<<<     ΛΛΛ     >>>   

Блум на телефоне, он подключен к мощной сети, о которой я через минуту еще поговорю. По сути своей он принадлежит к некоей полителефонной структуре. Но он на телефоне в том смысле, в каком кто-то может также и ждать, сидя на телефоне. Когда профессор говорит "Блум на телефоне" - как сам я вскоре скажу "Джойс на телефоне",- он говорит о том, что тот ждет, что ему ответят, ждет ответа, который не хочет давать редактор, решающий будущее текста, его сохранность или истину -и посылающий его в этом эпизоде к чертям, в преисподнюю, Verfallen, в ад подвергшихся цензуре книг ("адом" зовется спецхран Национальной библиотеки. - Пер.). Блум ждет, чтобы ему ответили, чтобы ему сказали: "алло, да". Он молчаливо просит, чтобы ему сказали да, да, начав с того телефонного да, которое указывает, что на противоположном конце провода действительно имеется какой-то другой голос, если не автоответчик. Когда Молли в конце книги говорит "да, да", она отвечает на некую просьбу, но просьба эта испрашивается ею самой. Она на телефоне даже тогда, когда лежит в своей постели, - прося и ожидая, сидя на телефоне (поскольку она одна), чтобы ее попросили сказать "да, да". А то, что Молли просит этого "with my eyes", не мешает тому, чтобы просьба ее была сделана по телефону, совсем напротив: "...ну не все ли равно он или другой и тогда я попросила его моими глазами попросить снова да и тогда он спросил меня не хочу ли я да сказать да мой горный цветок и сначала я обвила его руками да и привлекла его к себе вниз так что он почувствовал мои груди их аромат да и сердце у него колотилось безумно и да я сказала да я хочу Да."

Последнее Yes, последнее слово, эсхатология книги дает лишь прочесть себя, поскольку отличается от других неслышной заглавной буквой: столь же неслышной - лишь видимой - остается буквальная инкорпорация да в глаз языка, yes - в eyes. Langue d"oeil.

Мы все еще не знаем, что обозначает yes и как это маленькое словечко - если это вообще словечко - действует внутри языка и того, что мы ничтоже сумняшеся зовем языковыми актами. Мы не знаем, разделяет ли оно что бы то ни было с каким-либо другим словом какого-либо другого языка, даже со словом "нет", которое определенно не симметрично ему. Мы не знаем, существует ли какое-либо грамматическое, лингистическое, риторическое или философское понятие, способное ухватить это помеченное yes событие. Давайте сейчас отвлечемся от этого. Давайте вести себя, как если бы (и это не просто вымысел) это не мешало нам - совсем напротив - понимать или слышать то, чем управляет слово yes. Позже, если у нас будет на это время, мы еще поставим эти трудные вопросы.

Да по телефону в рамках одного и того же своего появления может быть пронизано несколькими различными интонациями, чьи дифференциальные качества потенциали-зируются на длинных стереофонических волнах. Они могут оказаться ограниченными простым междометьем, механическим квазисигналом, обнаруживающим либо простое присутствие собеседника - Dasein на другом конце провода (алло, да...), либо пассивное послушание секретаря или подчиненного, готового записать приказания точно некая архивирующая машина: "да, сэр", а то и ограничивающегося чисто информативными ответами:

"да, сэр", "нет, сэр".

Один пример среди стольких других. Я умышленно подбираю его в тех краях, где некая пишущая машинка и наименование Н.Е. L.Y."S подбрасывают нас к последнему предмету обстановки этого технотелекоммуникационного вестибюля, этой преамбулы: к своеобразному граммофону; в то же время они подключают нас к сети пророка Илии. Вот этот пример, причем, естественно, я кое-что отсекаю и произвожу селекцию, отсеивая ненужный шум: "Мисс Данн засунула подальше в стол "Женщину в белом", взятую из библиотеки на Кейпл-стрит, и заправила в свою пишущую машинку цветастый лист почтовой бумаги.

Слишком тут много всего таинственного. Любит ли он эту Мэрион или нет? Лучше поменять и взять что-нибудь Мэри Сесил Хей.

Диск скользнул вниз по желобку, немного покачался, затих и показал им в окошечке: шесть.
Мисс Данн отстучала по клавишам:
- 16 июля 1904 [почти 80 лет].
Пять фигур в белых цилиндрах, с рекламными щитами, прозмеились между углом Монипени и постаментом, где не было статуи Вулфа Тона, повернулись, показав H.E.L.Y."S, и проследовали назад, откуда пришли [...]

Телефон резко зазвонил у нее под ухом.
- Алло. Да, сэр. Нет, сэр. Да, сэр. Я позвоню им после пяти. Только эти два, сэр, в Белфаст и Ливерпуль. Хорошо, сэр. Значит, я могу уходить после шести, если вы не вернетесь.В четверть седьмого. Да, сэр. Двадцать семь или шесть. Я скажу ему. Да: один, семь, шесть.

Она нацарапала на конверте три цифры.
- Мистер Бойлан! Минутку! Этот господин из "Спорта" заходил, искал вас. Да, мистер Ленехан. Он сказал, что будет в четыре в "Ормонде". Нет, сэр. Да, сэр. Я позвоню им после пяти" (228-229).

Ill

Повторение да может принимать механические, рабские формы, зачастую склоняя женщину перед ее господином, покоряя его воле; но это не случайно, даже если всякий ответ другому как особенному другому должен, как кажется, избегать этих форм. Да утверждения, одобрения или согласия, альянса, обязательства, подписи или дара должно нести в себе самом это повторение, чтобы иметь ту ценность, которой оно обладает. Оно должно непосредственно и a priori подтверждать свое обещание и обещать свое подтверждение. Это существенное повторение допускает в недра да угрозу внутреннего телефона, который паразитирует на нем в качестве его миметико-механического двойника, непрестанно пародирующего его.
Мы еще вернемся к этой фатальной неизбежности. Но уже сейчас мы слышим эту граммофонию, записывающую письмо в самом что ни на есть живом голосе. Она воспроизводит его a priori, в отсутсвие всякого интенционального присутствия утверждающего лица того или иного пола. Подобная граммофония отвечает, конечно, мечте о таком воспроизведении, которое хранит в качестве своей истины живое да, архивированное в форме самого что ни на есть живого голоса. Но тем самым она допускает возможность пародии или техники да, неотступно преследующей даже самое спонтанное и дарящее желание да. Последнее, чтобы отвечать своему предназначению, должно немедленно снова утверждать себя. Таково условие подписанного обязательства. Да может сказать себя лишь в том случае, если оно обещает себе память о себе самом. Утверждение да есть утверждение памяти. Да должно хранить себя, а следовательно - вновь и вновь повторять себя, архивировать свой голос, чтобы дать его вновь услышать и понять.

Это то, что я называю эффектом граммофона. Да граммофонируется и телеграфируется a priori.

Желание памяти и траур по да запускают в ход анамнезическую машину, которая в конечном счете начинает работать в гипертрофированном режиме перегрузки. Эта машина воспроизводит живое (о котором говорится в выражении "задеть за живое"), она дублирует его автоматом. Избранный мною пример тому обладает преимуществом сближения слова "да" как со словом "голос", так и со словом "граммофон" в эпизоде, который высказывает желание памяти, желание как память желания и желание памяти. Дело происходит в Гадесе, на кладбище около 11 часов утра: момент сердца (как сказал бы еще Хайдеггер - место хранящей памяти и истины), здесь - Святого Сердца:

"Это Святое Сердце там: выставлено напоказ. Душа нараспашку (Heart on his sleeve). ...Сколько их! И все когда-то разгуливали по Дублину. В бозе почившие. И мы были прежде такими, как ты теперь.

И потом, как можно все запомнить? Глаза, походку, голос. Ладно, голос - положим да: граммофон. Установить в каждом гробу граммофон или иметь дома. После воскресного обеда. Поставим-ка нашего бедного прадедушку. Кррааххек! Здраздрраздраст страшнорад крххек страшнорадсновавстре здраздрас стррашкррпуффс. Напоминает голос как фотография напоминает лицо. Иначе бы ты не вспомнил лицо скажем через пятнадцать лет. Чье например? Например кого-то кто умер когда я был у Уиздома Хили" (115-11 б)4.

Какое право имеем мы выхватывать или прерывать какую-либо цитату из "Улисса"? Это всегда и законно, и незаконно, подвержено узаконивайте как какой-нибудь незаконнорожденный отпрыск. Я мог бы проследить линии Хили, старого патрона Блума, по самым разным генеалогиям. Справедливо или нет, но здесь я считаю более экономичным довериться тому, что связывает его с именем пророка Илии, который то и дело проходит в тексте романа (точнее, регулярно обещается его пришествие). В отличие от французского Hie, в английском Elijah вы можете услышать отзвук Jа Молли, коль скоро та дает голос плоти (придержите это слово), что всегда говорит "да" (stets bejaht, напоминает Джойс, выворачивая наизнанку выражение Гете). Мои поиски не будут направлены к тому "гласу с небес, который глаголет: Илия! Илия! И Он отвечает воплем великим: Авва! Адонаи/ И узрели они Его, даже и самого Его, бен Блума Илию, посреди сонмов ангельских..."(343).

Нет, без всякого перехода, я сразу же приступаю к повторению, к тому, что зовется "вторым пришествием Илии в борделе (473). Здесь Граммофон, персонаж и голос, если так можно сказать, граммофона только что воскликнул: "Иерусалим! (Отвори врата свои и пой) Осанна..." Второе пришествие Илии -непосредственно перед "Светопреставлением". Глас Илии обнаруживает свое присутствие на центральной телефонной станции, на сортировочной станции. Через него проходят все сети коммуникаций, транспорта, перенесений и переводов. Эта полителефония пронизывает программофонию Илии. Не забывайте того факта, неважно, какой стороной вы его повернете, что бен Блум Илия, как напоминает Молли, потерял свое место у своего патрона Хили. В то время он мечтал проституировать Молли, заставить ее позировать обнаженной перед одним очень богатым человеком.

Илия: это не что иное, как голос, клубок голосов. Он, голос, говорит: "Это я обслуживаю все телефоны этой сети". Таков французский перевод, узаконенный самим Джойсом, начальной фразы следующего отрывка: "Так вот, эта вся линия обслуживается мной. Ребятки, самый момент сейчас. Божье время- ровно 12.25. Скажи мамаше, что будешь там. Живо сдавай заказ, и козырной туз твой. Бери (book) до Вечность-Сортировочная прямым экспрессом!" По-французски я буду настаивать на том, что необходимо брать внаем [lover] (book, booking), резервировать себе места рядом с Илией, необходимо восхвалять (louer) Илию, возносить ему хвалу; а место, где хвала эта помещается, - не что иное, как книга (book), занимающая место Вечности-Сортировочной" в качестве трансференциальной и теле-програмофонной централи. "Только еще словечко, - продолжает Илия, поминающий затем второе пришествие Христа и спрашивающий, все ли готовы, Флорри Христос, Стивен Христос, Зоя Христос, Блум Христос и т.д. - "Ну как, чувствуете эту вибрацию? Ручаюсь, чувствуете." [I say you are во французском переводе звучит Moi je dis que oui; перевод проблематичный, хотя и не недозволенный, о нем мы еще должны будем поговорить]. И вот, голос того, кто говорит "que oui", Илии, сообщает тем, кто почувствовал вибрацию (существенное, на мой взгляд, слово), что они могут вызвать его, позвонить ему в любой момент, немедленно, мгновенно, даже не затрудняя себя обращением к технике или почте, но попросту по солнечному пути (voie), солнечным проводам или лучам, солнечному голосу (voix), т.е. фотофону или гелиофону. Сам он говорит: "по солнофону": "Записали? Порядок. И в любое время можете мне звонить по солнофону. Экономьте на марках, старые алкоголики." Стало быть, не пишите мне писем, чтобы не разбрасываться марками: вы можете коллекционировать их подобно отцу Молли.

Мы добрались до этого места потому, что я рассказал вам о путевых впечатлениях от своего round trip и о нескольких телефонных звонках. Если я рассказываю какие-то истории, то объясняется это моим желанием оттянуть миг, когда придется говорить о серьезных вещах, а также моей робостью. Ничто не внушает мне большей робости, чем общество экспертов в джойсоведении. Почему? Я и хотел прежде всего об этом говорить вам, говорить вам об авторитете и внушаемой им робости.

Страница, которую я собираюсь зачитать, была написана в самолете, на котором я летел в Оксфорд, штат Огайо, за несколько дней до моего путешествия в Токио. Тогда я решил поставить перед вами вопрос о компетенции, о легитимности и о джойсовском интституте. Кто обладает признанным правом говорить о Джойсе, и кто делает это хорошо? В чем тут состоит компетенция, а в чем - исполнение?

Когда я дал согласие выступить перед вами, перед внушающим наибольшую робость собранием на свете, перед величайшем сосредоточением знания о столь полиматическом труде, я прежде всего почувствовал, как я тронут оказанной мне честью. И я спрашивал себя, на каком основании мне удалось заставить кого-либо поверить в то, что я ее заслуживаю хотя бы в малейшей степени. У меня нет намерения отвечать здесь на этот вопрос. Но я, как и вы, знаю, что не принадлежу к вашему великому и внушительному семейству. Я предпочитаю говорить о семействе, а не об учреждении или институте. Кому-то, отвечающему, да, от имени Джойса, удалось связать будущее института с единственной в своем роде приключением имени собственною и подписи, подписанного имени собственного, потому что просто написать свое имя - это еще не подписаться. Если, скажем, вы летите на самолете и вписываете свое имя в удостоверение личности, которое вручаете по прибытии в Токио, то вы еще не подписались. Вы подписываетесь тогда, когда тот жест, которым вы в определенном месте, предпочтительно в конце того же удостоверения или книги, заново прописываете свое имя, принимает в результате смысл какого- то да, что и есть мое имя, я это удостоверяю, да, да, я смогу удостоверить это еще раз, я вспомню позднее, обещаю, что это именно я подписался. Подпись всегда есть некое "да, да", синтетический перфоматив обещания и памяти, обусловливающий всякое обязательство. Мы еще вернемся к этому обязательному отправному пункту всякого дискурса, проследовав по кругу, который описывают также да, "да будет так" - аминь и гимен.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Но история с телефонными переговорами на этом
Как перевести фразы