<<<     ΛΛΛ     >>>   

Дело в том, что сначала я задумал адресовать, как вы выражаетесь по-английски, данной конференции об "Улиссе" сцену почтовой открытки - в несколько обратном смысле, чем я сделал это в "Почтовой открытке", где пытался заново вывести на сцену вавилонизацию почтовой системы в "Поминках по Финнегану". Как вы, несомненно, знаете лучше моего, вся игра почтовых открыток внушает, может быть, гипотезу о том, что география траекторий "Улисса" вокруг средиземного озера вполне могла бы иметь структуру почтовой карточки или картографии почтовых посылок. Это мало-помалу будет доказано, а в данный момент я выхватываю только одну фразу J.J., в которой говорится об эквивалентности почтовой открытки и публикации. Всякое публичное письмо (ecriture), всякий открытый текст предоставлен в чье угодно распоряжение так же, как и выставленная напоказ, не приватная поверхность открытого письма, стало быть - почтовой открытки, с ее инкорпорированным в послание, а значит сомнительным адресом, с ее одновременно кодированным и стереотипным языком. Тривиализованным самими кодом и шифром. И наоборот, всякая почтовая открытка есть некий публичный документ, лишенный (prive) всякой privacy, который сверх того подпадает по этой самой причине под удар закона. Как раз это и говорит J.J.: "- И кроме того, - говорит J.J., [это не какие попало инициалы], почтовая открытка есть публикация. В прецендентном деле Сэдгроува и Хоула это признали достаточным доказательством злого умысла. По моему мнению, иск могут принять (an action might lie)"(320). Вы можете перевести и в том смысле, что имеется достаточное основание предъявить иск перед законом, но также: акция может лгать, В начале - speech act...

След или эстафету этой подлежащей преследованию почтовой открытки вы можете обнаружить в открытке мистера Рэгги, "his silly postcard", которую Герти удалось разорвать "into a dozen pieces" (360). Среди других также и "postcard to Flinn": тут Блум, сверх того, вспоминает, что забыл надписать на ней адрес, что подчеркивает характер анонимной публичности: у почтовой открытки нет собственного адресата, исключая того или той, кто подтверждает ее получение какой-нибудь не поддающейся имитации подписью. "Улисс", одна огромная postcard. "Mrs Marion. Did I forget to write adress on that letter like the postcard I sent to Flinn?"(367). [Я выхватываю эти почтовые открытки в процессе дискурсивной, а точнее - нарративной рассылки, которую не могу всякий раз реконструировать. Здесь налицо неизбежная проблема метода, к которой я вскоре вернусь]. Почтовая открытка без адреса, которая не дает забыть себя: она напоминает о себе Блуму, которому память не изменяет, в тот момент, когда он ищет какое-то затерявшееся письмо: "Where I did put the letter? Yes, all right"(365). Можно предположить, что уверенное "yes" сопровождает и подтверждает возвращение памяти: место письма вновь найдено. Чуть дальше, после "silly postcard" Регги, тут как тут это "silly letter": "Damned glad I didn"t do it in the bath this morning over her silly I will punish you letter" (366), Дадим аромату этой бани и мести этого письма достигнуть нас. Смехотворность ситуации разрастается до саркастических замечаний Молли, направленных против того, кто "сейчас бродит в шлепанцах затребовать 10 000 фунтов за открытку up up О май любовь моя..." (665).

Итак, я покупал почтовые открытки в Токио, в подземном переходе под Отелем Окура. Эпизод же, упоминающий в телеграфическом стиле "Greate Battle Tokio", напомнив перед тем "совпадение встречи", на законную генеалогию и эрратическое семя, связывающее Стивена с Блумом, "галактику событий" и т.д., - этот эпизод есть переход с одного места в другое какой-то иной почтовой открытки. Не почтовой открытки без адреса, на сей раз, но почтовой открытки без корреспонденции. Можно, стало быть, сказать - почтовой открытки без текста, которая сводится к простой ассоциации изображения и адреса. И оказывается, что адрес здесь, сверх того, является фиктивным. Адресат этой карточки без корреспонденции есть своего рода фиктивный читатель. Перед тем, как вернуться к этому, сделаем круг и заглянем в эпизод "Токио", я его должен процитировать. Тут подробно прослеживается необыкновенный обмен мнениями между Блумом и Стивеном по поводу принадлежности (belonging): "Вы подозреваете,- возразил Стивен с подобием полуусмешки, что я могу быть важным оттого, что принадлежу к faubourg Saint-Patrice, для краткости называемой Ирландией.

"- Я бы пошел еще дальше, - исподволь начал мистер Блум [передавая "a step father" через "еще дальше", французский перевод, не в обиду будет сказано подписавшемуся под ним J.J., упускает, среди стольких иных вещей, и "step father", что накладывает на фон всех этих генеалогичеких фантазмов, вкупе с генетическим скрещиваниями и случайными рассеиваниями, мечту о легитимизации через усыновление и возвращение сына или же через брак с дочерью.

Но ни на секунду нет ясности по поводу того, что кому принадлежит, что - чему, кто - чему. Нет субъекта принадлежности, так же как нет владельца почтовой открытки: она остается без определенного адресата].

"- А я подозреваю,- прервал Стивен,- что Ирландия должна быть важной оттого, что она принадлежит мне.

"- Что принадлежит? - осведомился мистер Блум, нагибаясь, полагая, что он, возможно, стал жертвой какого-то недопонимания. - Извините. К несчастью, я не ухватил последнюю часть. Что именно вы?.."

Тогда Стивен ускоряет развязку: "- Мы не можем сменить страну. Давайте сменим предмет."(565-566).

Недостаточно отправиться в Токио, чтобы сменить страну или хотя бы язык.

Итак, чуть дальше - возвращение почтовой открытки без корреспонденции, адресованной фиктивному адресату. Блум думает об алеаторике встреч, о галактике событий, он мечтает написать, написать то, что с ним случилось, как я это делаю здесь, свою историю, "my experiences", говорит он, и завести каким-то образом их хронику, журнал в журнале, персональный diary или news paper, проводя свободные и непринужденные ассоциации.

Вот эта почтовая открытка поблизости от Токио, мы подступаем к ней: "Совпадение встречи [...] целая галактика событий [...] Чтобы час златой еще стал краше он подумал что и ему как мистеру Филипу Бьюфою вполне могла бы улыбнуться удача (выделено мной) если б он взялся за сочинительство. Предположим он описал бы что-нибудь незатасканное [а именно так он и собирался действовать] по ставке гинея за столбец, "Мои впечатления", скажем, "в Приюте Извозчика".

My Experiences - это одновременно моя "феноменология духа" в гегелевском смысле "науки об опыте сознания", а также и великое возвращение по кругу, автобиографически-энциклопедическое кругосветное плавание Улисса: известно, что часто говорилось об Одиссее феноменологии духа. Тут же феноменология духа имела бы форму журнала сознания или бессознательного, составленного из случайных писем, телеграмм, журналов, озаглавленных, к примеру, "Телеграф", т.е. письмо на расстоянии, и, наконец, - почтовых открыток, единственный текст которых, извлеченный из кармана какого-то моряка, порой не предлагает ничего, кроме фантазма адреса.

Только что Блум говорил о My Experiences: "По прихоти случая, спортивный экстренный выпуск "Телеграфа", розовый, хотя бумага не краснеет, лежал у самого его локтя и он опять принялся гадать, нимало не успокоившись, насчет страны, принадлежавшей [опять!] ему, а также и насчет предыдущего ребуса Судно пришло из Бриджуотера и открытка была адресована А.Будену, узнайте возраст капитана, глаза же его [я обращаю ваше внимание на слово eyes, мы к этому еще вернемся] бесцельно скользили по заголовкам, относившимся к его сфере деятельности, о всемогущий издатель, газету нашу насущную даждь нам днесь. Сначала он даже отшатнулся, но потом оказалось, что это что-то о ком-то по имени X. дю Буа, агент по продаже пишущих машинок или чего-то еще вроде того. Большое сражение Токио. Любовь по-ирландски, ущерб 200 фунтов" (567).

Я не стану тут анализировать стратиграфию этого поля "сражения Токио", эксперты могут делать это до бесконечности; экономия конференции позволяет мне лишь рассказать вам, словно какая-то брошенная в море почтовая открытка, my experiences in Tokio, затем поставить мимоходом вопрос о да, об алеаторике встреч и о восприятии Джойса как экспертизе: что такое эксперт, доктор джойсоведения? как обстоит дело с джойсовским институтом и что думать о том гостеприимстве, которым он почтил меня сегодня здесь, во Франкфурте?

Блум сопоставляет намек на почтовую открытку с тем, что уже представляет собой какое-то чисто ассоциативное сопоставление, явным образом незначительную и подчеркивающую свою незначительность сопредельность: это вопрос о возрасте капитана, который надлежит скорее угадать, чем вычислить, по изложенной серии данных, фигур некоего "ребуса", по видимости не имеющих никакого отношения к этому вопросу. Тем не менее, в этой шуточной загадке подразумевается, что капитан является капитаном судна.

Ведь почтовая открытка, о которой идет речь, - это как раз та, о которой говорит тот моряк, морестранник, капитан, который подобно Улиссу возвращается в один прекрасный день из долгого путешествия вокруг средиземного озера. Несколькими страницами выше, то же место, тот же час: "Что говорить, -отвечал моряк после размышления, - как я стал плавать, знатно поколесил. На Красном море я был. В Китае я был, в Северной Америке был, в Южной тоже. Айсбергов перевидал тьму, ледяных гор этих самых. Ходил и в Стокгольм, и в Черное море через Дарданеллы с капитаном Долтоном, это лучший рассукин сын, которому только приводилось угробить судно. В России был [...] А в Перу видал людоедов..." (545-546).

Он побывал повсюду, кроме Японии, говорю я себе, и тут он вытаскивает из кармана почтовую открытку без послания. Что до адресата, то он фиктивен, столь же фиктивен, как "Улисс", и это единственная вещь, какую этот Улисс имеет у себя в кармане: "Порывшись во внутреннем кармане, который, как видно, служил ему кладовой на все случаи, он вытянул оттуда почтовую открытку и кинул на стол. Напечатанный на ней текст гласил: Choza de Indiоs. Beni, Bolivia.

Вниманием всех завладела сцена, являющая группу туземок в полосатых набедренниках [...]. "Мистер Блум, не выдав удивления, словно ненароком перевернул открытку, чтобы рассмотреть получше полустертый адрес и штемпель. Там значилось: Tarjeta Postal, Senor A.Boudin, Galeira Becche. Santiago, Chile. Особенно его внимание привлекло то, что никакого послания явно не было. Хотя он не спешил принимать на веру мрачную историю [...], обнаружив расхождение между его именем (если и вправду он был тот, кем представлялся, а не плавал под чужими цветами в строгом секрете сделав где-нибудь полный поворот оверштаг) и фиктивным адресатом почтового отправления что породило у него известные сомнения в bona fides нашего друга, но тем не менее..."(546-547).

Итак, я покупаю в Токио почтовые открытки с изображениями озера, я страшусь предстоящего выступления перед "Joyce Scholars" на предмет да в "Улиссе" и института джойсоведения, и вдруг в той самой лавке, где я по случайности нахожусь, в подвале Отеля Окура, - "совпадение встречи" - мне попадается книга, озаглавленная "16 ways to avoid saying no" Массаки Имаи. Мне кажется, то была книга по коммерческой дипломатии. Говорят, японцы из вежливости избегают, насколько это возможно, говорить нет, даже если они и хотят сказать нет. Как дать услышать нет, когда хотят сказать нет, не говоря нети? Как перевести нет через да, и что значит перевести применительно к этой исключительной паре да/нет, - вот вопрос, который ожидает нас по возвращении1. Рядом с этой книгой, на той же полке и принадлежащая тому же автору, стояла другая, опять-таки в английском переводе: "Never take yes for an answer".

Но если сказать что-либо определенное и определенно металингвистическое об этом уникальном слове, которое ничего не именует, которое ничего не описывает, грамматический и семантический статус которого относится к наиболее загадочным, действительно весьма сложно, то все-таки, по всей видимости можно утверждать о нем по крайней мере следующее: it must be taken for an answer. Оно всегда имеет форму ответа. Оно приходит после другого, чтобы ответить на запрос или вопрос - по крайней мере, имплицитный - другого, будь то другой во мне, репрезентация во мне какой-то другой речи. Да имплицирует, сказал бы Блум, "implicite believer", спешащего принять на веру интерпелляцию другого. Да всегда имеет смысл, функцию или миссию ответа, даже если ответ этот, мы это также скоро увидим, иногда имеет значение изначального и ничем не обусловленного обязательства. А наш японский автор все-таки рекомендует никогда не принимать "yes for an answer". Это может подразумевать две вещи: да может подразумевать нет или же да не есть ответ. Вне дипломатически-коммерческого контекста, где это благоразумие как будто обретается, оно может завести нас еще дальше.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Сцену почтовой открытки в несколько обратном смысле открытка открытку
Когда молли в конце книги говорит