<<<     ΛΛΛ     >>>   

В конце концов амбивалентность уступает место более ровному, методичному подходу - навязчивому стилю (XVIII в.). В «добропорядочных» семьях к детям очень внимательны. Следят не только за образованием и здоровьем - вникают в поступки, мысли, желания. Ребенок находится под неустанным контролем скрупулезных и рассудочных родителей. Наставления и нотации чередуются с телесными наказаниями за дурное поведение. Такое воспитание иногда наталкивалось на сопротивление и столь закаляло «Я» личности, что делало для некоторых борьбу с авторитетом центральной жизненной задачей. XVIII в. завершился двумя крупнейшими буржуазными революциями: американской и французской.

В XIX-XX вв. преобладает социализующий стиль. Родители участливы к своим детям и стремятся как можно лучше подготовить их к взрослой жизни. Воспитание гуманно в таких пределах, чтобы не «разнежить» маленького человека перед предстоящей ему борьбой за положение в обществе. Взрослый формирует подрастающую личность в соответствии с идеалами человека, принятыми в его среде, и с опорой на педагогическую и психологическую науки.

Наконец, при помогающем стиле (конец XX в.) ребенка уже не «лепят» и не «формируют», потому что превыше всего ценят его индивидуальность. Задача взрослого - обеспечить благоприятные условия для развития маленького человека, в том числе с помощью высоко-

развитой способности эмоциональной регрессии к его состояниям. Проективная и возвратная реакции при этом тормозятся. Осаживать, «ставить на место», назидать, разумеется, легче, чем прислушиваться к душевным движениям ребенка и понимать их, поэтому помогающий стиль не получил до сих пор повсеместного распространения. Его поддерживает наиболее образованная часть общества, затронутая идеями гуманистического воспитания.

ПСИХОИСТОРИЯ 1980 - 1990-х ГОДОВ. Богатый идеями Л. Демоз создает для своей истории детства и отдельную психоаналитическую концепцию. Последняя опирается не столько на источниковедение, сколько на акушерство, так как выводит цивилизацию прямо из материнской утробы. В статье «Фетальное происхождение истории» (1981) американский ученый выдвинул следующие положения: а) психическая жизнь человека начинается с драмы, пережитой его эмбрионом; б) впечатления, полученные до рождения, создают фундамент культуры и общества в любую эпоху; в) травматический опыт бесконечно повторяется в циклах рождения и смерти, он питает групповые фантазии, особенно очевидные в национальной политической жизни.

Л. Демоз скорректировал Фрейда в духе тех психоаналитиков, которые относят первичную травму на счет отношений ребенка с матерью, а не отцом, и отодвигают ее к акту рождения и пренатальному периоду. Соответственно модификации подвергалась и фрейдовская доктрина культуры, в частности, легенда о праистории, изложенная в «Тотеме и табу». Фигура старого вожака, ин-дивидуализирующего сознание своих сыновей-убийц в качестве Сверх-Я, заменена фантазиями о симбиозе плода с материнской плацентой; социальное место эдиповых символизаций, семья, - более широкой группой, коллективом. Последний является метафорой первоначально-

го местообитания человека, куда тот стремится в своих бессознательных желаниях. Психологическая регрессия взрослого к состояниям ребенка опирается на интуицию доиндивидуальной слитности двух человеческих существ.

Разумеется, фантазии внутриутробной нирваны давно известны психоанализу. Однако Л. Демоз сумел показать, как они тиражируются массовой коммуникацией и преломляются в политическом сознании. Поэтому теория групповой фантазии заняла место среди объяснений американской общественной жизни 1980-1990-х гг. Это - влиятельный, но не единственный подход в психоистории. Демоз и его коллеги писали о президентских кампаниях Картера, Рейгана, Буша, Клинтона, о войне в Персидском заливе, о перестройке, крахе коммунистических режимов и посткоммунистической России, о фундаментализме, о судебных процессах, аферах, политических кризисах, с оперативностью публицистики откликаясь на всякую злобу дня. Обильный материал дает коммерческое искусство, особенно продукция Голливуда.

По существу, психоистория пытается стать летописью американской цивилизации. В этом она пользуется приемом сведения регистрируемых и анализируемых фактов к архаической праоснове. В интерпретациях материала ссылки делаются и на «подлинную» архаику первобытных орд, и на индивидуальную (в том числе утробную), и на ту, которую психоаналитик открывает в своем кабинете у пациента. В отличие от клинического психоанализа, психо-история ориентируется на документ, хотя и мало похожий на традиционный, архивный.

Субписьменность, которую фрейдизм открыл на грани знакового и дознакового, психоистория пытается вовлечь в круг источниковедения. Трудность состоит в том, что историческая наука ориентирована на административные, дипломатические, хозяйственные акты, психоанализ же - на личные документы. К своей особой теории психоистория подбирает и создает особые источники, отличаясь этим от других направлении исторической психологии.

За пределами исторической психологии: структурализм и постмодернизм

СТРУКТУРАЛИСТСКАЯ АНТИТЕЗА ИСТОРИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ. Структурализм отказывается от родства с «научной» психологией, но это направление должно быть упомянуто в обзоре исторической психологии. Во-первых, работы ведущих структуралистов (К. Леви-Строса о первобытном мышлении, М. Фуко по истории безумия, наказания, сексуальности) с полным основанием относят к важнейшим достижениям исторической психологии. Во-вторых, теоретические позиции самих структуралистов представляют собой разновидность антипсихологизма - мягкого (Леви-Строс) или жесткого (Фуко). Накладывая ради научной строгости запрет на психологизацию культурного материала, структурализм теоретически разъединяет две составляющие психокуль-турологии, но практически осуществить свой методологический пуризм не может. Об этом свидетельствуют «нелегальные» психологические интерпретации знаменитых структуралистских трудов.

Такой «негативный» синтез психологии и культурологии оттеняет суть «нормального», позитивного объединения этих наук. Теоретически в структурализме представлен только этап «инвентаризации» культурных универсалий, но такая культурология оказывается редуцированной. Психологическая интерпретация прилагается или в виде читательского осмысления предложенного материала, или в творческом развитии самих структуралистов. Так, от жесткого антипсихологизма археологии знания М. Фуко перешел к социологическим объяснениям в книге «Наказывать и надзирать» и к герменевтике «Я» в труде «История сексуальности».

ПОСТМОДЕРНИСТСКОЕ ВЛИЯНИЕ НА СОВРЕМЕННУЮ ИСТОРИЧЕСКУЮ ПСИХОЛОГИЮ. Постмодернизм отрицает современную научную парадигму, в рамках которой, в целом, находятся перечисленные выше исследовательские направления XX в. Постмодернизм в гуманитарном знании - это критика научной составляющей последнего и своеобразное использование этой составляющей. Источник постмодернистских вдохновений - современное художественное экспериментирование. По беллетризующей линии гуманитарной науки постмодернизм возвращается к анахронизмам ранних исторических писаний, предшествовавших романтическому открытию исторического колорита и реалистического принципа социально-исторической достоверности. Делает это он глубоко осознанно, ради избавления от идеологии прогресса, внедренного в европейский культурный обиход соединением художественного историзма литературы XIX в. и философии истории Гегеля и Маркса. В противовес «большим нарративам» классического романа, философской доктрины, научной теории выдвигаются «малые нарративы», создаваемые в порядке пародийной, самоцельной игры автора с письменным текстом. В качестве материалов для своих коллажей постмодернистские художники охотно используют исторические документы, фрагменты философских трактатов и научных исследований (использование «вторичных» культурных материалов имеет важнейшее значение в их эстетике. Роман У. Эко «Имя розы» - хрестоматийный пример такого использования исторических знаний).

Применение постмодернизма в какой-либо иной, помимо критической, функции для науки затруднено, так как нарушает рациональную организацию фактов вокруг требований достоверности и проверяемости. Но постмодернизм охотно вносит в свой актив такие культурологические опыты, в которых он усматривает игру исследователя со своим материалом. На этом основании в круг высоко ценимых авторов попал М. Фуко. Не обойдены

152

вниманием антиковедческие труды Ж.П. Вернана и М. Детьена. В оценке обозревателей постмодернистского журнала «Diacritics» работы этих авторов о хитром мышлении - метисе древних греков - спроецировав на исторический материал поток художественно-научных ассоциаций, хорошо передали характер додискурсивного интеллекта и приблизились к замыслу ницшеанской филологии [Klein, 1986; Harrison, 1986].

Чисто постмодернистские работы в исторической психологии мне неизвестны. Теоретическое применение указанного течения европейской мысли для психологии обоснованно К. Гергеном в работе «Социальная психология как история» [Gergen, 1973] и других его работах.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Во франции под знаменем новой истории
Поэтому образы у человека разобраны социальными сферами
Претендует на переворот в нашем представлении о человеке древности
Это мышление - всего лишь превращенное восприятие
Но специфика исторического познания психики настолько велика