<<<     ΛΛΛ     >>>   

Вернадский, подытоживая достижения современной ему науки и окидывая взором прошедшие столетия, писал: “Основы наших взглядов на “Вселенную”, на “Природу” — на то “Единое целое”, о котором так много говорили в XVIII в. и в течение первой половины XIX ст., преображаются на наших глазах...” Далее ученый указывает, в чем суть этих преображений: “Никогда в истории человеческой мысли идея и чувство единого целого... не! имели той глубины... какой они достигли сегодня”.

С позиции философов всеединства бытию изначально присуща органичность, это целостное бытие обнимает собой и небо, и Землю (если исходить из человеческого взгляда на мир). Всеединство бытия разрушается разными способами, оно то механистично расщепляется на дух и плоть (образ, данный Бердяевым), то распадается на отдельные части “все это есть последствия космической гражданской войны, вытекающей из самоизолирова­ния и самоутверждения частных элементов реальности, из некоего распада или развала всеединства”.

Следовательно, необходимость обращения к космическому измерению любого явления вытекает из космической природы мира, которая Разум и материю, не обладающую таковым, связывает общими истоками происхождения.

Практически у каждого из русских философов религиозного направления в своеобразной форме мы обнаруживаем признание влияния на космос того, что является его порождением; и, конечно, прежде всего речь идет о космическом влиянии человека и результатов его деятельности. Бердяев неоднократно высказывал мысль о том, что человек “есть микрокосм, он заключает в себе космос”; также он размышляя о космогоническом влиянии машин и техники как о наиболее зримом детище человечества. И мысли его тесно сопрягаются с рассуждениями Вернадского о ноосфере.

У Н. Федорова есть интересные соображения о космосе к разуме. Интенция его мыслей такова: человек не случаен для космоса, главная его миссия в том, что он — обладатель разума, и это свое достояние он должен передать космосу как такой целостности, в которой сам человек предстает лишь одной из частиц. “...Космос нуждается в разуме для того, чтобы быть космосом, а не хаос, каким он (пока) есть... Космос (каков он есть, но не каковым он должен быть) есть сила без разума, а человек есть (пока) разум без силы”. И здесь следует отметить некоторые различия позиций Федорова и Циолковского. Если, апеллируя к теории вероятности, Циолковский допускал возможность жизни более высокого уровня организации, чем человече­ская, и писал об “избранных существах”, допуская, собственно, и вероятность более (и менее) высокого разума, чем человеческий, то Федоров был всецело предан человеческому, землянам. Отсюда оборотная сторона принципа космизма получает у него такое звучание: “Сила станет разумной, когда знание, когда разум станет управлять ею. Стало быть, все зависит от человека”.

Как видим, если ученые-космисты в равной степени обосновы­вают воздействие на космос всех его составляющих, то философы обращаются главным образом к человеческому влиянию на косми­ческое бытие. Русские философы религиозного направления прида­ют большое значение роли человека в космосе.. несмотря на его количественную ничтожность в сравнении с этим целым, именно потому, что человек —это не просто существо, частичка космоса, наделенная разумом, но и “духовное существо, несущее в себе образ Божественного... Человек не только один из объектов этою мира, он прежде всего субъект, из объекта невыводимый”. И это общая позиция, выражающая суть их философского мировоззрения. Только при таком толковании исчезает логическое противоре­чие с ранее изложенным — следующей мысли Бердяева: “В греческом сознании человек зависел от космических сил, греческое миросозерцание космоцентрично... Только христианство антропоцентрично и в принципе своем освобождает человека от власти космоса”. Противопоставляя антропоцентризм христиан космоцентризму древних греков, Н. Бердяев подчеркивает исключитель­ную миссию человека в космосе.

И, наконец, сопряженность космического мироощущения с идеей закона как гармонии, безусловно, присутствует и в текстах интересующих нас философов. Она не связывается с математиче­ски строгими зависимостями и совершенством, но само понятие космоса берется в греческом его толковании, как то, что противо­стоит хаосу, дисгармонии. И в этом отношении показательна мысль Франка: "Космос" — не есть просто и только... хаотиче­ская, дисгармоническая сила. Космос несет на себе также следы внутренней гармонии”.

В гармоничности космоса были убеждены и философы, и ученые — поиску этой гармонии и было посвящено их творчество.

Вернадский видел в этом поиске смысл своей деятельности и отличительную особенность своего научного подхода. Так, он писал: “Мне, кажется, что моя концепция живого и мира является резко отличной от концепции окружающих меня... для меня совершенно ясно, что в мире есть Порядок — и “случай”, которым сейчас так кругом злоупотребляют, есть категория того же уровня, как и религиозные догматы, над которыми смеются сторонники случая и создания мира игрой слепых сил”.

Порядок (с большой буквы) мира, по Вернадскому, и теокосмизм (или телеокосмизм) мира, по Франку, имеют общий смысл, который воспроизводится и развертывается в математических зави­симостях и конкретных и частных законах.

Нельзя не заметить близость научного содержания и философ­ского смысла космических идей русских ученых и философов. Можно утверждать, что космизм — это и не чисто научный, и не сугубо философский феномен; русское космическое миропонимание — своеобразный сплав и научных, и философских, и религиозных воззрений.

Будучи самобытным феноменом русской культуры, космизм позволяет объединить целый ряд выдающихся деятелей русской науки в плеяду ученых-космистов, отличающуюся своеобразным видением предмета науки и особым стилем мышления. Как пра­вило, ученые-космисты являли собой и особый тип личности. Это не просто ученые-исследователи, это люди скорее универ­сального склада, способные ощутить, увидеть и прочувствовать красоту природы. Вернадский считал, что эстетическое чувство природы — это глубокое, переживаемое, а непросто осознавае­мое, чувство любви; Чижевский всю свою жизнь поэтически воспринимал природу, и к научному творчеству его побудило, как мы уже отмечали, космическое, мироощущение, выраженное уже в его ранних стихах; то же можно сказать и о Циолковском: нравственно-эстетическое восприятие мира этим мыслителем ни­как не вписывается в узкотехническое представление о его творчестве, когда воспроизводятся лишь его идеи в области ракетодинамики.

Антропокосмическая ориентация в русской науке ярко демонст­рирует самобытный окрас ее содержания. Но есть и другие ипостаси науки, которыми может быть подкреплена идея уникаль­ности исследуемой нами национально-культурной ее формы. Их раскрытию послужит следующая глава, посвященная социокультурным смыслам русской науки. В ней уникальность исследуемого нами феномена обнаруживается не в самом “теле науки”, а в определенных ее ориентациях и связанных с ней общественных ожиданиях, которые не могли не влиять и на непосредственный поиск научной истины.

1. Социокультурные смыслы русской науки

Наряду со своеобразным видением своего предмета самобыт­ность русской науки проявляется и в толковании предназначения и смысла науки. И по этому вопросу мнения и оценки представи­телей русской науки, а также отечественных философов совпада­ют. Общность их позиции заключается в признании утилитарной значимости науки и в том, как понимать эту полезность и утилитарность.

Но в чем же здесь самобытность? Ведь, казалось бы, вся новоевропейская наука была ориентирована на практическое ис­пользование, на материальное воплощение своих достижений, и эта интенция была афористично выражена еще Ф. Бэконом в тезисе “Знание — сила”. Но своеобразие в позиции русских ученых все-таки есть, и Н. И. Пирогов столь же афористично назвал данную ее особенность “ненасытной утилитарностью”.

Звезда первой величины в русской науке М. В. Ломоносов “все время стоял за приложение науки к жизни, он искала науке сил для улучшения положения человечества”. По оценке Вернадско­го, это характернейшая черта всей научной деятельности Ломоно­сова. Да и сам В. И. Вернадский, хотя и считал, что практические приложения науки — это уже не наука в собственном смысле слова, признавал за ними великое будущее. Благодаря своим приложениям наука получает в человеческом обществе достойную ее сути власть. И ноосфера — это сфера воплощенного Разума.

Если взять не собственно научные труды другого русского ученого с мировым именем — Д. И. Менделеева, а его размышле­ния о проблемах современной ему жизни и собственной деятельно­сти, где он предстает как интереснейший мыслитель, то нельзя не отметить, что они проникнуты одним умонастроением, которое можно выразить таким тезисом: подоспела эпоха перехода от слов к делу, “прямые применения знаний... непосредственно к внешним интересам и выгодам жизни составляют силу и залог дальнейшего развития наук”. Смысл своих химических изысканий Менделеев также видел в их практическом использовании: “Призывая к теоретическим химическим занятиям, я убежден, что зову людей к полезнейшему труду... к готовности и возможности сделаться практиками”.

Особенно впечатляет конкретностью и обширностью приложе­ний научных результатов деятельность А. Л. Чижевского. А ведь, казалось бы, масштабность и возвышенность идей космизма так далека от наших земных возможностей, что им суждено остаться в сфере научного романтизма. Но совсем иной была научная судьба ученого-поэта А. Л. Чижевского. Его художественно-научное мироощущение воплотилось в многочисленных изобретениях и открытиях, не мелких, не будничных, а масштабных по сути своей значимости для человеческой жизни. Это отмечают все изучавшие его творчество. Ученик А. Л. Чижевского и его последователь В. Н. Ягодинский писал о своем учителе: “А. Л. Чижевский — своеобразный ученый, который, являясь основоположником... при­знанных во всем мире научных направлений, настойчиво доводил результаты своих исследований до практического применения”. Перечислим лишь некоторые из наиболее значимых приложений его открытий. Это и аэроионификация как важнейшее гигиениче­ское средство управления качеством окружающей среды, позволя­ющее создавать подходящий для обитания воздух внутри помеще­ний; и нетрадиционные способы профилактики, терапии и борьбы с различными эпидемиями и инфекционными заболеваниями; и комплекс биофизических воздействий для поддержания структурно­сти красной крови, которая необходима здоровому организму и др.

Наверное, нам, воспитанным в парадигме марксистского миро­воззрения, стремление к жизненной приложимости научных ре­зультатов вовсе не кажется уникальным русским явлением. Но сами творцы науки оценивают ориентацию на приложение ее либо как особый этап, к которому в конце концов подошла и русская наука, либо как перманентное состояние, отличающее ее от науки европейской.

Первой позиции придерживался Д. И. Менделеев. В истории российской науки он выделял этап, когда науки нужны были для духовного развития, далее от наук требовалась подготовка челове­ка к военно-государственной деятельности и, наконец, наступил этап, когда “природа... как неизбежная среда деятельности стала предметом наук, составляющих силу и славу последних времен, основу всех действительных... завоеваний”. Все передовые страны отдали предпочтение естественным наукам как новой жизненно-практической основе, и “если мы, русские, решаемся становиться в их число, мы должны доказать это... нашими трудами в области этих наук”. Своеобразие русской науки с этих позиций заключа­ется только в том, что она вынуждена догонять и, следовательно, повторять уже пройденное народами Европы.

По мнению Менделеева, русская наука сможет перейти от утопических и воздушных построений, мечтательности и платони­ческих устремлений к жизненным реалиям, если в ее основу будут положены методы физики и химии — этого фундамента естествен­ных наук. Мы должны признать, что это мнение, отдавая дань позитивистским умонастроениям, разделяли многочисленные пред­ставители русской интеллигенции. Непосредственный выход в жизнь, практическая полезность сопутствуют наукам, построенным на опытных данных, а не на метафизических допущениях — считали они. М. Бакунин, например, видел насущную задачу русской науки в построении на основе естественно-научной методологии всей системы социально-гуманитарного знания: “...необходимость обращения к миру действительному, необходимость фак­тического изучения и разумного, но не метафизического понима­ния его, необходимость основания целостной системы наук, вклю­чая сюда, разумеется, всю психологию и всю социологию, на естествознании стала ясна...”

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Он настаивал на особой роли математики в этом процессе
Не пора ли подвести черту в решении поставленной в разделе задачи мы выявили характеристические
Общинного мира главенствовали в жизни русских людей
Мы возьмем сущностное отличие человека
Поэтому уяснение метафизических оснований русской науки будет означать для нас раскрытие