<<<     ΛΛΛ     >>>   

6

--------------------------------------------------------------------------------

Всякий раз, когда история повторяется,

цена неизменно возрастает.

Народная мудрость

Когда я пишу заключительную часть этого очерка в середине февраля (1992 года - прим. перев.), Россия и Украина продолжают пререкаться по поводу того, кто будет контролировать вооруженные силы. "Тюрьма народов", которой была царская Россия, а затем Советский Союз, разваливается, но национализм и стычки между различными группировками продолжают нарастать. Забывая о том, что все национальные государства по определению являются тюрьмами, люди хватаются за эту соломинку, обвиняя своих соседей в несчастьях, которыми сопровождается пост-имперский хаос.

Теперь можно увидеть, как люди продают свои вещи на улицах, чтобы получить деньги на пропитание. (Они "прекрасно разбираются в частном предпринимательстве", пишет один западный консультант.) Неужели они сбросили сталинскую тиранию, чтобы стать еще одной Мексикой или Бразилией? По крайней мере, они еще не стали ею. Они не прекратили сопротивляться.

Падет ли бывшая советская империя медленно, как Византия, без гражданской войны с применением ядерного оружия и тому подобных ужасов? Никто не может дать ответ на этот вопрос. Ситуация кажется ужасной. Но все же взаимопомощь, солидарность и сопротивление смогли возродиться, несмотря на то, что сталинизм подавлял их на протяжении десятилетий, и они вряд ли исчезнут сейчас.

Антропологическая критика, опирающаяся на рассмотрение советской системы как империи-мегамашины, позволяет делать сравнения с другими подобными ей системами. Даже пока еще частичный распад советской системы оказывает влияние на западные общества. И, конечно, правящие классы понимают это. Государственный секретарь США Джеймс Бейкер заявил в свое время, что "мы связаны одной веревкой, поэтому скатывание Советского Союза к фашизму или анархии, потянет за собой и Запад". (The New York Times, 13.12.91.) "Скатывание к анархии", быть может, действительно единственное, что может помешать установлению фашизма, и если это отразится на США, то пускай все правители висят на одной веревке. Может быть, точно так же, как 1991 год навсегда вошел в историю как год Падения Коммунизма, 1992 год войдет в историю, как год начала Падения Капитализма.

Можно ли рассматривать Советский Союз в качестве барана-вожака с колокольчиком, возвещающего кризис развития и банкротство индустриализма в мировом масштабе? Какие значимые выводы мы можем почерпнуть из разложения современной цивилизации?

Витфогель говорит о "законе уменьшающегося административного возврата", который, кажется, подходит как к государственно-социалистическому блоку, так и к различным формам "азиатского деспотизма", с которыми он его сравнивает. В подобных деспотических империях существует тенденция к равным "или даже меньшим, чем затраты усилий, результатам... Нисходящее движение завершается, когда дополнительные издержки не приносят каких-либо дополнительных выгод. Это значит, что мы достигли точки абсолютной административной фрустрации."

В своей последней работе "Крушение сложных обществ" Джозеф Тэйнтер попытался развить это положение в сравнительную критику распада древних цивилизаций и других сложных обществ в истории. В рассмотрении Тэйнтера есть довольно проблематичные аспекты, например, оно исключительно детерминистское и экономистическое, но, тем не менее, его исследование провокаторски не дает покоя всем тем, кто размышляет о мегатехнической цивилизации. "Социополитические организации, - пишет Тэйнтер, - постоянно сталкиваются с проблемами, решение которых требует дополнительных затрат только для того, чтобы сохранять статус кво." (Обратите внимание на экономический язык автора.) (J.Tainter, The Collapse of Complex Societies.)

Тем не менее мы можем согласиться с Тэйнтером, что в мегамашинах необходимые затраты идут на "все увеличивающуюся бюрократию, решение постоянно возникающих организационных проблем, все возрастающие затраты на внутренний контроль и внешнюю защиту. Все это достигается с помощью все увеличивающихся затрат на обеспечение поддержки со стороны населения, что зачастую не приносит никаких результатов." По мере того, как затраты возрастают, "прибавочный продукт начинает уменьшаться... Все больший рост затрат приносит все меньший прирост... На этой стадии сложно организованное общество достигает фазы, когда оно становится очень уязвимым, подверженным распаду..."

В свете вышесказанного, трудно не вспомнить распад советского бюрократического деспотизма. При тоталитарном режиме, где в соответствии с катехизисом, всякая кухарка может править государством, государство вторглось на кухню каждой кухарки. Поддержание государственного управления становилось все более дорогостоящим, организационно и финансово, пока оно вовсе не потеряло смысл. Действовал своеобразный принцип энтропии: чем больше циклов проходила машина, тем более неуклюжей она становилась и тем больше энергии уходило на поддержание ее работы. По мере того, как возврат сокращается, общество, работающее как машина, ломается.

Тэйнтер рассматривает распад в качестве пути, которым общество пытается создать некую видимость преемственности на более низком уровне: что-то вроде заключительной главы в популярном учебнике по бизнесу, в которой описывается процедура банкротства. Цивилизация вынуждена сокращать свои потери и размеры. "Общества разрушаются, когда стресс диктует необходимость некоторых организационных изменений." В ситуации, когда прибавочный продукт продолжает сокращаться (это означает, что компенсация вложенных затрат будет слишком низка), "распад является экономической альтернативой... и, может быть, самым подходящим ответом". В ситуации с Советским Союзом партийное государство было пораженным гангреной членом и его можно было ампутировать, оставив часть иерархической системы нетронутой. Сокращение многих услуг, предоставляемых государством, также обеспечивало некоторые средства для центра (или лучше сказать для возникающих после распада балканизированных центров).

Хотя крушение Советского Союза не является распадом того типа, который описывает Тэйнтер, поверхностные аспекты распада очевидны. Все распадается, хаос принимает угрожающие размеры, существует дефицит продовольствия и других средств для поддержания гражданского общества. Как говорилось в одном из репортажей, "продолжает сокращаться сфера услуг, фабрики останавливаются, зарплата замораживается... Растет беззаконие, начиная от содержания публичных домов и кончая грабежами, старые нормы общественного поведения разрушаются, что выражается в выталкивании стариков из очередей за молоком и собирании милостыни по соседям." (The New York Times, 13.12.91.)

Конечно, не стоит рассчитывать на то, что ведущая буржуазная газета отметит примеры самостоятельной деятельности и групповой взаимопомощи, которые наверняка имеют место в бывшем Советском Союзе, но тем не менее достаточно очевидно, что общество все еще удерживается на плаву. Можно надеяться на то, что с крушением тирании элементы общинной солидарности вновь возникнут среди ее бывших заключенных, но пока что все выглядит как первые выстрелы гоббсовской войны всех против всех.

Это, конечно, знакомый "сюжет" любого распада, пишет Тэйнтер, по крайней мере для обыденного сознания, - общественный хаос, беспощадная борьба за скудные ресурсы, необходимые для выживания, пожирание слабых сильными, - но эта драматичекая картина "содержит многие элементы, наличие которых подтверждено в предыдущих распадах". Это беспощадное напоминание, если, конечно, исторические летописи могут кого-то чему-нибудь научить, что распад является в большей степени результатом энтропии, чем той целостности, которой мы можем добиваться. И энтропия вовсе не нежна и не приятна.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Бюрократические коллективистские общества восточного блока
Это требуется для ускорения процесса капиталистического роста
Иллич говорит об обоих блоках