Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Образ церкви-здания можно назвать знаковым для развития символики храма, хотя он и не имеет отношения к архитектуре культовых построек. Как развитие и переосмысление принципа уподобления членов церкви камням в строящемся сооружении можно рассмотреть появившуюся и канонизированную впоследствии систему расположения изображений святых на стенах и сводах церквей.
Нужно отметить, что использование архитектурных сооружений как символов церкви не ограничивается творением "Пастырь" Гермы. Аналогичные сопоставления мы находим в трудах Кирилла Александрийского: "Церковь есть град Божий, о котором и божественный Давид вспомянул, говоря: преславная глаголашася о тебе, граде Божий (Пс. 86, 3): она богато украшена вышними и небесными дарованиями и имеет непоколебимое в твердости стояние, водружение и пребывание, ибо врата адова не одолеют ей (Мф. 16, 18)."[50] Или у Иринея Лионского: "Принявши это учение и эту веру, Церковь, хотя и рассеяна по всему миру, — как я сказал, — тщательно хранит их, как бы обитая в одном доме…"[51]
В целом представляется, что поскольку в Новом Завете нет указаний на архитектурные формы домов молитвы, то христиане их создавали исходя из своих потребностей и возможностей. Сложившаяся ситуация приводит к тому, что в большинстве случаев сначала возникает архитектурная форма, а потом она получает символическое обоснование.
Новый этап в жизни церкви начинается после издания императором Константином Миланского эдикта в 313 г., по которому христианство получило равные права с языческими культами.
Впрочем, политика Константина в области церкви была сложнее и неоднозначно отражалась на жизни христиан. С одной стороны, он предоставил христианской церкви равные права с прочими культами, и совершенно явно ему покровительствовал. Он сам строил христианские храмы, разрешал разрушать храмы языческие[52]. Он позволил выломать колонны из языческого храма для украшения храма христианского. С другой стороны, Константин не отменил ни одной привилегии для язычников. До самой смерти он носил титул понтифика (главного жреца), поощрял культ императоров.[53]
Изменение положения церкви способствовало изменению характера христианской культуры в целом. Интересны перемены в отношении к изобразительному искусству. В первые века оно подчеркнуто строгое. Если у Татиана (II в.) декларируется ограниченность возможностей искусства, оно признается бессильным выразить Божество: "Ибо человека нужно почитать по-человечески, но бояться должно только Бога, Которого нельзя видеть человеческими глазами и выразить никаким искусством"[54]. А у Феофила Антиохийского (II в.): "вид Бога неописуем и неизъясним, ибо не может быть виден плотскими глазами".[55]
В третьем веке большинство отцов церкви разделяли взгляды апологетов на искусство. Самым нетерпимым и ревностным можно признать Тертуллиана (155-235), утверждающего, что "основой идолопоклонства является всякое искусство, создающее каким-либо образом идолов. Всякую форму или "формулу" необходимо считать идолом"[56]. А также: "для нас не имеет значения какова форма, так как мы почитаем бесформенные изображения"[57]. Аналогичные мысли проводились Киприаном в его сочинении "О суете идолов"[58].
Намечающиеся перемены в отношении к искусству нашли выражение в трудах Климента Александрийского. Он также осуждает идолопоклонство и попытки изобразить Бога в плотском образе. "Законодатель хотел возвысить наши умы в содержательные области, а не останавливать их на материи… Поклоняться Существу безтелесному, примечаемому лишь оком духовным, изображая его в чувственном образе, значит только унижать Его…".[59] Однако негативное отношение касается только объектов поклонения. Искусство же вообще не вызывает у него неприятия, как у Тертуллиана. "Пусть прославляется искусство, но да не вводит оно человека в заблуждение, будто бы оно само является истиной".[60] Впоследствии эта же мысль находит своё развитие у Августина Иппонского (IV-V вв.), признававшего искусство благом в случае, если оно служит украшению церквей.
Принципиальный момент, в разнице отношения к искусству христиан и язычников иллюстрирует обличение последних Лактанцием (первая половина IV века): "Они приходят к богам не ради благочестия, ибо его не может быть в предметах земных и бренных, но чтобы впитывать глазами (блеск) золота, взирать на красоту полированных мраморов и слоновой кости, ненасытно ласкать глаз видом необычных камней и цветов одежд и созерцать украшенные сверкающими самоцветами чаш. И чем более будет украшен храм, чем прекраснее будут изображения (в нем) тем, полагают они, больше в нем будет святости, следовательно, религия их состоит ни в чем ином, как в восхищении человеческими влечениями (удовольствиями)".[61]
Церковь же есть христос |
|
|
|
|
