочих неизменных условиях прибавочная стоимость образуется там и только там, где происходит либо непрерывное увеличение общей продолжительности рабочего дня, либо столь же непрерывное повышение интенсивности труда, либо то и другое вместе. Стоит только этому процессу остановиться, стоит доле необходимого времени застыть,— и специфика капиталистического производства растворится; несмотря на все свои машины и фабрики, оно станет ничем не отличимым от феодального.
Собственно, именно об этом (пусть в неявной форме) и говорит «Капитал».
Между тем не составляет труда показать, что в действительности такой путь извлечения прибавочной стоимости является тупиковым, ведь и увеличение продолжительности рабочего дня, и повышение интенсивности труда, как уже было замечено, могут развиваться лишь до известной черты, а значит, только в ограниченном промежутке времени. Существуют естественные пределы, нарушение которых не только нежелательно, но и просто невозможно, ибо это влечет за собой вырождение совокупного работника, а с ним и неизбежное вырождение нации. Впрочем, еще задолго до самого Маркса древними рабовладельцами было усвоено, что такой путь перекрыт неодолимыми физиологическими запретами: ведь никакой, даже самый тренированный организм не в состоянии работать без перерыва двадцать четыре часа в сутки. Поэтому сверхкритическая нагрузка на работника не только не увеличивает доходность хозяйства, но, напротив, снижает ее. Между тем за их выводами стояли не только абстрактно теоретические размышления, но и накопленный долгой чередой поколений практический опыт. Надо думать, что в части выжимания лишних доходов не менее богатым был и опыт феодального общества.
Пусть «...при своей волчьей жадности к прибавочному труду капитал опрокидывает не только моральные, но и чисто физические максимальные пределы рабочего дня. Он узурпирует время, необходимое для роста, развития и здорового сохранения тела. Он похищает время, которое необходимо рабочему для того, чтобы пользоваться свежим воздухом и солнечным светом. Он урезывает время на еду и по возможности включает его в самый процесс производства, так что пища дается рабочему как простому средству производства, подобно тому как паровому котлу дается уголь и машинам — сало или масло. <…> Интересует его единственно тот максимум рабочей силы, который можно привести в движение в течение рабочего дня». Но при безусловной справедливости этих пафосных слов, все же следует считаться и с природой, в том числе и с природой самого человека. Любое действие всегда встречает противодействие, и Тэйлор ничуть не преувеличивает, когда пишет: «В этом отношении можно непосредственно констатировать, что в девятнадцати из двадцати промышленных предприятий рабочие считают прямо противоречащим своим интересам проявлять для предпринимателей свою инициативу в полной мере, и, вместо того, чтобы работать изо всех сил и давать предпринимателю максимальное количество и наилучшее качество выработки, они сознательно работают так медленно, как только смеют, пытаясь в то же время внушить своим начальникам уверенность в том, что они работают достаточно быстро».
При безусловной справедливости сказанного Марксом, заключение о возможности неограниченного производства прибавочной стоимости за счет этого источника было бы безупречным только в том случае, если бы капиталистическое производство начиналось с нуля. На практике же значительная часть того ресурса, о котором он говорит, была уже давно задействована. К слову, сам Маркс, упоминая об издании первого рабочего статута (23?й год царствования Эдуарда III, 1349 г.), указывает, что законы подобного рода продолжают издаваться на протяжении целых столетий и после того, как исчезает повод для его принятия (чума). Об этом же со всей красноречивостью свидетельствуют и законы о нищих, которые принимались в Англии в XV—XVI вв. В результате так называемых огораживаний тысячи крестьян оставались без средств к существованию; им оставалось только одно — собирание милостыни, но это занятие без разрешения властей пресекалось самым жестоким образом. Начало преследованию положил статут 1495 г. короля Генриха VII Тюдора, развитый откровенно бесчеловечными законами от 1536 и 1547 гг. Этими законодательными актами вводились суровые наказания для лиц, обвиненных в бродяжничестве и собирании подаяний без разрешения светских властей. Задержанного били кнутом, клеймили и отправляли на каторжные работы. Если он совершал побег, приговор становился пожизненным. После третьего побега человек мог быть предан казни. В 1576 году был принят закон об организации работных домов для нищих. Разумеется, все эти установления не могли остановить пауперизацию нации, но вместе с тем, обеспечивая промышленников дешевой (и, самое главное, безропотной) рабочей силой, служили ускорению экономического развития будущей мировой державы. Парламентский «Акт о наказаниях бродяг и упорных нищих» от 1597 года дал окончательную формулировку закона против бродяжничества, который действовал в таком виде до 1813 года. Аналогичные законы принимались и в других странах Западной Европы, обеспечивая и им первоначальное накопление капитала, ускорение промышленного развития и вступление в борьбу за передел мира.
Однако времена меняются, меняются и нравы. С разложением старого строя формируются новые принципы социального общежития, и вот уже мысль о том, что обеспечение социально незащищенных — это не милость, и не подаяние сильных, но прямая обязанность государства, начинает внедряться в общественном сознании и постепенно завоевывать его. Под ее влиянием к концу XVII века государственные институты постепенно заменяют церковь в вопросах заботы о нуждающихся. Так, в нашей стране в 1715 г. открываются первые воспитательные дома для детей-подкидышей. При Екатерине II для открытого ею в 1764 году Воспитательного дома в Москве была уже разработана специальная воспитательная программа, впитавшая лучшие идеи Просвещения. В 1806 году появилось первое в России учебное заведение для детей-инвалидов — училище глухонемых. К началу ХХ века в Москве существовало 628 благотворительных заведений, из них 427 для взрослых, 201 для детей, в том числе богаделен, приютов 239. Возникают первые системы обеспечения старости; сначала они основываются на добровольных фондах взаимопомощи, которые организуются гильдиями и рабочими объединениями. К слову, впервые такая схема возникает в России: в XVIII веке здесь появляются эмеритальные кассы; сначала они существуют только при военном ведомстве, затем распространяются повсеместно. Прекрасным примером формирование негосударственной отраслевой системы пенсионного обеспечения может служить железнодорожное ведомство. Между тем Россия — отнюдь не исключение.
В XIX столетии начинают формироваться системы пенсионного обеспечения старости, которые организуются и регулируются государством. Первая из них возникает в 1889 году в Германии, ее основой продолжают оставаться обязательные страховые взносы, но теперь к ним добавляются обязательные отчисления работодателя.
Ко времени выхода первого тома «Капитала», предпринимателям пришлось столкнуться и с действием такого мощного фактора, как борьба рабочих за свои права, поэтому в действительности уже не могло быть и речи ни о сколько-нибудь существенном продлении рабочего дня, ни об увеличении интенсивности труда.
Правда, остается чисто экстенсивное расширение масштабов производства при абсолютной неизменности его структуры. Другими словами, механическое вовлечение все новых и новых средств в производство одного и того же продукта. Но такое возможно только при одном непременном условии — неограниченности людских и материальных ресурсов общества. Ведь рано или поздно экстенсивное расширение окажется способным поглотить собою все имеющиеся в его распоряжении резервы. Поэтому уже через несколько производственных циклов и таким образом понятое развитие будет вынуждено остановиться за их полным исчерпанием.
Однако именно ту форму извлечения прибавочной стоимости, которая реализуется в постоянном увеличении прибавочного рабочего времени, Маркс называет абсолютной.
Между тем магистральный путь развития должен быть принципиально иным, главенствующую роль должны играть не количественные, но качественные преобразования. Только они способны обеспечить непрерывное увеличение прибавочного продукта, а вместе с ним и прибавочной стоимости, на протяжении времени, ограниченного только одним — историческим сроком существования капиталистического способа производства.
Качественная составляющая этого процесса исследуется Марксом в анализе относительной прибавочной стоимости. «Прибавочную стоимость, производимую путем удлинения рабочего дня, я называю абсолютной прибавочной стоимостью. Напротив, ту прибавочную стоимость, которая возникает вследствие сокращения необходимого рабочего времени и соответствующего изменения соотношения величин обеих составных частей рабочего дня, я называю относительной прибавочной стоимостью», — пишет Маркс. Однако действительная иерархия логических доминант первого тома «Капитала» прослеживается уже в этой номенклатуре понятий. Если сопоставить категории «абсолютный» и «относительный» с понятиями «основной» и «вспомогательный», то именно «основной» будет соответствовать первая из приведенных. Считается, что в любой абстрактной теории абсолютное — это то, чему надлежит отдавать смысловое преимущество, что обязано находиться в самом центре анализа, вспомогательным же и второстепенным не возбраняется пренебречь. Ведь в конце концов никакая, даже самая строгая, теория не в состоянии учесть действительно все привходящие обстоятельства.
В двух словах существо относительной прибавочной стоимости можно изложить следующим образом:
— рабочее время складывается из необходимого (в течение которого производится необходимый продукт) и прибавочного (в течение которого производится прибавочный продукт);
— рост производительности труда ведет к сокращению общей продолжительности рабочего времени, требуемого для производства тех товаров и услуг, потребление которых обеспечивает нормальное воспроизводство рабочей силы;
— сохранение продолжительности рабочего дня при прежнем уровне потребления наемных работников означает увеличение продолжительности «прибавочного» времени, и, следовательно, возрастание объема прибавочной стоимости
Строгость этих построений, на первый взгляд, не вызывает никаких сомнений. Но заметим: первопричиной всему в этой логике становится ничто иное, как производительность общественного труда. «Под повышением производительной силы труда мы понимаем здесь всякое вообще изменение в процессе труда, сокращающее рабочее время, общественно необходимое для производства данного товара, так что меньшее количество труда приобретает способность произвести большее количество потребительной стоимости». «Необходим переворот в технических и общественных условиях процесса труда, а следовательно, и в самом способе производства, чтобы повысилась производительная сила труда, чтобы вследствие повышения производительной силы труда понизилась стоимость рабочей силы и таким образом сократилась часть рабочего дня, необходимая для воспроизводства этой стоимости».
Итак: источник того, что Маркс называет абсолютной прибавочной стоимостью, кроется в простом удлинении рабочего дня, однако действие этого фактора не простирается далее физиологических границ и пределов, определяемых принципами эволюционирующей морали; неограниченный же рост прибавочной стоимости может быть обеспечен только ростом производительности труда. Но если так, то первопричина всему должна лежать не в изменении параметров рабочего дня, а в действии тех факторов, которые порождают этот рост.
Осознание этого обстоятельства влечет за собой целую цепь логических следствий, актуальных не только для политической экономии марксизма, но и для исторического материализма. Это вытекает из следующего. Рост производительности не может происходить вне человеческой деятельности: здесь мы имеем качественное ее совершенствование, меж тем любое качественное развитие имеет внутренний механизм; внешнее начало может служить лишь «спусковым крючком», который включает их в действие. Сегодня это общефилософский постулат, который, кстати, в значительной мере благодаря Марксу же и утверждается в философии. Но если так, то неизбежны по меньшей мере два вопроса, один из которых касается природы этого механизма, второй — того, кто именно персонифицирует его действие, является субъектом деятельности, обеспечивающей «переворот в технических и общественных условиях процесса труда», а значит — в конечном счете и подлинным субъектом истории?

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 23, с. 275.

Тейлор Ф.У. Принципы научного менеджмента

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 23, с. 281.

http://www.slavarossii.ru/history

См. например, Елена Боброва. Из истории пенсионного обеспечения России.
http://www.telecom.perm.ru/TelecomMagazine/pages/history

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 23, с. 325.

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 23, с. 325.

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 23, с. 325.

§ 18

Признать рост производительности общественного труда в качестве основного источника прибавочного продукта (а следовательно, и прибавочной стоимости) означает собой необходимость совершенно по-новому взглянуть на ту металогику «Капитала», основным результатом которой является вывод об исторической необходимости социалистической революции, главного вывода всего учения Маркса.
Начнем с того, что в рамках классического капиталистического производства собственная деятельность наемного работника не может обеспечить неограниченное увеличение своей производительности. Между тем, как уже говорилось, в контексте производства прибавочной стоимости (как впрочем, и прибавочного продукта) речь должна идти именно о неограниченном, более того, экспоненциальном росте.
На первый взгляд, это вступает в противоречие с очевидными фактами и даже элементарной логикой: ведь каждый работник по мере приращения мастерства совершенствует приемы и методы своего труда; в свою очередь, в условиях массового производства и развитого обмена все новое и совершенное обречено становиться общим достоянием совокупного исполнителя.
Однако действительность не всегда объяснима упрощенными представлениями о ней. Дело в том, что история развития докапиталистических общественно-экономических формаций вообще не знает массового обмена ни индивидуальным, ни групповым производственным опытом. Это объясняется тем, что в рамках патриархального хозяйства никакой обмен ремесленными приемами невозможен уже в силу практически полной его автаркичности и замкнутости. Но и с разложением патриархальной экономики мало что меняется, ибо все то в передовом опыте, что обеспечивает более высокие достижения, со временем становится тщательно оберегаемым от всех секретом; и чем дальше развивается производство, тем бдительней и строже становится охрана всего, что обеспечивает частную выгоду. Глубокой тайной становились даже научные открытия; так, например, известно, что долгое время методы решения математических уравнений передавались только в роду, чтобы не дать преимуществ конкурентам (которые, как и обладатели тайн, выполняли математические расчеты по заказам).
Но дело не только — и даже не столько — в человеческой психологии и преданности своему кошельку. Вспомним основные этапы единой эволюционной линии, которую прослеживает в своем исследовании сам Маркс: ремесленничество, мануфактура, машинное производство. Во всей этой цепи сравнительно свободен в совершенствовании приемов и методов своего труда только ремесленник, хотя известно, что уже издревле его деятельность начинает подвергаться все более и более строгой регламентации, которая регулировалась и юридическими, и даже сакральными установлениями.
Так, например, известно, что уже в древнем Египте при строительстве пользовались кирпичами постоянного, жестко регламентированного размера; при этом специальные чиновники занимались их контролем. Древние римляне применяли принципы стандартизации при строительстве водопроводов – трубы этих водопроводов были постоянного размера. В средние века с развитием ремесел методы стандартизации стали применяться все чаще и чаще. Так, были установлены единые размеры ширины тканей, единое количество нитей в ее основе, даже единые требования к сырью, используемому в ткацком производстве. «Еще более характерные примеры стандартизации в области вооружений мы встречаем в Венеции в XIV - XV веках нашей эры. Флот Венеции оснащался одинаковыми мачтами, парусами, веслами, рулями, что обеспечивало возможность их легкой взаимозаменяемости» .
Еще большие ограничения накладывает на работника мануфактурное разделение и кооперация, в результате которых за каждым исполнителем закреплялось выполнение лишь отдельной чрезвычайно минимизированной процедуры. Так, например, при изготовлении гвоздей производство, разбивающееся на цепь последовательных операций, поручается нескольким исполнителям, причем на долю каждого из них падает только одна операция: протяжка проволоки, резка, высадка головки, образование острия, отделка. Примеры, иллюстрирующие это положение, приводит и сам Маркс: «Другой род мануфактуры, ее законченная форма, производит продукты, которые проходят связные фазы развития, последовательный ряд процессов; такова, например, мануфактура иголок, в которой проволока проходит через руки 72 и даже 92 специфических частичных рабочих». Благодаря этому оказывается возможным изготовление сложнейших для того времени механизмов, узлы которых становятся взаимозаменяемыми. Так, например, в 1785 году (дата, с которой отсчитывается начало промышленной стандартизации) во Франции Лебланом была изготовлена партия ружейных замков, из которых каждый без пригонки входил в ружье.
Широкое развитие специализированных орудий труда и специализации рабочих в условиях мануфактуры влекут за собой с одной стороны предельное упрощение, с другой — жесткую стандартизацию алгоритма их действий. В отличие от ремесленного производства, мануфактура не терпит уникальности исполнителя: любой работник, независимо от его возраста, личного опыта, психофизиологических особенностей, должен быть заменим. Именно это, достигаемое жесткой стандартизацией, обстоятельство позволяет добиться наивысшей для своего времени производительности. Именно оно же подготавливает появление машинного производства, ибо внедрение в производственный процесс машины оказывается возможным только там, где в доведенных до предельного автоматизма действиях работника уже невозможно изменить ничего. Машинное же производство совершает настоящую революцию.
Напомним, что, по Марксу, основным отличием машины от всех искусственно создаваемых инструментов, является передача ей технологической функции, которую до нее выполнял только человек. Именно машина впервые берет на себя осуществление тонкой моторики его руки, тем самым не только многократно увеличивая ее производительность, но и освобождая (в исторической перспективе) человека для выполнения каких-то более сложных — творческих задач. Но все же первым итогом становления всеобщего машинного производства оказывается вовсе не освобождение, но, напротив, закабаление работника, ибо сам он,— и об этом тоже пишет Маркс,— постепенно становится простым придатком этого производственного монстра. «В мануфактуре и ремесле рабочий заставляет орудие служить себе, на фабрике он служит машине. Там движение орудия труда исходит от него, здесь он должен следовать за движением орудия труда. В мануфактуре рабочие являются членами одного живого механизма. На фабрике мертвый механизм существует независимо от них, и они присоединены к нему как живые придатки».
Претерпевает изменения и внутренняя логика разделения труда. «В связи с машинным трудом изменилась и дифференциация рабочих. В мануфактуре рабочие отличались один от другого по изготовляемым каждым деталям, или по выполняемым каждым из них операциям. Машинное производство заложило новые основы дифференциации рабочих, которые стали теперь отличаться друг от друга по станкам, на которых они работали. В рабочей специальности металлиста появились более узкие специальности: токарь, строгальщик; позднее — револьверщик, фрезеровщик. <…> Специальности возникали и в других областях промышленного производства, применительно к рабочим машинам: ватерщик, прядильщик, шлифовщик и т.д.»
Между тем, работая на машине, человек оказывается в еще большей степени подчиненным диктату чуждой ему логики; пусть сложные станки и предъявляют свои, нередко более высокие, требования к умственному развитию работника, но возможность самостоятельного формирования способа своих действий сокращается на порядок.
Добавим к сказанному, что капиталистическое производство (во всяком случае, в генеральной перспективе) становится всеобщим машинным, и в этих условиях любое изменение операций, выполняемых совокупным наемным работником, становится невозможным не только физически. По вполне понятным причинам оно оказывается недопустимым и юридически: слишком уж серьезными могут быть последствия таких самостоятельно вносимых новаций.
В результате человек перестает быть суверенным субъектом трудового процесса; если раньше он еще и мог диктовать свою волю орудию, то теперь структура его действий определяется самой машиной, а значит и изменить что бы то ни было в них можно только переделав (или перенастроив) ее. Поэтому возможность любого преобразования отныне оказывается решительно вне его компетенции, его же источник — вне деятельности непосредственного производителя вообще. А следовательно, вне деятельности совокупного наемного работника оказывается и все то, что обеспечивает рост производительности общественного труда.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Первое прибавочные продукт это без исключения все
Менее концентрация анализа преимущественно на формализованном количественном аспекте производства
Такое стоимость вообще
Елизаров Е. Апология Капитала Политическая экономия творчества философии 12 человека
В первом производственном цикле фигурирует одно количество овеществленного труда