<<<     ΛΛΛ     >>>   

Л.М. Бондарева

ФАКТОР СУБЪЕКТНОЙ АДРЕСОВАННОСТИ В ТЕКСТАХ МЕМУАРНОГО ТИПА
("Литература воспоминаний" в свете прагмалингвистики)

Развитие современной теории текста сопровождается постоянно возрастающим интересом лингвистов к категории адресованности, рассматриваемой в качестве определенного свойства вербального объекта - текста, посредством которого "опредмечивается представление о предполагаемом адресате и особенностях его интерпретационной деятельности" [1, с. 2]. Безусловно, что в глобальном значении направленность на адресат является неотъемлемой предпосылкой коммуникации вообще и онтологически присуща языку и человеческому мышлению. В известном смысле адресованность может также включать в себя понимание диалогичности текстового целого, диалогического характера отношений внутри текста, между текстами и т. д., что предполагает выход в область наиболее актуальных проблем филологической герменевтики (в частности, на уровне интеллектуальности).
Своеобразное преломление фактор адресованности находит в текстах мемуарного типа (ТМТ), представляющих собой субъективированные беллетризованные нефикциональные тексты, в основе которых лежит ретроспективно направленная когнитивная деятельность повествующего субъекта, реконструирующего факты прошлого опыта и идентичного реальной исторической личности автора воспоминаний. Характерно, что в данном типе текста коммуникативная активность автора носит разнонаправленный, лучевой характер, что вызвано неоднозначностью диалогического взаимодействия повествователя с реальной действительностью: будучи неизменно обращенным к миру прошлого, актуализирующемуся в ТМТ в виде воспоминаний, мемуарист/автобиограф в то же время непосредственно апеллирует к современной ему жизни, концентрированным воплощением которой для любого литератора является реальная и потенциальная читательская аудитория. Таким образом, постоянное общение повествователя с собственным прошлым осуществляется исключительно на базе и с позиций его настоящего, совпадающего со временем фиксации воспоминаний, а неразрывная духовная связь авторов ТМТ с незавершенной современностью находит свое выражение в строящихся по принципу прямого диалога отношениях "писатель-читатель".
На наш взгляд, в специфической сфере историографических и автобиографических ТМТ наиболее целесообразным представляется различение трех основных типов читателя*, обладающих разной степенью актуальности в плане лингвостилистических исследований:
1. "Реальный" читатель - его взаимоотношения с автором актуализируются лишь в процессе непосредственного восприятия конкретной читательской аудиторией текстов воспоминаний, что является предметом специальных социологических исследований и не подлежит, таким образом, нашему рассмотрению.
2. "Идеальный" читатель - диалог автора с таким читателем органически присущ любому ТМТ, как и каждому литературному произведению вообще, и носит имплицитный характер, поскольку представление писателя о своем читателе, которому адресовано произведение и который является определенной "читательской идеей", отражается в целом повествовании, затрагивая все структурные уровни текста. Подобная направленность на известный читательский круг всего текстового целого реализуется в системной совокупности текстовых формальных и содержательных признаков, соответствующих образу возможного, "желаемого" реципиента. Как справедливо подчеркивает Н.Д.Арутюнова, именно "удовлетворение пресуппозиции адресата" составляет одно из важных условий эффективности любого речевого акта  и, следовательно, любого текста [2, c.358].
3. "Фиктивный" читатель - с данным типом читателя отношения автора складываются весьма неоднозначно, поскольку подобный адресат всегда должен быть непосредственно введен в поверхностную структуру текста при помощи конкретных номинаций и прямых/косвенных обращений к нему со стороны повествователя.
Остановимся более подробно на особенностях диалога автор - "фиктивный" читатель, столь характерного для подавляющего большинства ТМТ. При этом сразу отметим, что решающим фактором в организации анализируемых отношений в итоге оказываются особенности творческой индивидуальности писателя, который сам устанавливает необходимость или целесообразность использования в своем произведении образа персонифицированного читателя. Как показали исследования ТМТ немецких писателей конца XIX-XX вв., среди авторов можно условно выделить следующие типы повествующего субъекта: тип "сдержанного", "неконтактного" повествователя, ни разу не использующего эксплицированных обращений к читателю (Э. Канетти); "в меру контактного", чаще всего объединяющего себя с читателем мягким, неназойливым wir (Кл. Манн); "естественно контактного", обращающегося по необходимости к своему собеседнику (Т. Фонтане, Л. Фейхтвангер), и "чрезвычайно контактного", постоянно общающегося с фиктивной читательской аудиторией (как правило, детской или юношеской) и ее отдельными представителями (Э. Кестнер, И. фон Вангенхайм).
В определенном соответствии с указанными выше типами "контактного" повествователя в ТМТ нам представляется возможным также осуществление типологии "фиктивного" читателя на основе классификации лексических средств его экспликации.
Как известно, наиболее популярным приемом диалогизации повествования, характерным еще для классического романа, является функционирование в тексте прямых авторских обращений, содержащих номинацию der/die Leser. При употреблении данного существительного в единственном числе создается более доверительная авторская тональность, т. е. в этом случае грамматическая категория числа выступает в качестве средства интимизации повествования. Однако при корреляции существительного Leser с "вежливым" местоимением 3-го л. мн. ч. Sie, предполагающим психологическую дистанцированность коммуникантов, атмосфера общения автора и "фиктивного" читателя носит более нейтральный характер.
Таким единственным собеседником, стоящим на одном интеллектуальном уровне с повествователем, но не слишком близким ему в человеческом плане, предстает перед нами "фиктивный" читатель в записках Л.Фейхтвангера "Der Teufel in Frankreich. Erlebnisse". В ходе повествования автор делится с воображаемым коммуникантом своими впечатлениями от пережитого во французском лагере для интернированных немцев в начале второй мировой войны, деликатно предлагая ему иногда принять свою, авторскую, точку зрения на изображаемое:
“Das Zeltlager von Names namlich, so bunt und lieblich es hersah, war kein angenehmer Aufenthalt. Es war, glauben Sie es mir, Leser, schauerlich” [3,S.200].
Впрочем, нередко повествователь демонстрирует явное нежелание не навязывать читателю свое личное мнение и предоставляет ему возможность выработать отношение к описываемым событиям совершенно самостоятельно:
“Wenn ich also auf den folgenden Seiten berichte, was mir in Frankreich warend des Krieges zugestoBen ist..., dann werde ich gar nicht erst den Versuch machen, Ihnen, Leser, meine Meinung aufzudrangen uber die letzten Grunde, warum gerade dieser Mensch, der Schriftsteller L.F., in gerade diese Situation geriet. Nennen Sie diese Grunde, wie Sie wollen... Ich, Leser, werde Sie nicht behelligen mit meinen eigenen Ansichten uber die Grnde, warum ich... ein so bewegtes, aufgeregtes Dasein zu fuhren habe” [3,S. 9].
При подобных взаимоотношениях повествователя со своим читателем основополагающим для автора является морально-этический критерий: не совсем уместно при общении с посторонним человеком чрезмерно настаивать на личной точке зрения и говорить о возбуждающих неприятные чувства вещах, касаться определенных "запретных" тем и т. п. Поэтому в одном из фрагментов текста повествователь, после непроизвольного проявления своих истинных чувств при описании кошмаров лагерной жизни, вскоре прерывает себя и, возвращаясь в "нейтральное" русло, вводит вежливую формулу извинения перед читателем за нарушение пределов дозволенного в беседе двух не слишком хорошо знакомых людей:
“Alles verkam in Schmutz und Schlamperei. Hilflos war man dem Dreck und der Indolenz ausgeliefert. Man lebte nicht im Lager von Names, man vegetierte...
Entschuldigen Sie diesen Ausbruch, Leser. Ich spreche Ihnen sogleich von Erfreulicherem “[3,S.220-221].
В результате в записках Л.Фейхтвангера возникает тип-портрет "фиктивного" читателя -"собеседника", интеллигентного и понимающего автора, но не состоящего с ним в отношениях душевной близости.
При соотнесенности существительного Leser с местоимением 2-го л. ед.ч. du в ТМТ появляется новый тип-портрет читателя -"друга", общение которого с повествователем отличается самым непринужденным характером и свидетельствует о стремительном сокращении психологической дистанции между коммуникантами. Таким близким "другом" повествователя, правда, дистанцированным в возрастном отношении, является "фиктивный" адресат в автобиографии И. фон Вангенхайм "Mein Haus Vaterland. Erinnerungen einer jungen Frau", ориентированной на молодежную читательскую аудиторию. Авторское повествование в этом ТМТ буквально пестрит "сигналами постоянного читательского присутствия" [ср.: 4,с.9], которыми, среди прочего, часто становятся "воспроизведенное" или "разгаданное" читательское слово (см.пример 1), "условно-читательские реакции" (пример 2), а также ответные действия на них автора (пример 3):
1. In der Schule ist die Ermudung der Kinder durch Langeweile das Hauptproblem.
"Nun", wirst du kluger Leser sagen, "dann mu? man eben eine bessere Schule machen..." Richtig! Das mu? man machen... Wir tun es ja heute bereits (5, S.182).
2. Du wirst erraten, lieber Leser, da? wir nun bei letzten Absatz dieses ersten Bandes meiner Erinnerungen angelangt sind... [Ebd.,S.483].
3. Und nun, lieber Leser, da du neugiring bist, nehme ich dich beiseite und flustere dir etwas ins Ohr...[ Ebd., S.442].
В отдельных случаях контуры единичного "друга" в повествовании расплываются, претворяясь в потенциально возможных как "друга", так и "подругу", что обусловлено изначальной ориентацией повествующего субъекта на юношескую читательскую аудиторию смешанного характера. Подобная дифференциация адресата осуществляется в рамках номинативной цепочки mein Freund - meine Freundin, члены которой могут противопоставляться друг другу или же объединяться автором, что ведет к референциальной соотнесенности с "фиктивным" читателем местоимения 2-го л. мн. ч. ihr:
Sollte diese Feststellung zu deiner Zufriedenheit ausgefallen sein, mein Freund oder meine Freundin, dann mu? ich jedoch noch mehr sagen... [Ebd.,S.391]:
Und das ist auch eine Selbstverstandlichkeit, wie du, mein Freund, und du, meine Freundin, bei mir und meinem Charakter sicher vorausgesetzt hast. Und darin tauscht ihr euch auch nicht. [Ebd.,S.483].
Особым типом "фиктивного" читателя можно, далее, считать читателя -"спутника", или "двойника", неотступно, как тень, следующего за повествователем и неразрывно связанного с ним в едином авторском wir. Появление данного wir характерно прежде всего для тех текстовых фрагментов, где повествующий субъект, осуществляя в функции рассказчика-организатора текстового пространства "режиссуру" повествования, предвосхищает дальнейшие события в форме проспективного отвлечения или после очередного забегания вперед возвращается к тому исходному моменту, в котором им был прерван ход сообщения о прошлом. В этом плане представляет интерес один из эпизодов автобиографии Кл.Манна “Der Wendepunkt. Ein Lebensbericht”, когда автор, сопровождая собственное проспективное отклонение ироническим самоупреком и вновь возвращаясь к событийному пласту повествования, в свойственной ему "кинематографической" манере как бы "прокручивает назад" некую умозрительную пленку, на которой в его сознании живо запечатлелось описываемое событие:
Aber ich greife schon wieder vor, eine Unart, die ich mir so selten wie irgend moglich gestatten sollte. Wir schreiben noch nicht 1939, sondern 1935 oder 1936; Schwarzschild hat mich noch nicht als Soldling des Kreml entlarvt, sondern sitzt heiter mit mir beim Dejeuner in einem guten ungarischen Restaurant... [6, S.406].
Наконец, во многих ТМТ нередко встречается "объективированный" вариант "фиктивного" читателя, к которому повествователь постоянно апеллирует в косвенных речевых актах, как это, в частности, происходит на протяжении всего повествования в автобиографии Т.Фонтане "Meine Kinderjahre. Autobiographischer Roman" (ср.: Wie der Leser schon aus der Kapiteluberschrift entnehmen wird...; In dem bis hirher dem Leser vorgefuhrten... Zeitabschnitte... и т.п.). Мы полагаем, что в данной ситуации речь может идти, в известном смысле, о своеобразной "материализации" "идеального" читателя, поскольку подобный читатель становится непосредственной составляющей поверхностной структуры ТМТ, соотносясь, по сути дела, с обобщенной "читательской идеей" и служа автору прежде всего для акцентуации наиболее важных моментов,касающихся семантического и структурно-композиционного уровней текста.
Встречающаяся в ряде случаев периодическая или эпизодическая объективация какого-либо из названных выше конкретных типов "фиктивного" читателя в ТМТ может быть вызвана несколько иными причинами. Иногда повествующий субъект, не навязывая читателю своего мнения по определенному вопросу в прямом речевом акте из "соображений вежливости", именно таким образом пытается убедить его в итоге принять авторскую точку зрения, что наблюдается в одном из фрагментов уже упомянутой автобиографии И.фон Вангенхайм, где на смену читателю -"другу" временно приходит объективированный читатель:
Der Leser wird mit mir ubereinstimmen, da? diese Bemerkung die ungeschickteste aller moglichen Bemerkungen war [5, S.140].
С другой стороны, объективация "фиктивного" адресата, ведущая в результате к разрушению атмосферы доверительности и интимности общения и служащая проявлением увеличения дистанцированности повествователя от читателя, порой возникает в повествовании вследствие "реплик" или определенных "реакций" этого читателя, которые в той или иной степени не соответствуют ожиданиям повествующего субъекта. Тогда "фиктивный" адресат становится временным "оппонентом" повествователя, подтверждением чему может служить очередной эпизод из автобиографии И.фон Вангенхайм, в котором читатель "отваживается проявить некоторое недоверие к содержанию воспринимаемой информации. Моделируемая автором реакция сомневающегося читателя, выражающаяся лингвистическими (прямая речь) и паралингвистическими средствами (поведение),подвергается открытой оценке со стороны повествователя, что проявляется в употреблении им глаголов schnaufen, murmeln и модальных "штрихов" ein wenig (grubelnd), ein bi?chen (unwillig):
Ich kann mir vorstellen, da? der Leser jetzt doch ein wenig grubelnd innehalt, ein bi?chen unwillig schnauft und murmelt: "Moment mal! Jetzt ist das gute Kind immerhin erst elf Jahre alt. Ist das nicht ein bi?chen fruh alles? Nicht etwas zuviel BewuBtheit in all dem, was mir hier erzahlt wird?"[ 5, S.158].
Дополнительно укажем, что при полном исчезновении из авторского повествования номинации Leser (или ее синонимов) индикация фактора "фиктивного" адресата может осуществляться в форме разного рода косвенных обращений, эксплицированных рядом местоимений неличного характера типа jeder, jemand, viele, manche и т.д. Наиболее часто в подобной роли выступает неопределенно-личное местоимение man, тяготеющее к функционированию в составе парентетических включений, например:
Felix war ein...kluger und liebenswurdiger Hausherr, seine Gattin Julie - man erinnert sich ihrer noch aus einem fruheren Kapitel - waltete still und fraulich mild in Kuche, Haus und Garten... [7, S.330].
Таким образом, достаточно убедительным представляется тот факт, что отношения автор -"фиктивный" читатель в писательских воспоминаниях, отличаясь определенным разнообразием, тем не менее могут быть сведены к трем основным формам своего проявления, соотносимым с установленными нами типами "контактного" повествователя и "фиктивного" адресата в данных текстах:
типу "в меру контактного" повествователя условно соответствует тип читателя -"спутника", типу "естественно контактного" повествователя - образ читателя -"собеседника" или объективированного читателя, а с типом "чрезвычайно контактного" повествователя коррелирует тип-портрет читателя "друга". Необходимо упомянуть, что при определенных условиях в ТМТ на фоне стабильного типа повествователя довольно лабильный тип читателя -"спутника", а также разновидности объективированного читателя могут эпизодически замещать упомянутые типы "фиктивного" читателя.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Воробьева О.П. Лингвистические аспекты адресованности художественного текста (одноязычная и межъязычная коммуникация): Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 1993.
2. Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Изв. АН СССР. Серия лит. и языка. 1981. Т. 40. Вып. 4.
3. Feuchtwanger L. Der Teifel in Frankreich. Erlebnisse. Berlin u. Weimar, 1982.
4. Воронович О.Ф. Проблема читателя в творчестве В.Г.Короленко: Автореф. дис. канд. филол. наук. Харьков, 1992.
5. Wangenheim I von. Mein Haus Vaterland. Erinnerungen einer jungen Frau. Halle(Saale), 1962.
6.  Mann Kl. Der Wendepunkt. Ein Lebensbericht. Berlin u. Weimar, 1979.
7.  Schnitzler A. Jugend in Wien. Eine Autobiographie. Berlin u. Weimar, 1985.

И.Ю. Иеронова

СЕМИОТИЧЕСКИЙ СТАТУС ПУНКТЕМЫ "СКОБКИ" В СИСТЕМЕ ПАРАГРАФЕМНЫХ СРЕДСТВ ФРАНЦУЗСКОГО ЯЗЫКА

В связи с тем, что скобки определяются как релевантный признак парантезы (любой сегмент текста, заключенный в скобках), представляется необходимым рассмотреть роль скобок в системе параграфемных средств французского языка и определить их функции в построении письменного дискурса, а также установить коммуникативное значение. Говоря о системе параграфемных средств, мы сознательно не употребляем термин "пунктуация", поскольку считаем, что первый термин шире и включает в себя пунктуацию как неотъемлемый компонент. Так, уже во французских грамматиках XVIII в. некоторые лингвисты относили к пунктуации и абзац (красная строка). Н.Бозе рекомендовал пользоваться этим знаком в тех случаях, когда читателю необходимо было сделать дыхательную паузу, "отдохнуть" в середине длинного синтаксического периода, а также для различения отдельных частей высказывания, имеющих законченный смысл [1]. Сходную точку зрения на роль абзацного отступа высказывает и Г.Н. Акимова,она также считает, что изменчивость пунктуационной системы - естественный процесс, который связан с развитием различных типов прозы (внутрилингвистические факторы) и с экстралингвистическими факторами (влияние кинематографа, кадрированность в подаче информации и т.д.). Все это приводит к появлению новых знаков пунктуации, к эволюции их функций [2].
Параграфемные средства языка появились в письменной речи, принципиальной особенностью которой, по сравнению с ее устной формой, Н. Каташ считает преобразование линейной цепочки, развертывающейся во времени, в цепочку, которая развертывается в пространстве. Это преобразованное графическое пространство включает в себя единицы трех уровней: уровень слова, уровень фразы (предложения), уровень текста [3]. С этим утверждением можно согласиться, но при одном уточнении: устная речь - это не "линейная цепочка", так как ей присуща полисубъективность, а следовательно - многоплановость и многомерность, коммуникантам приходится постоянно корректировать свои тезаурусы (общие фоновые знания о ситуациях, событиях, фактах и т.д.), что выражается в переспросах, перебивах, вопросах, репликах, комментариях. Это приводит к тому, что устной речи свойственна ретардация и антиципация, которые изменяют движение вектора времени (оперативного времени - термин Г. Гийома) [4], придают ему зигзагообразный характер. Письменная форма речи, представляя собой определенную модификацию, использует для этой цели особую семиотическую систему параграфемных средств, которая в значительной мере способствует формированию и упорядочиванию графико-звучащей последовательности словесных знаков в особым образом организованный план выражения текста. В этом плане, как считает В.А. Бухбиндер, текст состоит из разнородных единиц, куда входят не только традиционные единицы как текстостроительный материал, но и компоненты текстообразующего характера, имеющие текстовую направленность, при этом он выделяет два яруса: 1) текстостроительный материал, организованный по принципу соподчинения языковых единиц; 2) текстообразующие факторы и компоненты, соединяющие этот материал в составе высказывания [5]. К последнему ярусу следует отнести,на наш взгляд, и параграфемные средства, ибо они выполняют в тексте очень важные функции: соединительную (интегративную), выделительную (актуализирующую) и делимитативную (разделительную). Кроме того, как отмечает Н. Каташ, эти средства соотносят "звучащую форму" дискурса с его письменной реализацией (указание пауз, создание ритма, мелодики), а также способствуют выражению семантико-стилистических оттенков речевого произведения, которые могут быть как необходимыми, так и избыточными по отношению к информации, заключенной в графико-звучащей последовательности текста, выраженной буквенно-словесными знаками [6].
При таком понимании системы параграфемных средств естественно возникает вопрос, каков статус этой семиологической системы, можно ли признать параграфемный элемент полноценным знаком, обладающим собственным значением. По этому поводу существуют различные точки зрения. Так, М.В. Никитин считает, что паралингвистические средства, к которым он относит и графические, представляют собой размытую пограничную область между знаками и незнаками. Однако он не отрицает роль паралингвистических средств в формировании эксплицитного значения высказывания, которое складывается, по его мнению, из двух частей: семиотического и семиоимпликационного, включая паралингвистический компонент, который является его составной частью [6]. Другая точка зрения представлена в работах Н. Каташ по французской пунктуации, она рассматривает параграфемный элемент как двусторонний знак - “пунктему”, обладающий означающим и означаемым [3]. Эту же мысль разделяет и К. Турнье, который сравнивает этот элемент с идеограммой [7]. Представляется, что это действительно двусторонние знаки, ибо им присущ элемент конвенциональности, не говоря уже о том, что в европейских языках это, очевидно, универсальная семиотическая система. Более того, они обладают особыми коммуникативными значениями, которые несут информацию о коммуникативной структуре высказывания, о назначениях и целях коммуникации, поясняют коммуникативный процесс и его участников. Вместе с другими коммуникативными значениями (грамматическое лицо, актуальное членение, коммуникативный тип предложения) коммуникативные значения параграфемных знаков составляют предмет коммуникативной семасиологии и находятся в тесной корреляции с супрасегментными средствами, ибо, фактически, на письме параграфемные средства являются и маркерами интонации, а интонация, как известно, относится к специфическим выразителям речевой структуры предложения. Предложение в речи - это предложение в контексте, в речевой ситуации, где оно, как справедливо замечает Г.А. Золотова, приобретает дополнительные функции [8]. Под дополнительными речевыми функциями она понимает композиционно-синтаксическую и экспрессивно-оценочную. При этом под композиционно-синтаксической функцией понимается не просто движение от известного к неизвестному, а отражение общей логики развития мысли в данном речевом контексте, место определенного предложения в сложном синтаксическом целом. Движению общей логики развития мысли, расчленению ее на отдельные сегменты, составляющие ситуацию, связыванию/несвязыванию их между собой способствуют параграфемные средства, в том числе и скобки. Фразообразующие и текстообразующие функции скобок особенно заметны в эпистолярных текстах доклассического периода, что объясняется общим состоянием развития синтаксиса в этот период и относительно свободным порядком слов в предложении. В тех случаях, когда парантеза не относилась непосредственно к тому члену предложения, после которого она появилась в структуре ССЦ, а соотносилась по смыслу со всей предыдущей частью в целом, скобки выполняли очень важную функцию, обозначая границы парантезы, делимитируя заключенный в них сегмент. Снять скобки в таких случаях и заменить их другими знаками препинания (парные запятые) было невозможно, ибо это могло привести к искажению смысла, особенно если учесть, что запятая и точка с запятой являются односторонними знаками. Синтаксические периоды XVI в., построенные по образцу латинских, с их значительной протяженностью были и без того ими перегружены.
Кроме того, уже в XVI в. скобки в диалогах могли сигнализировать о смене повествователя, когда в прямую речь персонажа вторгался авторский комментарий, его оценка персонажей, реплики и т.д.
Так, следующий пример хорошо иллюстрирует смену субъекта речи: 1. "-J' ai recu a Noel (pourque ce ne soit pas un symbol au jour de l' an, a dit maman) une petite brosse a habit, vieil argent, decor riche" (Four., 58).
В (1) парантеза включает в себя прямую речь другого персонажа. Парное тире, в отличие от скобок, никогда не сигнализирует о смене субъекта речи, это всегда тот же самый повествователь. Такой вывод был сделан французскими лингвистами Ж. Пиншон и М. Морель после исследования функций скобок и парного тире на материале диалогов в современных французских романах. Таким образом, в диалоге употребление этих знаков при оформлении включенных единиц на коммуникативном уровне составляет оппозицию по релевантному признаку - тот же самый субъект речи/другой субъект речи. Однако указанные лингвисты отмечают, что употребление этих знаков полностью не кодифицировано в современном французском языке [9]. Причина этого явления кроется, как считает К. Грюаз, в том, что вариативность в колебаниях узуса употребления знаков препинания отражает различные концепции культуры, коллективного сознания и обозначает переход от культуры "голоса и уха" к культуре "глаза и книги" [10]. Говоря другими словами, это постепенный переход от традиций устной эпической литературы к традициям и культуре прозаической литературы.
Следующий существенный момент связан с установлением тех принципов, на которых строится французская пунктуация. Во французской лингвистике не существует единого мнения на этот счет. Становление французской пунктуации и основные этапы ее развития показывают, что она покоится на трех принципах: интонационном, структурном и семантико-стилистическом. Однако в последнее время интонационный принцип подвергается переосмыслению и рассматривается либо как выражение коммуникативного синтаксиса - актуальность членения предложения и информативной значимости его компонентов [11], либо как выражение субъективно-модальных значений с подчеркиванием авторской позиции [12]. Это переосмысление, на наш взгляд, связано с развитием нового типа прозы, который Н.Д. Арутюнова назвала "актуализирующей". Отсюда - повышение роли интонации. По нашему мнению, все три принципа, которые мы отметили выше, играют определенную роль в функционировании сложной семиотической системы параграфемных средств, однако состояние синтаксиса и развитие литературного языка изменяют их соотношение. Так, современное состояние этой системы явно отражает изменения, происходящие во французском языке, что проявляется как в новых функциях пунктем, так и в изменении частотности их употребления. Как отмечает А. Лоренсо, точка с запятой стала "бедным родственником" пунктуации, а ее функции взяли на себя такие знаки, как скобки, парное тире [13]. Заметно расширились функции скобок: практически они употребляются во всех функциональных стилях языка. В связи с тем, что заметно возрастает роль интонации в "актуализирующей прозе", на первый план выходит коммуникативно-прагматический принцип французской пунктуации, что приводит к изменению и переакцентуации функций скобок. Их фразообразующие и текстообразующие функции отходят на второй план, они приобретают новую коммуникативно-прагматическую функцию актуализации коммуникативного лица, которая является результатом трансформации их способности вводить в повествование различных субъектов речи, иерархизировать повествовательные планы текста. Обычно в эпистолярных текстах таким коммуникативным лицом выступает сам автор, ибо эпистолярный текст несет в себе наиболее высокий заряд прагматичности. Носителем информации о событиях, фактах, их оценки является авторское "Я", которое отражает внешний мир в нужном ему ракурсе. Семантика коммуникативного лица - это значение более высокого уровня абстракции, чем номинативное лицо, так как это значение реляционное. Функции реляции осуществляют, на наш взгляд, скобки, так как они указывают на отнесенность сообщения, заключенного в них, к участникам или неучастникам речевого акта. Коммуникативное лицо в общем смысле этого слова выполняет коммуникативно-прагматическую функцию, представляя конкретные возможности актуализации субъекта речи как субъекта сообщения. Способность скобок делимитировать различные синтактико-композиционные отрезки текста приводит к тому, что в них все чаще заключаются авторские отступления различного характера: рассуждение, пояснение, реплики, ремарки и т.д. Поэтому уже в письменном литературном языке классического и постклассического периода они функционируют в качестве маркера коммуникативного лица. Можно сказать, что скобки сигнализируют о семантическом пробеле в поверхностной структуре высказываний, включающих парантезы, который представляет собой различные модификации исходной предикативной структуры: "Я говорю тебе (вам), что...", семантический коррелянт которой Остин назвал иллокутивной силой [14]. Этот вывод отчасти согласуется с глубинной "перформативной гипотезой" Дж.Росса, согласно которой любое повествовательное предложение содержит в глубинной структуре перформативный глагол, который может появляться/не появляться в поверхностной структуре высказывания. Роль подлежащего (коммуникативного лица) при этом глаголе выполняет местоимение "Я" (субъект речи), роль косвенного дополнения - местоимение "Тебе (Вам)". Это может быть, cчитает Дж. Росс, как реальный объект коммуникации, так и предполагаемый субъект передаваемого знания. Однако в отличие от Росса мы считаем, что в поверхностной структуре высказывания должны быть маркеры этой глубинной перформативной формулы, которая может иметь различные варианты: "Я сообщаю, что...; я поясняю, что..." и т.д. Таким образом, полная стандартная формула парантезы представляет собой конфигурацию следующих компонентов: субъекта речи (коммуникативного лица), модусного предиката, эксплицитным выражением которого могут быть парентетические глаголы различной семантики, объекта коммуникации и диктальной части. Данный вывод опирается на точку зрения А. Вежбицки, согласно которой присутствие или отсутствие в данном высказывании эксплицитного выражения типа "я сообщаю" и т.д. несущественно с точки зрения его семантической структуры. Если можно показать, что выражения этого вида составляют имплицитную, но интегральную часть высказывания (основываясь на показаниях интонации), то оно должно быть включено в семантическое представление этого высказывания [15]. Более того, в текстах XVI в., когда парантеза еще не стала экономичным способом синтаксического изложения, можно встретить различное эксплицитное представление этой формулы: car je ne sais...,car comment puis je autrement nommer..., car je ne parle point de...,j' en crie..., j' allais dire..., je crois..., etc. Такие предложения выступают как исходные, но уже в классический и постклассический периоды, когда парантеза все больше специализируется как способ синтактико-семантической уплотненности высказывания, наблюдается определенная асимметрия между ее смысловыми и тектоническими компонентами. При интонировании этих конструкций акустическими маркерами полной стандартной формулы являются две глубокие значительные паузы, на письме же им соответствуют скобки. Не случайно многие исследователи приходят к выводу, что именно скобки сильнее других парных знаков изолируют помещенное в них сообщение, в частности, такой вывод делает А. Доза. Однако не все французские лингвисты делают различие между употреблением парного тире и скобок, для многих они являются синонимичными средствами, позволяющими как бы вычитать из основного сообщения отдельную его часть, которая не влияет на общий смысл (Тимонье, 1974). Представляется, что такой подход не верен, ибо он ориентирован на формально-грамматическую сторону этого сложного явления синтаксиса, а именно - на эффект сильного обособления, но не учитывает его коммуникативно-прагматическую характеристику.
Таким образом, можно подвести некоторые итоги и обозначить место пунктемы "скобки" в системе параграфемных средств французского языка. На синтаксическом уровне скобки образуют функциональную парадигму с непарными знаками: запятой, точкой с запятой, двоеточием, тире. На семантическом - с парными запятыми. На коммуникативном уровне скобки образуют функциональную парадигму с парным тире, кавычками, точкой, многоточием, абзацным отступом.
Важно отметить, что иногда употребление скобок приписывают сугубо издательской практике, что является заблуждением. Как отмечает К. Грюаз, скобки и восклицательный знак употреблялись еще до начала книгопечатания в Европе. Так, Ж. Энлин (1471) в перечне пунктуационных знаков, которые следует употреблять, приводит скобки. То же мы встречаем в грамматике Тулуза (1472) и в "Грамматографии" Дэтапля (1529).
Становление системы параграфемных средств, расширение сферы ее употребления было связано с развивающимися потребностями письменного общения. Систематизация и кодификация этой системы обусловлены двумя факторами: объективным - усложнение письменной формы речи (развитие синтаксиса, появление новых прозаических жанров) и субъективным - передача намерений пишущего (авторская интенция).

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Значение слов
Соответственно исследование притязаний метафоры на достижение истинного проникновения в реальность
Обладающий новыми категориальными признаками