ΛΛΛ     >>>   

Дове Жиль. Солидарность без перспектив и реформизм без реформ

«Антикапиталистическое» движение существует уже десять лет, оно наиболее зримо проявилось на улицах в Сиэттле (1999) и на гигантских манифестациях против войны в Ираке (2003), но оно также активно действует в различных ассоциациях, сетях, собраниях, публикациях и т.д. Этот текст не ставит себе целью ни обличать его реформизм, ни праздновать позитивность этого движения «несмотря ни на что», но стремится понять, из какой солидарности оно состоит и как оно реформирует общность борьбы после всемирного отлива, последовавшего за революционной волной 60-х и 70-х. Конечно, классовая борьба не прекращалась никогда. Год спустя после 1980-го и решительного поражения рабочих Фиата (руководству удалось тогда устроить многотысячную демонстрацию против бастующих в Турине), все крупные города Англии были сотрясены уличными бунтами. Сегодня вполне может проявляться нечто новое, как например, во Франции после забастовок 1995-го. Нынешние протесты не только превосходят по своей массовости те, что происходили десять лет назад, но впервые за долгое время, они вызывают впечатление, что сливаются в относительно последовательный проект, способный сыграть объединительную роль, даже между странами т.н. Севера и Юга.

Поскольку движение не судят по тому, что оно само о себе думает, его способность обрисовывать перспективы и влиять на дебаты времени уже служит признаком социального существования. Вне атмосферы времени, убеждённость в том, что оно является новой наступательной волной, растущей силой, когда её разделяют миллионы действующих лиц, помогает этим миллионам придавать себе структуру. Английские бунты лета 1981-го несомненно несли в себе гораздо более плодотворную подрывную силу, но их участники не хотели, чтобы их действия определяли какое-либо будущее. Бунт начинался и заканчивался в действии. Сегодня, напротив, здравый смысл преобладает. Факта, что во всём мире целые мириады группировок мобилизуются в рамках единой программы достаточно для того, чтобы придать этой программе, какой бы она ни была, минимум исторической реальности. Наша задача не в том, чтобы понять ведёт ли она к новому революционному подъёму (очевидно, что это не так), но в том, каково её возможное будущее.

Какое социальное движение породило нынешний радикальный реформизм? И как противоречия этого движения влияют на его реформизм?

Изменившийся смысл рабочей автономии

С самых начал социал-демократии до 1970-х, везде, где происходила индустриализация, преобладала следующая схема: рабочее движение заключало себя в рамках организаций, рождённых из борьбы, но уходящих из под контроля пролетариев и ведущих переговоры от их имени об улучшениях, гарантирующих продолжительность их роли посредника. Этот исторический компромисс, проявившийся, когда Маркс издавал Капитал, полностью соответствовал капитализму, отводившему труду всё большее и большее место, в т.ч. в государственных учреждениях: даже в США, которые не знали социал-демократии, механизмы арбитража оставили за представителями труда определённые права по отношению к капиталу.

Анархисты и радикальные социалисты были среди первых, кто пролили свет на этот феномен перед 1914-м и после 1918-го, причём немецкие ультралевые первыми начали борьбу против него (проиграв в ней) на уровне всей страны. Сталинизм показал, вслед за этим, как официальные организации рабочего движения, рождавшиеся из классовой борьбы, были задушены им. Революционное меньшинство основывало свою деятельность на этом противоречивом отношении и поддерживало малейшие проявления рабочей автономии против профсоюзов и партий. Революционная волна 1960-1980 обладала всеми характерными чертами противостояния между революционерами и аппаратом. Одним из первых её событий стало разрушение Туринского представительства профсоюза UIL (1960) и движение, достигшее апогея в тот год, когда радикалы силой выгнали из римского университета лидера CGIL (1977).

Позже, эта диалектика низов/бюрократии была смещена, как под давлением пролетариев, так и из-за буржуазной контратаки. Классовая борьба обладала достаточной энергией для того, чтобы разорвать социальный компромисс, но она не заменила его революционным решением, как и не примирила наёмный труд с капиталом. Перемены затронули два полюса противоречия: посредническая функция бюрократии истощилась, а пролетарская борьба против аппаратов была успешной до такой степени, что в ней отпала необходимость, и её энергия пошла на спад.

Мы не будем задерживаться на промышленных переворотах, закрытиях цехов, массовых увольнениях, не щадящих ни один сектор, глобального снижения доходов, условий труда и социальной принадлежности, связанной с работой, и на том, что социологи назвали «деконструкцией рабочего слоя». (1) Вследствие всего этого, рабочая бюрократия, будучи далёкой от смерти, утратила добрую часть своей посреднической власти и влияния. Если воинственный либерализм (Рейган, Тэтчер) начал лобовую антипрофсоюзную атаку, другие политические силы начали другие косвенные действия. Во Франции, путём многочисленных уловок, как под правыми, так и под левыми правительствами, государство, а иногда и патронат, финансировали значительную часть бюджетов профсоюзов, всё меньше и меньше зависевших от членских взносов и всё больше и больше от субсидий, скрытой помощи, даже от прибыльной деятельности, к примеру, от профессионального образования. Начатая очень давно, эта эволюция ускорилась после этих тридцати лет, уменьшая свою независимость и боевые качества.

Как следствие происходит не исчезновение профсоюзов, но их глубокое преобразование. Было бы ошибкой говорить, что де-индустриализация (фактически, географическое смещение индустрии), или в любом случае перенос многочисленных цехов стали причиной синдикализма. Примеры Верди (за Рейном), Унисона (за Ла-Маншем) или CWA (за океаном) доказывают, что сервисный сектор можно организовать. Точно так же неверно, что профсоюзы (голубых и белых воротничков) больше не могут ничего добиться. Ситуация глобально неблагоприятная для труда не мешает, в меньшинстве случаев, сохранить одну часть завоеваний, или даже увеличить рост зарплат или социальные льготы. Но эти не-поражения слишком отличаются от побед прошлого. Для современного синдикализма, даже при наличии упорных забастовок, переговоры всё больше и больше сводятся к коммерческой сделке, при которой труд стремится продать себя наилучшим образом (что мы ни в коем случае не порицаем). Если существует солидарность между предприятиями (а она существует не так уж редко как думают), она сводится к хорошо осознанному союзу интересов. В профсоюзе участвуют как в мютюэлистском обществе, объявление забастовки используется так же как заявление об уходе. Конечно, весь синдикализм нельзя свести к этой схеме, и традиционный активист не исчез со сцены, но существует глубокая тенденция к профессионализму. Даже среди голубых воротничков, постоянному представителю рабочего происхождения наследует посредник в конфликтах, которого карьера может доводить вплоть до кресла директора. «Жёлтые» профсоюзы практикуют классовый коллаборационизм, но их руководители не вступают в советы предприятий, как это сделал бывший лидер CFDT, не вызвав при этом никакой реакции. Verdi, Unison и CWA лишь слегка опережают CGT и CGIL: их члены больше не чувствуют своего участия в трудовой общности вне предприятия, представителем которой был бы профсоюз, который может предавать, вызывая протесты своих рядовых членов.

Речь идёт не столько об имидже или о зарплатах. Когда-то, крупные предприятия (особенно в США и Японии) резервировали за своим персоналом (предпочтительно мужского пола) преимущества, которых не было у большинства работников страны. Но у любого работника или его детей всегда была возможность наняться на крупное предприятие. Подобная карьера стала гораздо более затруднительной. В 1960-м, плохо оплачиваемый работник, вяло участвующий в профсоюзной деятельности, мог считать себя членом рабочего класса и получать от большой семьи КПФ материальные льготы, заказанные ему в 2003-м.

В то время как бюрократия утрачивала многие из своих функций социального посредника, рабочие низы всё больше и больше освобождались от неё. Во Франции, от забастовок на Рено 1947-го, на шахтах 1963-го (когда аппарат СЖТ оказался в меньшинстве и обращался с рабочими как с неблагодарными придурками), до бунтов 1968-го, постоянный латентный и иногда открытый конфликт приводил к противостоянию между рабочими и их умиротворителями. Все действия, решения о которых принимались в цехах, наталкивались на противостояние сталинистов. В апреле 1947-го, если бы рабочие не были соответствующим образом подготовлены к физическому насилию, СЖТ прогнал бы бастующих Рено из их цехов. (2) Этот период остался позади. Теперь стали исключением случаи, когда СЖТ наводит свои порядки в цехах и прогоняет бастующих ударами дубинок. В 2003-м, мощная (будучи со-управляющей) Федерации Энергетиков СЖТ была отвергнута персоналом EDF во время референдума по пенсиям, когда профсоюзный лидер призвал (по договорённости с боссом) голосовать за. Как ещё раз продемонстрировали ошибки движения вокруг пенсий весной 2003-го, теперь профсоюзы чаще используют забастовки, вместо того, чтобы подавлять их, они больше эксплуатируют инертность большинства вместо того, чтобы прибегать к насилию или клевете. СЖТ больше не захватывает бастующие цеха, как в мае-июне 68-го, он лишь играет иногда роль охраны, как на Collatex, где профсоюз помешал персоналу осуществить его разрушительные намерения (подобные угрозы стерпели только потому, что фабрика была приговорена: того же самого не случилось бы на прибыльном предприятии, например на Renault-Douai)

Конфронтация между автономией и бюрократией продолжается, но она перестала быть приоритетом и главным условием для любого действия. Ослабление профсоюзных кадров преобразует дикую стачку. Автономные органы и их практика со стороны рабочих низов зачастую меньше противостоят профсоюзам (и буржуазии), чем раньше, и многие «координации» родились не для того, чтобы противостоять профсоюзам, а для того, чтобы заполнить пробелы, оставленные их поражениями, оставляя также за ними право на переговоры с боссами. Самоорганизация остаётся условием для любой борьбы, тем более для любого коммунистического действия. Но теперь она используется также как движущая сила для требований, которые не ставят под вопрос ничего важного, даже саму власть профсоюзов, которые уже не находятся на передовой линии защиты капитала, а следовательно не являются первым препятствием, которое надо будет устранить, когда будет происходить какая-либо важная борьба. Раньше, даже во время 1960-х, именно во имя организации в единстве и дисциплине, осуществлялось господство буржуазии над трудом. Эта реальность не исчезла, но с тех пор добавилась определённая доза самодеятельности.

Эти перемены стали результатом долгой эволюции. Там, где господство капитала является наиболее полным, его интересы требуют того, что называют инициативой исполнителей и обращением идей, в т.ч. снизу вверх. Очевидно, что предприятие никогда не станет маленькой республикой а ля Руссо. Но с тех пор как существует сложная организация, требующая регулярных решений, стало возможным и полезным приобщить низы к принятию решений. В 1960-м, никто не представлял, что однажды дети начнут участвовать в выборах в своих школах, и что школьное учреждение будет финансировать дни «воспитания делегатов» среди учащихся. Бюрократия (в качестве сдерживающих кадров) и демократия (как форма автономной деятельности) всегда функционировали на пару. Пятьдесят лет назад, предприятие развивало первую за счёт второй. Возрастающее проникновение капитализма в нашу жизнь, в т.ч. в наш труд, сейчас изменяет этот баланс. В любом случае, демократия предоставляет меру, по которой можно измерять или считать, что можно измерять капитал. Этого не может избежать и производительный труд.

Сталинистский бюрократ был постоянным работником босса по божественному предопределению. Авторитаризм, патернализм, разрыв между верхами и низами в иерархии, личные связи с низами – у этих «классовых врагов» было множество общих черт. Теперь всё смешалось. Без преувеличения можно констатировать тенденцию, которую балансируют многочисленные исключения, при которой по сравнению с 60-ми, пролетарии XXI века намного более одиноки, предоставлены самим себе.

Для нас нет ничего позитивного в капиталистическом обществе, которое производит условия для собственного преодоления, но лишь как условия, а не само преодоление. То, что пролетарии не могут освободиться без самоорганизации очевидно. Всё зависит от того как: организация, в которой «низы» подчиняются «дирекции» лишь обновляет существующую иерархию. Значит, нужен такой тип организации, при котором каждый человек и каждая группа действуют сами и в то же время вместе. Но этого условия уже недостаточно, потому что существует бесчисленное количество низовых групп, коллективных в действии и принятии решений, не подчиняющиеся никакой внешней власти, которые сами выбирают в своей практике не ставить под вопрос основы капитализма. Именно такая автономия оживляет движения в течение последних десяти лет.

Лозунг «Все вместе» становится программой

Здесь мы ограничимся Францией, движение безработных зимы 1997-98 породило критику разрыва между работой/не-работой, и отсюда отрицание фундаментального разрыва, которым является работа и те, кто её определяют (3). Это движение продолжало действовать какое-то время в некоторых местах, например, в Париже в т.н. Ассамблее Жюссье. Но этот прорыв вновь был закрыт, и начинающаяся критика была поглощена тем, что появилось в 1995-м и продолжает оставаться на поверхности с тех пор. В декабре 95-го, железнодорожники меньше преобладали в профсоюзах, чем в 1986-м, и над всем движением доминировала защита бюджетных услуг. Вместо того, чтобы рассматривать государство как босса, несомненно «лучшего», чем другие, но подчинённого тем же правилам прибыльности и поэтому вынужденного урезать пенсии, его приняли за модель для всего ансамбля экономики.

Отсюда возникновение общности между различными категориями (обладатели рабочих мест/безработные, бюджетники/частники, рабочие/служащие), потенциально подрывной лозунг «Все вместе», деградировал до простой солидарности, к которой добавилось поддержание различий между категориями. Разрыв между наёмным трудом и остальной жизнью, основополагающий для всех остальных разрывов, теперь воспринимается как преодолимый при условии предоставления наёмному труду всех прав, которых он заслуживает. Неприемлемым уже является не наёмный труд, но лишь плохое обращение с ним: «защищённый» наёмный труд становится нормой, которая должна стать общей судьбой. Общность борьбы в своём крупномасштабном возрождении получает моральное содержание. Декабрь 95 определяют как забастовку за требования. Но разве не из подобных действий за требования вырастает движение, которое поддерживает лишь чисто символическую практику? (Леваки, которые по идее «служат народу», по крайней мере, получили шанс поддерживать зачастую победоносные забастовки). В этих условиях, движение не выявляет, что именно разделяет железнодорожника, почтальона, служащего частной фирмы, рабочего, преподавателя и т.д., и организует их жизнь: наёмный труд. Различные категории не обладают практическим опытом в том, что могло бы объединить их для того, чтобы избавиться от наёмного труда. Речь теперь идёт лишь о солидарности, а это всего лишь этическое видение мира.

Когда доминирует мораль, исторический ум отходит на задний план. Сейчас уже не спорят о том, что структурирует наше общество, но о том, кто в нём принимает решения. Движение отдаляется от предприятия, в котором капитал всегда наносит поражения труду, и уходит в сторону отдельных мест (МВФ, Давос, ВТО..) и действий (Многостороннее соглашение по инвестициям, Генеральное соглашение по торговле в сфере услуг..) в которых якобы принимаются решения. Терпя поражение на каждом предприятии, борьба претендует на то, что будет услышанной на самом высшем уровне управления. Толпы из Генуи и Ларзака, способные маршировать, дискутировать, объединяться в неподдельном братстве, в то же время отказываются объединяться на рабочем месте, и завтра каждый в одиночестве возвращается на своё рабочее место.

 ΛΛΛ     >>>   

Рабочего движения
Их поражение является массовым фактом
Были современницами восхождения современного государства
ОДоннелл Г. Делегативная демократия политологии