<<<     ΛΛΛ     >>>   

Империя в беспорядке, памятники покачнулись в вихре истории и рухнули. Радостная толпа разбивает статуи выдающихся палачей. Безоружные люди встают против танков, и танки отступают. Может быть, империя действительно рушится, теперь есть только вихрь, опасный и пьянящий.

И так близко подходит чудесное

К развалившимся грязным домам...

Никому, никому неизвестное,

Но от века желанное нам.

(Анна Ахматова, 1921)

Люди победили диктаторов на улицах городов Восточного блока, пусть ненадолго. Их великий отказ моментально парализовал государство-гулаг, хотя и не сломал его хребет.

Как и почему события развернулись подобным образом, а не как-нибудь иначе, останется гипотетическим вопросом. Сочетание различных элементов, кажется, создало то, чего не мог создать каждый из них в отдельности. Налицо восстание низов, "контрреволюция" извне, дворцовый переворот в верхах и всеобщий экономический кризис. Все эти аспекты переплетены между собой, и ни один не может быть отделен от остальных. Все вместе они превращают ситуацию во множественность уникальных несоизмеримых ситуаций - географических, культурных и политических, - что объясняет, почему ни одна из сил в бывших обществах Восточного блока не может еще связно ответить на эти изменения.

Народная революция, совпавшая с национальным крахом, вызревала на протяжении десятилетий, поколений. Вопреки фантазиям правых западных академиков (некоторые из них в прошлом левые), даже советский тоталитаризм не мог достичь состояния кошмарного в своей абсолютности и нерушимости монолита.

Как отмечает историк Джеффри Хоскинг, древние формы взаимопомощи традиционной общины (мира) и кооперативов, созданные крестьянами, поселившимися в городах (артели), были корнями новых форм объединений во время недавних восстаний, демонстрируя тем самым "необычайную способность создавать ориентированные на человека и действующие на низовом уровне институты в крайне неблагоприятных обстоятельствах". Он считает, что местные рабочие группы, интеллектуалы и маргиналы, создавшие контркультурную оппозицию, уходят корнями в девятнадцатый век; "традиции крестьянства и интеллигенции... лежат в основе тех форм общины, которые сохранились и в современном Советском Союзе". (G.Hosking, The Awakening of the Soviet Union, 1991; Peter Reddaway "The End of the Empire", The New York Review of Books, 7.11.91)

Даже проблемы инфраструктуры и экономики, по крайней мере отчасти, являются результатом сопротивления работе, отказа работать, а не просто неудачей "социализма" или бюрократии. (В военно-промышленном и космическом комплексе, где подобный отказ мог бы привести к более строгим наказаниям и репрессиям, машина работала достаточно эффективно. Неэффективность гражданских отраслей стала формой пассивного саботажа или классовой войны, частью негласного общественного договора, неизбежной ответной реакцией общества.)

В обществе в целом население медленно, но неумолимо жало на тормоза; когда это соединилось с определенным недостатком воли со стороны правящей элиты, власть начала разваливаться. Возможно, даже репрессии перестали действовать столь же эффективно, как раньше. Это можно отнести к аспекту кастовой или классовой борьбы, еще более обострившейся с войной в Афганистане и сопутствовавшим ей ростом контркультурного движения против войны, за ядерное разоружение, экологическую справедливость, свободу слова, демократию и культурную автономию (включая националистические движения за независимость). Многие представители западных стран отмечали схожесть движений в СССР в восьмидесятые годы и в США в шестидесятые. Развал власти был одновременно причиной и следствием советского "афганского синдрома".

В результате возник своего рода осторожный отказ на одном силовом полюсе и недостаток воли на другом, которые зачастую усиливали друг друга. Недостаток решимости одной из сторон ободрял другую. Никто не мог себе представить куда все это приведет, хотя диссидентам - людям, которые просто хотели знать куда, например, делся дядя Ваня после того, как он попал в руки "рабочего государства" - верила достаточно большая часть населения. Люди совершали свои личные и коллективные акты отказа без ясных определенных целей, менее всего желая создать корпоративный капитализм западного образца. Они были более склонны к некоторому варианту "социализма с человеческим лицом". Они не выступали за какие-либо определенные программные изменения, скорее - просто против того, как власть и всеобщее рабство разрушали их собственную жизнь. Однажды заметив нерешительность властей, они больше не отступали.

Это, а не только преданность Наполеону-Ельцину, объясняет, почему люди (как бы мало их ни было) вышли к зданию парламента в августе 1991 года. Сценаристы путча были столь же заинтересованы в продолжении приватизации, как Ельцин и его банда - но только при сохранении собственной власти и привилегий. Они хотели сохранить существовавшее единство военно-промышленно-полицейского аппарата и были уверены в том, что грядущий союзный договор означает их гибель и дальнейший распад империи. Но было поздно: отказ распространился и в их рядах. Люди не слушались приказов. Среди тех, кто противостоял танкам, возможно, были и верные ельцинисты, но большинство людей должно быть просто хотело бороться против "старой гвардии" и за распад.

Многие попросту игнорировали и Ельцина, и путчистов. Рабочие, в большинстве своем не бастовали, и в нескольких кварталах от вооруженных столкновений люди жили своей обычной жизнью. (Некоторые семьи по очереди стояли в очередях за продуктами и на баррикадах.) В каком-то смысле это тоже отражало нежелание участвовать в политических играх. Ненависть и презрение ко всякого рода политикам - наиболее распространенное чувство среди населения.

Была, конечно, и значительная поддержка путча - реакция традиционалистов, желавших восстановления "закона и порядка". Среди них были не только русские националисты, носящие на митингах портреты Сталина, но и люди, которые видят, что условия их жизни стремительно ухудшаются, в то время как бывшие коммунистические бюрократы и прочие обогащаются за счет остального общества. Поскольку все сторонники репрессий, независимо от того, находятся они у власти или нет, больше всего на свете ненавидят "вакуум власти", они активно рекрутируют себе сторонников. Это относится ко всем, начиная от реорганизуемой компартии и других левых партий, до национальных и религиозных групп, фашистов, мафии и даже кришнаитов. Почти бесполезно искать следы присутствия тех сил, которые сыграли огромную роль в гуманизации общества и последовавших за этим изменений - например, экологических и миротворческих групп. Они не только по вполне понятным причинам не попадают на страницы западной прессы, но сам вихрь истории похоже оттеснил их на обочину.

Тем не менее, перемены в значительной степени отразили дворцовый переворот элиты. Видя возросшие трудности в продвижении по старому пути, часть сталинистской бюрократии предпочла не сопротивляться переменам. Для них было предпочтительнее столкнуться с переходом экономики к системе, более интегрированной в глобальный капитализм, но с ними во главе, чем разделить судьбу некоторых своих товарищей в Польше, Восточной Германии и Румынии. За этим последовало создание атмосферы всеобщего пиратства, в которой маленькие мафии являются лишь отражением больших, а продажа якобы общественной собственности совместным предприятиям и создание новых концернов преследуют цель сохранить власть и контроль в руках коммунистической бюрократии.

"Демократия" - это ключевое слово, означающее свободу макдональдизации. "Демократия" - это козырная карта в игре на большие ставки, чтобы удержать власть и привилегии. Вслед за Ельциным с его правыми тайными советниками-технократами, все повторяют риторику "свободной рыночной демократии", достойную членов консервативного Ротарианского клуба. Распространено мнение о том, что только быстрый, 500-дневный переход к капитализму, столь же деликатный, как и сталинская коллективизация крестьянства, - своего рода "шоковая терапия", как ее окрестили в прессе, - сможет поставить бывшую империю в один ряд со всем остальным миром... то есть с Третьим миром и жестоким миром гетто американских городов. И все, начиная от Ельцина и кончая продавцом из коммерческого киоска, призывают население жертвовать ради этого латиноамериканского рая. Кто-то разбогатеет. Кто-то подхватит холеру. Это в конце концов то, что сделало Америку великой.

Конфликт между Ельциным и Горбачевым, или между ними и незадачливыми августовскими заговорщиками, не был противостоянием тоталитарного социализма и демократии. Ельцин с самого начала был партийным бонзой, им он и остался. Он рассчитывает сохранить собственный военно-промышленно-полицейский аппарат, чтобы использовать его против своих противников на Украине и в Татарстане, и для подавления забастовок. Какое национальное государство обходится без этого? Все это ярко продемонстрировал проведенный им контр-путч, которым он управлял из своего кабинета в здании парламента, откуда он запрещал партии, закрывал газеты и брал на себя дополнительные полномочия, как и его противник Горбачев.

Путч и контр-путч на самом деле были борьбой между различными группировками элиты. Как заметил историк Джеймс Петрас, "реальный конфликт был и остается конфликтом между отмирающей патронажной машиной контроля, контролируемой партийными бюрократами, и нарождающимся классом профессионалов, ориентирующихся на превращение государства в машину для приватизации национальных богатств, обеспечивающую привилегии и льготы для владельцев частных предприятий, особенно зарубежных - в частности, за счет продажи огромного количества энергетических ресурсов".

Для большинства населения это будет означать "десятилетия жертв ради рынка" - не слишком заманчивая перспектива. "Проблема для рыночников состоит в том", - продолжает Петрас, - "что капиталисты не хотят делать долгосрочные инвестиции, которые могли бы реорганизовать экономику и заменить разлагающийся бюрократический аппарат. И до тех пор, пока правящая элита не будет иметь жесткого контроля над обществом, иностранные инвесторы будут делать крупные долгосрочные инвестиции лишь в некоторые стратегические секторы экономики. Результатом этого, вероятнее всего, станет экономический каннибализм, при котором каждый управленец возьмется лишь за свою часть дела, обрекая экономику в целом на состояние хаоса". ("Decades of Sacrifice for Free Market?", The Guardian, 11.9.91)

Националистические политики в республиках ничем не лучше. Например, в Узбекистане аппарат компартии, прочно держащий власть в своих руках, объявил о своем намерении следовать "китайской модели". В Грузии сейчас вообще не говорят об экономических реформах, поскольку там идет гражданская война, вызванная тем, что сначала президентом был избран национал-фашист, а потом его сбросили. Прибалтийские, украинские, русские и другие националисты угрожают друг другу в различных регионах, где люди разных национальностей долгое время жили относительно мирно. Поднимают голову антисемитизм и великорусский шовинизм. Призрак Югославии - Югославии с ядерными боеголовками, как зловеще охарактеризовал бывший СССР госсекретарь США Джеймс Бейкер, - витает над обществом. Даже Ельцин теряет опору по мере того, как набирает силу фашизм, а военные выказывают свое нетерпение.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Социализм
Брэдфорд Д. Триумф Капитала политологии 9 общества
Как он попал в руки рабочего государства верила достаточно большая часть населения