<<<     ΛΛΛ     >>>   

В своем очерке о государственном капитализме в странах Третьего мира Джеймс Петрас пишет, что историческое развитие государственно-капиталистических режимов показывает, что "каковы бы ни были общественная динамика и инновации, в конечном счете, застой, приватизация и внешняя зависимость - это повторяющиеся феномены. Включение в мировой рынок на неравных условиях и рост задолженности приводит к кризису, который в свою очередь ведет к разложению государственности как модели роста". Здесь важно отметить, что капитал продолжает расширяться, и социалистическое государство возможно даже должно "отмирать" если это требуется для ускорения процесса капиталистического роста.

Подобный "полицейско-капиталистический" путь развития "творил чудеса в первоначальном накоплении капитала", писал Фриди Перлман, но он не мог обеспечивать столь же эффективное управление. (F.Perlman, The Continuing Appeal of Nationalism, Detroit, 1985.) Комиссары были так же бездарны, как и их царские предшественники, и могли удерживаться на плаву лишь до тех пор, пока они могли эффективно завоевывать новые источники первоначального накопления капитала. (Китайские коммунисты, хотя они и показали себя чуть более эффективными администраторами, наверное оказались сейчас в том же положении, что и их советские коллеги, будучи зажатыми между устаревшей мегамашиной и более современной, более гибкой "полууправленческой" формой капитализма, характерной для международного частного капитала. По мере того, как они воспринимали продукты, технологии и стратегии развития западного капитала и создавали новые совместные предприятия, они были вынуждены столкнуться лицом к лицу с подобными противоречиями. Только недавно, как явствует из репортажа "Ассошиэйтед Пресс" в январе 1992 года, китайский премьер Дэн Сяопин предупредил, что Коммунистическая партия может потерять контроль, если она будет неспособна принять рыночную экономику. "Если у капитализма есть что-то хорошее," - заявил он, - "то социализм должен взять это и использовать".)

Этот феномен в некотором роде был предвосхищен Карлом Марксом, хотя он и не мог предвидеть, что развитие событий будет именно таким. В своих "Экономических рукописях 1857-59 гг." он описывает капитал как перманентно-революционный: "...это означает тенденцию вызывать к жизни все больше прибавочного труда в качестве дополнения к самому себе; в сущности это означает тенденцию повсюду распространять основанное на капитале производство, или соответствующий капиталу способ производства. Тенденция к созданию мирового рынка дана непосредственно в самом понятии капитала. Всякий предел выступает как подлежащее преодолению ограничение."

Советский Союз появился в результате преодоления этих барьеров в манере, которую Маркс не смог предугадать (но которую замечательным образом предугадал Бакунин). Это было, говоря словами Маркса, результатом постоянного разрушения всех преград, которые мешают развитию производительных сил, расширению потребностей, многообразию производства, эксплуатации природных и духовных сил и обмену ими. Отнюдь не являясь примитивной фиксацией на буржуазных отношениях частной собственности марксово определение расширяющегося капитала предполагает более широкое определение этого феномена (диалектический взгляд, если хотите), которое рассматривало бы динамическое движение и эволюцию капитала - вот взгляд, необходимый при рассмотрении современного мира.

Стремление к промышленному росту и расширению потребностей, к эксплуатации и стоимостной оценке природы для последующего использования в процессе обмена одинаково характерны как для буржуазии, так и для комиссаров. Это идеология современного мира, Востока и Запада, левых и правых, и она подвергается последовательной критике только немногими диссидентами-маргиналами и аборигенами. Когда в 1960 году Никита Хрущев стучал своим ботинком в ООН, обещая похоронить Запад, он говорил не об иной жизни за гранью товарной системы, а всего лишь о лучшем варианте последней - о своеобразном запуске спутника производства/потребления, который, принимая во внимание мощь противоборствовавших экономик и другие исторические факторы, неминуемо должен был рухнуть на землю.

"Промышленная революция была лишь началом другой революции, которая была гораздо более крайней и радикальной, чем те, что рождались в головах сектантов," - пишет Карл Полани. - "Новое учение было насквозь материалистичным и верило, что все проблемы человечества могут быть разрешены при наличии неограниченных материальных возможностей". Если оставить в стороне различия в системе распределения товаров, рассчитанных на удовлетворение растущих потребностей (в том числе и производственных), ни Маркс, ни системы, окрещенные его именем, не ставили под сомнение эти стремления. Таким образом, Советский Союз похоронил не Запад, а химеру индустриального социализма. Все более "отоваривавшееся" массовое общество, созданное государственно-социалистическими формами капитализма, имело тенденцию подрывать эти самые формы и те незначительные основы, которые они еще имели.

В мире, где господствует более могущественная западная экономика, технобюрократия бывшего Восточного блока, уже усвоившая в качестве ценностей жадность, цинизм, иерархическое мышление и прагматический инструментализм, и неудовлетворенная часть населения принимают религию экономической наживы. Это было способом выбросить за борт громоздкие и ненавистные символы старого режима, сохраняя при этом привилегии и власть, хотя бы на некоторое время. (В конце концов, никто не хотел кончить, как Чаушеску.) Они достигли полного взаимопонимания с Ай-Би-Эм-, Митцубиси- и Макдональдизацией, точно так же, как царские управляющие, государственные чиновники и офицеры, завербованные в свое время на сторону большевизма.

Неизвестно, сможет ли эта каста стать чем-то иным, кроме неоколониальной "люмпен-буржуазии", обогащающейся за счет выкачивания прибыли из новой зоны, приносимой в жертву, но другого сценария, вероятно, не предвидится. Капитал должен постоянно находить новые колонии и новые зоны, приносимые в жертву сверхэксплуатации. В бывшем Советском Союзе такими зонами будут Сибирь с ее лесами и нефтью, а также основные социальные институты (образование, медицинское обслуживание), которые социализм, несмотря на все свои ужасные преступления и схожесть с древними могущественными империями, все же обеспечивал. Люди в новом "содружестве" получили худшее из того, что существовало в двух мирах - систему, сочетающую в себе самые эффективные формы эксплуатации и подавления, заимствованные у сталинизма и тэтчеризма.

Все, наверное, слышали историю о русском эмигранте, который упал в обморок, посмотрев на компьютеризованный мегасупермаркет. Упал бы он в обморок при входе в детройтскую тюрьму, где голодные, бездомные люди выстраиваются в очередь в надежде провести ночь в камере, если там будет не очень много народу? На каждый мегасупермаркет приходится несметное число голодающих людей. Многие из тех, кто свергал созданное комиссарами государство и его монументы, двигались тем не менее в ритме, отстукиваемом хрущевским ботинком. (Хрущев, кстати, очень любил Диснейленд.) Но капитализм никогда не мог (а капиталисты не хотели) сделать богатыми всех. Весь мир не может жить как горстка маленьких, относительно гуманных стран, вроде Швеции. Кто-то должен платить по счетам. Людям, которые в отчаянии приветствовали идею рынка, напомнили, что собственность была, есть и останется кражей.

В 1918 году большевик Карл Радек предупреждал, что если революция будет раздавлена своими врагами-капиталистами, она "восстанет из пепла как птица Феникс"; однако, если революция сама "потеряет свой социалистический характер и тем самым разочарует трудящиеся массы, этот удар будет иметь вдесятеро более тяжкие последствия для будущей русской и мировой революции". (Цит. по книге Бринтона.) Радек не мог себе представить, насколько пророческими окажутся его слова. В течение нескольких десятилетий советский социализм создал условия, в которых люди восстали, чтобы вернуть рыночный капитализм, который может свести их к нищенскому, полуголодному существованию, приведшему к социалистическому взрыву в царской России.

Международная контрреволюционная роль советского государства слишком хорошо известна, чтобы останавливаться на ней еще раз. В самом Восточном блоке, однако, дикая форма капитализма, построенного марксистско-ленинскими партиями, привела к возникновению необходимых условий для полной интеграции населения в глобальный капитализм и более совершенную мегамашину. Но партия, как пророк Моисей, не смогла последовать за своим народом в обетованную землю товарного производства. Государство оказалось лишним препятствием для плавного обращения и накопления стоимости.

Как писал Мамфорд, противопоставляя старую и новую мегамашины, "в то время как ранние способы достижения более высокой производительности и подчинения были в значительной степени внешними, ...те, которые основываются на потреблении, становятся внутренними и потому их труднее сбросить". Берлинская стена упала тогда, когда она уже в определенном смысле не сдерживала никого и ничего. Границы были стерты, и бюрократический бегемот развалился.

Хотя Ленин и писал, что социализм это "Советская власть плюс электрификация", он сделал приоритетом именно электрификацию. И в конечном счете, электрификация и все, что с ней связано, - массовое производство и потребление энергии и полезных ископаемых, технократическое планирование, токсичные отходы, отчужденный и частичный труд, иерархические вертикальные структуры управления и зависимость общества от массового производства энергии, - одержали верх.

Так же, как социализм нужно рассматривать, как механизм возникновения капитализма, капитализм нужно рассматривать как механизм возникновения массовой мегатехнической цивилизации, ядерно-кибернетически-топливной мегамашины, которая везде демонстрирует отличную приспособляемость к частному корпоративному капитализму, бюрократическим государственным системам и даже рабочим советам (и которая работает лучше всего в системе, сочетающей в себе все эти три компонента). Практически никто не ставит под сомнение эту квазирелигиозную идеологию эпохи, идеологию широкомасштабного технологического развития. И никому (за очень редкими исключением) не удавалось остановить ее продвижение, пусть даже на короткое время.

Бессмысленно рассматривать капитализм лишь в терминах рынков и форм собственности, как это делают многие наивные люди. Это культура и способ существования. Эта культура связана с насилием и отчуждением, разрушившими традиционные общества, общины и их органичный одухотворенный микрокосмос. Завоевания и разграбление свели эту многоликую и многомерную вселенную к чисто количественному измерению как в общественном производстве (товарное общество), так и в самосознании (рационалистически-редукционистская наука), установив на обломках прошлого экономико-инструментальную цивилизацию. Называет ли подобная система себя капиталистической, социалистической, демократической или фашистской, ее сущность остается одинаковой - установление мегатехнической пирамиды работы для расширения империй (больших и маленьких мафий) через сведение природы и человеческих сообществ к маленьким архипелагам - зонам, приносимым в жертву или гулагам, из которых извлекается стоимость, вкладываемая в поддержание и расширение власти и иерархии.

"Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница - общество с промышленным капиталистом," - писал Маркс в "Нищете философии". Что тогда дает нам глобальное беличье колесо? Бюрократа, консультанта по вопросам развития, ученого, работающего в лаборатории, техника, рабочего, потребителя, батрака, голодного, никому не нужного бездомного. Деревню, превращенную в фабрику. Лес, превращенный в пробку на автомагистрали. Сердце, превратившееся в телевизор. Гору, ставшую кучей токсичных отходов.

Капитализм создал технологическую систему, которая, в свою очередь, дала новое содержание капитализму. Как писал Жак Эллюль, "то, что экспортируется во все страны мира, это в действительности не машины, а то, что составляет ансамбль технологического мира, - то, что является одновременно необходимостью, если мы хотим использовать эти машины, и следствием скопления машин. Это образ жизни, набор символов, идеология." (J.Ellul, The Technological System, New York, 1980.)

"Капиталистическая система была поглощена технологической," - пишет Эллюль. Но он не замечает того, что и технология, и капитал наперегонки перерастают свои границы, и ни та, ни другой не поглощают друг друга окончательно. Капитал, на самом деле, всегда был гибридом, - в частности, в ранние периоды своего развития гибридом меркантильного индустриализма и работорговли.

Современный капитализм в той же мере является синкретическим гибридом, поскольку он не только никогда не уничтожил иррациональностей и дикости предшествовавших ему иерархических классовых обществ, но осовременил их и включил в свою структуру. Ни одну из форм рабства он не оставил позади, все они существуют бок о бок во взаимопроникающих, противоречивых, но в то же время работающих агломератах - все, начиная от презренного рабства латиноамериканских финкас, потогонных электронных фабрик Юго-Восточной Азии, военных лабораторий полуфеодальных теократических мусульманских государств и кончая американскими государственными плановыми комитетами, заботящимися об интересах частных корпораций. Все это - капитализм, с людьми в костюмах или в военной форме наверху, которые разворачивают планетарную катастрофу в своей безумной гонке за властью и имперской славой.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Брэдфорд Д. Триумф Капитала политологии 3 населения
Брэдфорд Д. Триумф Капитала политологии 9 общества
Капиталистическая эксплуатация стала печальной судьбой бывшего ссср