<<<     ΛΛΛ     >>>   

9 апреля 1832 г. Серафим повелел Фотию оставить ношение хитона, иначе ему грозило наказание за нарушение церковного чина и монашеского устава[4]. Результаты визита Тимофея в Юрьев монастырь Фотий описывал в послании Серафиму 7 марта 1832 г.: «Не верь ложным слухам, что разносят обо мне неблагонамеренные люди»[4]. Выясняется, что главным обвинением Тимофея было введение в монастыре нового одеяния — хитона. (Викарий не застал Фотинью, она была уже в Переславль-Залесском монастыре.) Расследование дела о Фотинье никаких результатов не дало, но породило волну слухов, бытующих и по сегодняшний день. Важнейшим последствием скандала вокруг Фотиньи стала попытка шантажа, предпринятая И. С. Черновым, который пытался получить с Фотия деньги в обмен на роман «Фатюй» (дело подробно рассмотрено у О. А. Иванова). Тогда же Фотий сжег 12 томов своей переписки с графиней.

Со времени скандала, связанного с Фотиньей, в поведении Фотия появляются симптомы, свидетельствующие о душевной болезни. Он отказывается от помощи врачей, идет на прямые конфликты и даже на обман своего пастыря митрополита Серафима. Сохранились документы, с трудом поддающиеся интерпретации из-за их характера, выходящего за всякие рамки. Например, строки из вышеприведенного послания Фотия Серафиму, где он жалуется, что иллюминаты решили его убить. В 1832 г. он писал А. А. Аракчееву: «И Серафим и Филарет хотели меня яти и погубить, но бог им не дал меня в руки»[4]. В послании 20 января 1833 г. «О скорбях и гонениях, от врага дьявола и его ангелов, и о Филарете» Фотий писал, что дьявол обрел себе помощника в лице митрополита Филарета, ввел его в масонские общества и познакомил с Голицыным, Кошелевым и Лабзиным. Филарет пытался оскорбить Евангелие простонародным наречием, виновен во введении Духовного министерства и разорении Св. Синода. Всех людей, полезных церкви, он гнал тайно, среди них Леонид, Иннокентий, Амвросий. Фотий обвинял Филарета даже в своем назначении настоятелем Деревяницкого монастыря. «Всюду, где не коснись скопища злодейского там Филарет был всегда»[4], — писал Фотий (ни до ни после Фотий не был так резок в отношении Филарета, 26 ноября 1837 г. в письме к А. И. Жадовской Фотий предсказывал, что Филарет после смерти будет приобщен к лику святых)[4]. Негодование Фотия обрушилось даже на высокочтимого им А. А. Аракчеева. В 1834 г. в III отделение доносили, что Фотий в проповедях критиковал пороки графа за то, что тот оставил жену, содержал наложницу и обманывал монарха[4]. Даже по поводу царя Фотий писал
А. А. Орловой-Чесменской: «Я молился, как мне устоять доселе от грозы царевой, и видел царя царей, был перед лицом Господа Господей, обрел милость и теперь не боюсь на земле уже не владык, ни властей, ни самого царя. Верую, что не может быть со мной, аще не будь свыше»[4].

Очень сложно вывести из подобных заявлений какую-либо заботу о выгоде или меркантильный интерес. Неуместна здесь и речь о гордыне. Подобные высказывания по отношению первых лиц духовной и светской власти во второй половине XIX в. были очень опасны и граничили если не с физическим, то точно с политическим самоубийством. Состояние Фотия в 30-х гг. можно расценивать как частичное помешательство или юродство.

Митрополиты Серафим и Филарет прекрасно видели, в каком состоянии находится Фотий. Лучшее свидетельство заботы — их письма. «Не посетуй на меня, чадо мое, что письмо мое имеет жесткость, это не есть свидетельство какого либо неудовольствия моего»[4], — писал Серафим в разгар скандала вокруг Фотиньи 23 марта 1832 г. «Для чего не лечитесь? Сами апостолы не упоминали чудесного исцеления. Чудеса нужны для веры, а они имели ее. Употребляйте лекарство предписанное»[4], — писал Филарет 13 апреля 1832 г.

Уже опубликованные и вновь обнаруженные материалы рисуют жизнь Фотия в Юрьевом монастыре несколько иначе, чем это было отражено в соответствующей главе моей монографии «Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время». После кульминации политических событий 1824–1825 гг., где Фотию была отведена видная роль, он так и не смог «войти в норму». Его неуемной энергии было тесно в стенах монастыря, а власти сделали все, чтобы не дать ей оттуда выплеснуться. Уже с 1826 г., когда Фотий стал жить в монастыре безвыездно, начались большие и малые проблемы. Например, 27 ноября 1826 г. братия во главе с наместником Кифой написала послание своему настоятелю: «Просим тебя вразумить нас, мы сделались волками из агнцев и не устыдились нападать на пастыря нашего и укорять его. Обещаем быть тебе послушны»[4]. 3 октября 1827 г. из послания Фотия Серафиму видно, что архимандрит был очень расстроен и «желал смерти»[4]. Эти события были связаны с учреждением в Юрьевом монастыре нового общежитийного устава.

Этот новый общежитийный устав, составленный Фотием, в Юрьевском монастыре был введен 4 сентября 1827 г. Из документов видно, что составить и ввести его в жизнь Фотий был вынужден под сильным давлением духовного начальства. В октябре 1827 г. Фотий сообщает Серафиму, что вокруг устава идет борьба, и чиновник Св. Синода А. А. Павлов требует включить новые статьи. В том же письме Фотий негодует на строгость устава. Он пишет Серафиму, что еще в марте, когда были объявлены предварительные правила, многие монахи сбежали из монастыря. «Я остался с тремя иеродьяконами из шести, иеромонахи ушли нужные и треть бельцов… По уставу и предварительным правилам и судебным хартиям требуется от Юрьева монастыря то, что в пустынях веками не совершалось»[4]. Все эти строгости Фотий относил к интригам лично против себя. «Я под судом и надзором не бывал, а ныне состою, так бессилен стал», — писал он Серафиму[4].

Через месяц 26 октября 1827 г. Фотий направил викарному епископу Моисею еще более пессимистическое послание. Он жаловался, что «предварительные правила» в монастыре он может исполнять лишь один, но он придерживался таких строгих правил жизни и до введения нового устава. «Предварительные правила много мне бед, искушений и неполезностей сделали, через тех монашествующих, кои дерзко противились оным», — писал Фотий. Он указывал, что теперь в монастыре недостает пяти иеромонахов и одного иеродьякона и все из-за введения такого строгого общежития, равного которому нет ни в одном монастыре. Он утверждал, что резко вводить такие правила нельзя, необходимы постепенность и терпение. В финале письма были самые сильные строки: «Правила больше не могу исполнять, разве Бог сделает меня Ангелом»[4].

7 ноября Фотий вновь писал Серафиму, что в монастыре остались лишь старики и исполняющие руководящие должности и что сразу устав вводить нельзя, а нужна постепенность[4]. При этом Фотий отчитывался о результатах применения нового устава. Он писал, что общая трапеза приведена в порядок, винопитие в монастыре совершенно истребилось, безмолвие и уединение вводятся, в город никто не ходит, увольнений монахам не дается. При этом он отмечал, что монашествующие недовольны, и опыт показал, что для введения таких строгих мер требуется постепенность[4].

Коррекции в устав Юрьева монастыря вносились еще неоднократно. В одном из писем Серафиму Фотий жаловался, что преосвященный Владимир заставляет его исправлять устав. «Устав я писал, а ты утверждал для Юрьевской обители. Но после мне было внушено, дабы я делал так устав, чтобы он мог и во всех общежитийных обителях»[4], — жаловался Фотий. (В то же время в письме 7 ноября 1827 г. Фотий, наоборот, мечтал, чтобы общежитейный устав был введен и в других Новгородских обителях)[4]. Особенно он протестовал против введения статьи об обязательном знании монахами катехизиса Филарета (против которого оппозиционеры активно выступали в 1824 г.).

Выступления Фотия против нового устава были неприятны митрополиту Серафиму. Его реакция видна из письма А. А. Орловой-Чесменской Фотию: «Он говорил, что гораздо более знает, нежели мы, жалеет крайне о вас и говорит, что ты отец мой сам себя губишь и вот его слова, что не сносить ему головы своей, ежели Нарва своего не переменит, в котором еще не видать никакой перемены и что тогда никто ему помочь будет не в силах. Клонит старик все больше на гордость и своенравие»[4].

Жалобы Фотия ни к чему не привели. Как видно из письма А. Н. Голицына к С. Д. Нечаеву в 1833 г., устав был распространен и на близлежащие монастыри[4]. Как видно из вышеприведенных материалов (публикующихся впервые), введение строгого устава в Юрьевом монастыре вовсе не являлось заслугой Фотия. Пойти на радикальные меры он был вынужден под сильным давлением митрополита Серафима. Как выясняется из писем Фотия, до 1827 г. в Юрьевом монастыре процветали винопитие и свобода монашествующих. Все те жесткие меры, которые Фотий принял для уничтожения этих беспорядков, последовали лишь после введения предварительных правил общежития и оставления монастыря худшими из его монашествующих. Некоторые из монахов, покинувших Юрьев монастырь, были определены в подмосковные монастыри митрополитом Московским Филаретом, о чем он горько жалел впоследствии[4].

Едва улеглись страсти вокруг Фотиньи и введения Фотием в монастыре нового облачения, как нашелся повод и для следующих скандалов.
О. А. Иванов обнаружил в фондах ГАРФ документы III отделения Его Императорского Величества канцелярии, содержавшие доносы на Фотия. Около 1834 г. по поводу Фотия сообщали, что он в своих проповедях именует бояр нехристями, а крестьян мучениками и призывает их вооружиться против помещиков. Сообщалось также, что Фотий предает анафеме
А. А. Аракчеева. 4 августа 1834 г. расследование этого дела было поручено майору А. Кованькову. 7 августа 1834 г. А. Кованьков рапортовал А. Х. Бен-кендорфу, что посетил Юрьев монастырь и слушал проповеди, но подобных высказываний не заметил. Вместе с тем майор отмечал, что Фотий возбуждает народ, критикуя дворян за несоблюдение постов, говорит, что только простой народ и солдаты — истинные сыны церкви, а вельможи ведут развратную жизнь. В ответ на внушения А. Кованькова Фотий заявил, что имеет право в своем монастыре говорить что угодно. При этом текста проповедей А. Кованьков достать не смог[4]. Донос о содержании проповедей Фотия и донесения А. Кованькова вполне могли соответствовать истине. В своем «Послании о холере» в 1831 г. Фотий писал, что болезнь послана россиянам за грехи — посты не соблюдаются, корабли называют языческими именами[4].

О вредных проповедях Фотия чиновники III отделения довели до сведения царя. 15 августа 1834 г. на докладе Николай I поставил резолюцию: «Сообщить князю Мещерскому с тем, чтоб объявил митрополиту Серафиму волю вытребовать к себе в Лавру архимандрита Фотия для вразумления всей неосновательности подобного поведения и объявления, что если впредь не удержится, то будет переведен в другой монастырь к старшему»[4]. 29 ноября 1834 г. Фотий жаловался Серафиму, что «за мной велено делать наблюдение с 1827 г., при смене каждого викарного, это на смерть меня обрекает. Ныне это поручено человеку неопытному и более всех меня ненавидящему… часть благочиния у меня отобрана и я отстранен и обруган по всему граду. Мне дано распоряжение не приобщать женский пол без разбора и никогда мне самому, что я уже год соблюдаю. Самое главное, что запрещено приобщать и графиню, на которую запрет 1832 г. не распространялся»[4].

Таким образом, визит Николая I в Юрьев монастырь в 1835 г. имел свою предысторию. И выговор Фотию с приказом отправить его на обучение в Невскую Лавру царь делал уже не впервые. Николай I был чужд мистическим настроениям. В вопросах веры он стоял на чисто бюрократических позициях. При таком подходе даже чудеса были строго регламентированы. Ко всему выходящему за официальные рамки император относился как к нарушению установленного порядка. Естественно, архимандрит Фотий и все происходящее вокруг него внушали Николаю I подозрение. Он был склонен слепо верить муссирующимся в обществе слухам. На предложение А. А. Орловой-Чесменской построить женский монастырь вблизи Юрьевской обители император в шутливой форме ответил, что разрешит, если между ними построят сиротский дом. Но кроме бытовых подозрений в моральной нечистоте и корысти у Николая I были и более серьезные мотивы не доверять Фотию. Противник любой оппозиции, император был осведомлен о том, как при непосредственном участии Фотия православные оппозиционеры убедили Александра I в последние годы царствования сменить политический курс. Среди наиболее доверенных людей Николая I были А. Н. Голицын и М. М. Сперанский, имевшие основания не любить Фотия. Напротив, соратники Фотия по оппозиции А. А. Аракчеев, А. С. Шишков, М. Л. Магницкий уже в первые годы царствования потеряли свои должности.

На сегодняшний день мы имеем свидетельства о том, что уже в 1828 г. в распоряжении III отделения Его Императорского Величества канцелярии были материалы, изобличавшие Фотия в участии в подготовке государственного переворота. Можно предположить, что у Николая I были все основания отнестись к ним с надлежащим вниманием.

Донос на Фотия написал в 1828 г. его ближайший сотрудник по Юрьеву монастырю иеромонах Аполлос. Они познакомились еще в бытность Фотия в Деревяницком монастыре. Фотий нуждался в грамотных людях, которые могли бы оказать ему помощь в литературных трудах. Даже отлучаясь из монастыря, Фотий состоял в переписке с Аполлосом и, получив новое назначение, забирал иеромонаха с собой. Он обещал позаботиться о карьере своего друга: «Я о тебе не упускаю случая говорить: уповаю, что ты будешь в свое время служить слово и дело Божие»[4], — писал Фотий Аполлосу. Вместе с Фотием Аполлос перешел и в Юрьев монастырь. Следя за взлетом карьеры Фотия, Аполлос, видимо, посчитал себя обделенным, но проявить свое недовольство он смог лишь в 1825 г. во время расследования ереси есаула Е. Н. Котельникова.

Когда Е. Н. Котельников был доставлен в Юрьев монастырь его «вразумление» было поручено Аполлосу как одному из самых доверенных лиц настоятеля. В дальнейшем Фотий утверждал, что Аполлос был совращен есаулом и поверил в истинность его учения, однако материалы следствия позволяют предположить, что за мнимым «совращением» скрывалась политическая интрига. В первых же беседах Аполлос услышал от есаула о существовании антигосударственного заговора во главе с А. А. Аракчеевым и Фотием. Неизвестно, что обещал Е. Н. Котельников Аполлосу, но ему удалось добиться сотрудничества последнего. После четырех бесед с есаулом Аполлос подал Фотию свое мнение о том, что в Котельникове он видит «только одну живую веру в Сына Божия и совершенную преданность всевышнему»[4]. Фотий пришел в гнев. Аполлосу было запрещено посещать есаула и приказано составить свое мнение о ереси. Мнение он подал через семь дней. Обращение Е. Н. Котельникова было поручено иеромонахам Иоанникию и Лампиду, а потом наместнику Петру и казначею Иезекие. По мнению Аполлоса, его разрыв с Фотием произошел потому, что он отказался доложить ему сведения государственной важности, полученные от есаула.

4 и 11 сентября 1825 г. Аполлос составил несколько посланий о государственном заговоре с участием архимандрита Фотия и разослал их в разные инстанции — обер-прокурору Св. Синода П. С. Мещерскому, митрополиту Серафиму и Александру I. Из письма А. Н. Голицыну к А. Х. Бенкендорфу в 1828 г. видно, что Александр I прислал из Таганрога ответ на французском языке, где выражал недоверие к доносу Аполлоса, П. С. Мещерский полученное послание уничтожил, а митрополит Серафим начал расследование[4]. Аполлоса разубедить не удалось, несмотря на последовательные попытки викарного епископа Игнатия, чиновника Св. Синода
А. А. Павлова и самого Серафима. По указу Св. Синода Аполлос был направлен для исправления в Спасо-Ефимов монастырь[4].

Неизвестно, что стало побудительной причиной, но в 1828 г. власти вспомнили об Аполлосе. 16 марта 1828 г. ему были направлены вопросные пункты. По поводу ереси Котельникова Аполлос показывал, что «порученный ему есаул Котельников не только не противоречил догматам веры, но был точным их в деле исполнителем»[4]. По его словам, у есаула не было особой секты, но они ходили в церковь как приличные христиане, а на дому читали Священное Писание и «исполнялись от этого Божьей Благодати».

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Стурдзы памятник трудов православных благочестивых русских с 1793 до 1853 г
Смирновым были написаны еще три произведения примечания на книгу наставления ищущим премудрости
Учреждении такового же в санкт петербурге
1825 русская старина
Кондаков Ю. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой 4 общества