<<<     ΛΛΛ     >>>   

«Кот из дому — мыши в пляс», — гласит поговорка. Уже 24 февраля в Петрограде произошло первое столкновение бунтовщиков с полицией.
На Невском были убиты люди — как из числа демонстрантов, так и со стороны правительственных войск. Неблаговидную роль сыграли «донцы-молодцы», братавшиеся с бунтовщиками. А последние из-за угла убивали городовых. Бунт против Государя Императора возглавила Государственная (ставшая антигосударственной) Дума. Именно по ее указанию были припрятаны запасы муки, что привело к нехватке хлеба. Тем более, что многие покупали хлеб в избыточном количестве, «на черный день».
В письме от 26 февраля Государыня писала супругу из Царского Села:
«...Необходимо ввести карточную систему на хлеб (как это теперь в каждой стране), ведь так устроили уже с сахаром, и все спокойны и получают достаточно. У нас же — идиоты».
На следующий день Император писал из Ставки: «Нежно благодарю за твое милое письмо. Это будет моим последним. Как счастлив я при мысли, что увидимся через 2 дня! У меня много дела, и потому письмо мое кратко. После вчерашних известий из города я видел здесь много испуганных лиц. К счастью, Алексеев спокоен, но полагает, что необходимо назначить очень энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов: продовольственного, железнодорожного, угольного и т. д. ... Беспорядки в войсках происходят от роты выздоравливающих, как я слышал. Удивляюсь, что делает Павел [Великий Князь Павел Александрович, генерал-инспектор войск гвардии]? Он должен был бы держать их в руках». Сам в высокой степени человек благородный, Император и не подозревал, что Алексееву, которому он всецело доверял, было давно известно о планах заговорщиков совершить переворот. 25 февраля Император издал указ о перерыве занятий Думы до апреля. Однако 27 февраля приказу Императора Дума не подчинилась и организовала временный комитет.
Председатель Думы Родзянко направил главнокомандующим армиями, флотами и начальнику штаба Верховного Главнокомандующего телеграммы следующего содержания: «Временный комитет членов Государственной Думы сообщает вашему высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета Министров, правительственная власть перешла в настоящее время к временному комитету Государственной Думы».
1 марта совет рабочих депутатов, не без участия Керенского и Гучкова, издал преступный приказ № 1, разрушивший дисциплину в армии и приведший к многочисленным жертвам среди офицерства.
Присяга на верность службы Царю и Отечеству гласила:

«РОССИЙСКАЯ ВОИНСКАЯ ПРИСЯГА
Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Его Евангелием в том, что хощу и должен Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности исполнять.
Его Императорского Величества государства и земель Его врагов телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может.
Об ущербе же Его Императорского Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным надо мною начальником во всем, что к пользе и службе государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства и дружбы и вражды против службы от присяги не поступать, от команды и знамени, где принадлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду и во всем так себя вести и поступать как честному, верному, послушному, храброму и расторопному офицеру (солдату), надлежит. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий.
В заключение сей клятвы целую слова и крест Спасителя моего. Аминь.»

Еще до отречения Государя был разослан адресованный Главнокомандующим фронтами, в том числе и Великому Князю Николаю Николаевичу, циркуляр Родзянко. Это был документ, свидетельствовавший об измене председателя Думы Государю. Но бунтарское заявление Родзянко не встретило противодействия ни со стороны Главнокомандующих, ни со стороны А. В. Колчака и А. И. Непенина. А ведь их приласкал и назначил на высокие должности Император. У этих борцов «за равноправие евреев и конституцию» хозяевами были масонские ложи, а не Царь, который всего полгода назад подписал

«Именной Высочайший указ
Правительствующему Сенату
1916 года 6 сентября

Нашему вице-адмиралу Непенину Всемилостивейше повелеваем быть командующим флотом Балтийского моря.
Правительствующий Сенат к исполнению сего не оставит учинить надлежащее распоряжение.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:
 «НИКОЛАЙ»

Узнав о мятеже в Петрограде, измене конвоя и Великого Князя Кирилла Владимировича, покинувшего с батальоном Гвардейского Экипажа больных Царских детей и Императрицу, остававшихся в Александровском дворце, 28 февраля Государь отправил генерал-адъютанта Н. И. Иванова с войсками в Петроград навести там порядок. Сам же поехал в Царское Село. На станции Малая Вишера его поезд задержали под тем предлогом, что впереди разобран путь. Пришлось ехать в Псков, где находилась штаб-квартира главнокомандующего Северным фронтом генерал-адъютанта Рузского, как выяснилось, активного участника заговора. Вместо того, чтобы помочь Государю провести спешные преобразования согласно программе, разработанной в Ставке 27 февраля (речь шла о даровании «ответственного министерства»), тот, обращаясь к свите Государя, желчно сказал:
— Теперь уже поздно. Я много раз говорил, что необходимо идти в согласии с Государственной Думой... Меня не слушали...
— Вы видите, мы стоим над пропастью. Только на вас и надежда, — увещевали его свитские. В ответ они услышали циничное:
— Теперь надо сдаваться на милость победителя.
Под «победителем» он подразумевал Госдуму, которая сама была пешкой в игре совдепа и левых сил. Что произошло далее, видно из следующей записи:

«Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц.-дем. партия в лице рабочего комитета, — записал в дневнике 2-го марта Император. — Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!»

Почему Государя не выпускали из Пскова, ясно: приехав в Ставку до отречения, он мог бы опереться на верные ему войска. Расчет предателей был точен. Однажды дав слово, Царь не мог изменить ему.
Но неужели Государя окружали одни лишь предатели? Нет. Были и верные своему Царю генералы. Узнав из телеграфных сообщений об отречении Государя, генерал-лейтенант граф Федор Артурович Келлер, командир 3-го конного корпуса, собрал представителей от каждого эскадрона гусар и драгун и от каждой казачьей сотни, которые входили в его корпус. Обращаясь к кавалеристам, он сказал: «Я не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю: «3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от Престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя». Телеграмму эту Государь получил лишь после своего ареста. В ответ на призыв генерал-лейтенанта барона К. Маннергейма, начальника 12-й кавалерийской дивизии, «пожертвовать личными убеждениями для блага армии» граф Келлер твердо заявил: «Я христианин. И думаю, что грешно менять присягу».
Верным присяге, данной своему Царю, оставался двадцатитысячный гарнизон Гатчины, не допускавший к себе агитаторов. Лица, самочинно распоряжавшиеся в МПС (бубликовы и другие предатели), дрожали от мысли, что генерал-адъютант Иванов, отправленный Государем на усмирение мятежа в столицу и стоявший на станции Семрино с Георгиевским батальоном, прорвется к Гатчине и встанет во главе гарнизона... 2 марта по распоряжению захвативших в МПС власть изменников были повалены товарные поезда, преградившие путь эшелону. «Заслуга Лебедева [осуществившего диверсию], должна быть занесена в скрижали истории. «Пахло виселицей», — вспоминал, уже находясь в эмиграции, один из предателей-железнодорожников.
Отказался изменить Императору и Свиты Его Величества генерал-майор граф Георгий Георгиевич Менгден, бывший командир Кавалергардского полка, заведовавший пунктом слабосильных лошадей, расположенным в Луге. Команду пункта составляли кирасиры, гусары и кавалергарды, выписанные из лазаретов после ранений и болезней. 1-го марта предатели и провокаторы хотели заставить графа отречься от Царя. «Я присягал Государю и Ему не изменю», — заявил рыцарь. Графа Менгдена вытащили на улицу и там закололи штыками. Конно-гренадер полковник Николай Николаевич Эгерштром и лейб-гусар поручик граф Владимир Константинович Клейнмихель, жившие отдельно от остальных офицеров, были вытащены солдатней из дома и заколоты рядом с телом графа Менгдена. Остальных офицеров взяли к себе в казарму кавалергарды и не выдавали толпе. Унтер-офицер Гапионок твердо заявил бунтовщикам: «Вместе с нашими офицерами служили, вместе и помирать будем!» И мятежники отступили.
Увы, «соавторами» «великой и бескровной» были многие высшие военачальники Русской Императорской армии. Одно из немногих исключений составлял генерал-адъютант Николай Иудович Иванов. По словам протопресвитера армии о. Георгия Шавельского — ярого сторонника В. К. Николая Николаевича, масона, Иванов родился в Сибири в семье ссыльного каторжника. Сын каторжника оказался благороднее Великих Князей и генерал-адъютантов, предавших Царя. Не был образцом преданности Государю и его памяти и сам о. Шавельский. Вот что он пишет о Царе — главе Русской Православной церкви: «Когда... стало известно, что 23 февраля [1917 г.] Государь возвращается в Ставку, чины Ставки, особенно старшие, совсем не обрадовались, — приходилось слышать: «Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было».
Ложь духовного лица о всеобщем враждебном отношении к Верховному Главнокомандующему опровергает историограф генерал Д. Н. Дубенский: «После слов генерал-адъютанта Рузского: «Теперь надо сдаваться на милость победителя [т.е. Думы] начались возражения, негодования... просьбы помочь Царю в эти минуты и не губить отечества... После разговора с Рузским мы стояли... как в воду опущенные... Надежда, что ближайший главнокомандующий Северного фронта поддержит своего Императора, очевидно, не осуществится. С цинизмом и грубой определенностью сказанная Рузским фраза: «Надо сдаваться на милость победителя» все уясняла и с несомненностью указывала, что не только Дума, Петроград, но и лица высшего командования на фронте действуют в полном согласии и решили произвести переворот. Прошло менее двух суток, т. е. 28 февраля и день 1 марта, как Государь выехал из Ставки [в Царское Село], и там остался Его генерал-адъютант начальник штаба Алексеев, и он знал, зачем едет Царь в столицу, и оказывается, что все уже сейчас предрешено и другой генерал-адъютант, Рузский, признает «победителей» и советует сдаваться на их милость.
Чувство глубочайшего негодования, оскорбления испытывали все. Более быстрой, более сознательной предательской измены своему Государю представить себе трудно... Ведь Государь очутился отрезанным от всех. Вблизи находились только войска Северного фронта под командой того же генерала Рузского, признающего «победителей».
Генерал-адъютант К. Д. Нилов был особенно возбужден, и когда я вошел к нему в купэ, он, задыхаясь, говорил, что этого предателя Рузского надо арестовать и убить, что погибнет Государь и вся Россия... «Только самые решительные меры по отношению к Рузскому, может быть, улучшили бы нашу участь... Царь не может согласиться на оставление трона. Это погубит всю Россию, всех нас, весь народ. Государь обязан противодействовать этой подлой измене Ставки и всех предателей генерал-адъютантов... Есть верные люди, войска и не все предатели в России»...
При <...> первом продолжительном свидании Рузского с Государем <...> определилось создавшееся положение. Рузский в настойчивой, даже резкой форме доказывал, что для спокойствия России, для удачного продолжения войны Государь должен передать престол Наследнику при регенстве брата своего Великого Князя Михаила Александровича. <...> Рузский повторил то, что сказал ранее... — «о сдаче на милость победителя» и о недопустимости борьбы, которая, по его словам, была бесполезна, так как и высшее командование <...> против Императора. Государь редко перебивал Рузского. Он слушал внимательно, видимо сдерживал себя. Его Величество указал, между прочим, что он обо всем переговорил перед своим отъездом из Ставки с генералом Алексеевым, послал Иванова в Петроград. «Когда же мог произойти весь этот переворот?» — сказал Государь. Рузский ответил, что это готовилось давно, но осуществилось после 27 февраля, т. е. после отъезда Государя из Ставки...»
«Перед Царем, — продолжает генерал Дубенский, — встала картина полного разрушения его власти и престижа, полная его обособленность, и у него пропала всякая уверенность в поддержке со стороны армии, если главы ее в несколько дней перешли на сторону врагов Императора».
«Если я помеха счастью России и меня все стоящие ныне во главе ее общественных сил просят оставить трон и передать его сыну и брату..., то я готов это сделать, готов даже не царство, но и жизнь отдать за родину. Я думаю, в этом никто не сомневается из тех, кто меня знает», — говорил Государь.
<...> Неужели же я нахожусь в древнем Пскове вместе с Государем Императором и присутствую при обсуждении вопроса об оставлении Царем Российского престола в дни величайшей войны с немцами после того, как этот Царь, ставши предводителем Русской армии, накануне перехода в наступление и вся страна и весь народ уверены, что мы разобьем врага?
Два с половиной года я ежедневно вижу Государя, и все мы, стоящие около него, понимаем, какой это искренний, чуждый малейшей позы, простой, добрый и умный человек. Он не только знает Россию <...> Он всю свою жизнь ей служил <...> без отдыха, забывая свои интересы <...>
Как случилось, что Царь ушел, и вся громадная Россия переходит во власть ничтожных людей, ничем себя не заявивших, кроме упорной, безумной интриги против главы государства в разгар войны, когда чувствовался уже перелом в нашу сторону?» — задавал себе вопрос генерал. И сам себе отвечал: — «И верилось мне в возможность таких речей, о которых шел слух среди лиц, стремившихся к перевороту: «Только теперь возможно свержение Царя, а потом, после победы над немцами, о перевороте в России не придется думать, и власть Государя надолго упрочится у нас».
Изменники решили вырвать победу из рук Помазанника Божия, присвоив ее себе. Но Бог поругаем не бывает. Они не только не добились победы, но даже не сохранили своей власти, а многие и жизни.
Год с небольшим спустя умер М. Алексеев. В апреле 1918 года разорвало на части снарядом Л. Корнилова. В том же 1918 году зарублен красными кавказцами генерал Рузский, брошенный затем в могилу, вырытую им же самим. Причетником в одном из сербских храмов бездарно окончил свои дни Родзянко.
Вскоре после «великой и бескровной» Л. Г. Корнилов стал главнокомандующим Петроградским военным округом, проявив полную солидарность с проводниками идей III интернационала. Бывший царский генерал собственноручно приколол Георгиевский крест к груди унтер-офицера Волынского полка Кирпичникова за его «подвиг»: 27 февраля унтер предательски, в спину выстрелил и убил начальника учебной команды полка штабс-капитана Лашкевича. Впрочем, предательство Кирпичникова не осталось безнаказанным. По приказу генерала Кутепова во время гражданской войны убийца был расстрелян. Несостоявшийся диктатор России — генерал Корнилов — после отречения Государя заявил, находясь в Ставке: «Русскому солдату нужно все простить, поняв его восторг по случаю падения царизма и самодержавия».
Вот что гласит запись в камер-фурьерском журнале:
«8 марта 1917 г. По решению Временного Правительства Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа в 8 часов 45 минут отбыл в Царское Село для приведения в исполнение указа об аресте бывшей императрицы Александры Феодоровны.
В 11 часов утра Главнокомандующий генерал-лейтенант Корнилов, в сопровождении начальника Царскосельского гарнизона полковника Кобылинского, Царскосельского коменданта подполковника Мацнева и некоторых чинов штаба прибыл в Александровский Царско-Сельский дворец и прочел бывшей государыне Александре Феодоровне, которая приняла его в присутствии графа Бенкендорфа и графа Апраксина, постановление Временного Правительства об ее аресте».
Увы, не были образцами преданности своему монарху и высшие морские начальники — такие, как Командующий флотом Черного моря адмирал Колчак и Командующий флотом Балтийского моря вице-адмирал А. И. Непенин. По словам Мельгунова, «Непенин имел какое-то отношение к намечавшемуся перевороту». Ренгартен, капитан 1-го ранга, которого цитирует Мельгунов, сказал «Непенину, что он принадлежит к числу тех..., которые могли бы указать монарху на опасность положения. Адмирал..., подумав, ответил, что прямой, открытый путь невозможен. Известно, что не было, чтобы монарх, проигравший [?] большую национальную войну, оставался на троне. В заключение адмирал сказал...: «Думано об этом, много думано...»
О намерениях Непенина предать своего Государя можно судить и по словам его биографа, контр-адмирала Б. П. Дудорова: «Предстоящее оперативное вскрытие этого нарыва [т. е. революция] принесет с собой благоприятный переворот к оздоровлению страны, а с этим и подчиненного ему [Балтийского] флота», полагал А. И. Непенин.
Но одними из первых жертв «оперативного вскрытия» пали cами его вдохновители. В тот же день, когда Непенин отдал приказ № 260, в котором приветствовал предательское Временное правительство, он был убит. Не монархистами, а его же идейными сообщниками. К сожалению, погибло и много верных присяге офицеров и кондукторов.
Так, 28 февраля на крейсере «Аврора», стоявшем на Неве, был убит его командир, участник Цусимского сражения капитан 1-го ранга М. И. Никольский. Это сделали матросы, подстрекаемые бунтовщиками, проникшими с берега на корабль, хотевшими поднять вместо Андреевского флага красную тряпку — «символ измены, убийств и предательства». Доблестный офицер не позволил им сделать этого и погиб.
Заводилами «углубления революции» были, как правило, призванные из запаса матросы, успевшие побывать в тюрьме и на каторге за былые «подвиги». Уйма таких «ценных кадров» скопилась в Кронштадте. Они-то и разлагали остальных матросов. Вот почему особенно много жертв в феврале и марте 1917 года было в Кронштадте.
1-го марта, как вспоминает один из очевидцев, толпа матросов с винтовками и красными флагами стали обходить корабли, пришвартовавшиеся кормой к стенке. Начатая на берегу расправа над офицерами и унтер-офицерами продолжалась на кораблях. «Матросы» обходили каюты, грабили все, что попадалось под руку: обручальные кольца, часы, деньги. Группу арестованных привели на Якорную площадь, подгоняя их ударами прикладов. Там им показали убитого адмирала Вирена и многих других. Затем, припугнув расстрелом, повели в следственную тюрьму, где уже находились другие офицеры. Матросы, служившие на кораблях, узнав о расправах над офицерами, приходили в тюрьму освобождать своих командиров.
Иную картину рисует кронштадтский старожил Юзеф Шапель со слов своих родителей:

«Матушка... рассказала нам о массовых казнях в овраге видных военачальников. Обреченных на казнь вели через всю Якорную площадь... Они шли молча..., поравнявшись с Морским собором, снимали фуражки и осеняли себя крестным знамением. На краю оврага четверо матросов сбрасывали каждого офицера вниз, стреляя в него...»

Много офицеров погибло в Свеаборге и Гельсингфорсе. Вице-адмирал Непенин, которому доложили, что на линкоре «Император Павел I» и на «Андрее Первозванном» подняты красные флаги и слышна ружейная стрельба: это матросы убивали своих офицеров, ничего не предпринял, чтобы подавить бунт. Единственной силой, способной подавить мятеж, была 1-я бригада линейных кораблей. Однако Непенин, обвинявший Государя в «слабоволии», напыщенно произнес: «Нет, я русской крови не пролью».
И жертвой этого заигрывания с мятежниками пал, как нам известно, сам вице-адмирал.
Лейтенант Павлов, служивший в Гельсингфорсе, уже в эмиграции писал:

«В этот день [4 марта 1917 г.] в морге шпалами накрест были сложены трупы более ста убитых офицеров. Большинство из них были специалисты, товарищи, знакомые, друзья — партнеры в теннис, на бильярде, в шахматы. Откуда было их взять? Кем заменить? Было ясно: в первую голову с флотом Балтики для Германии было кончено».

В «Воспоминаниях офицера», опубликованных за рубежом, контр-адмирал С. Н. Тимирев свидетельствует:

«Достаточно было первого толчка — известия о свержении старой власти, — и Кронштадт оказался во власти разнузданной толпы, которая, даже не прикрываясь никакими лозунгами, приступила к убийствам и грабежам... Большая часть представителей власти и порядка была зверски убита... Все главные начальники, не успевшие скрыться, подверглись сначала издевательствам, пыткам, а затем были убиты. Так погибли Вирен, Бутаков (начальник штаба), Рейн (начальник Минно-Учебного отряда), генерал-майор Н. И. Стронский (командир Экипажа), капитан 1-го ранга К. И. Степанов, Пекарский, Повалишин (командир «Александра II»), Басов (командир «Верного»), Сохачевский, старший лейтенант Ивков, Будкевич, Михаил Висковатов и многие другие. Случайно уцелевшие были заключены по тюрьмам. Затем образовалась власть черни, подонков общества, которые, по своим «лозунгам», ближе всего подходили к будущим большевикам. Эта власть вначале не признавала над собой никакой власти — ни Временного правительства, ни Советов рабочих и солдатских депутатов».

Но ни этой книги, ни других материалов, свидетельствующих о верности морских офицеров и гардемарин Царю, на книжных полках магазинов вы не найдете. Красные архивариусы стоят на страже интересов своих подельников. «Держать и не пущщать» — их девиз и поныне. Автору этих строк удалось прочитать рассказ одного из «гардов» о том, как в течение недели гардемарины Морского Кадетского корпуса одними винтовками отбивались от предателей-матросов и солдат, после чего уехали на юг, чтобы там продолжать борьбу с бунтовщиками.
Сделать выписки или снять копию с этого материала автору этих строк не удалось: недреманное око красно-желтой цензуры помешало его «преступным» замыслам: инструкция Троцкого о революционной пропаганде от апреля 1918 года действует и поныне, в конце 20-го века.
Зато издаются и переиздаются книги советских и постсоветских писателей. Это «Капитальный ремонт» Соболева, бывшего царского офицера, ставшего ярым противником царского флота и его Державного Вождя. В изображении Соболева офицеры — предатели, преступники, подонки, которые то и дело угнетают мудрых и расторопных матросов. В рамках программы «К 300-летию Российского флота» (а это был Российский Императорский флот!) огромными тиражами издана и «Цусима» Новикова-Прибоя — еще во время русско-японской войны, вероломно начатой японцами, состоявшего в членах РСДРП — одной из партий, которые «приближали, как могли» день победы — сначала для микадо (японского императора), а затем и кайзера. В рамках той же программы печатаются псевдоисторические романы Пикуля — большевицкого пропагандиста-недоучки (с первого курса училища его выгнали за неуспеваемость). В своем «Моонзунде» этот писатель-большевик смеет обвинять морских офицеров в предательстве флоту и Родине. А ведь именно ревматросы и ревсолдаты, вдохновляемые эсдеками и эсерами, развалили флот. Пресловутая же Моозундская операция провалилась в результате того, что береговые батареи, команды которых были разложены большевиками, сдались немцам, не произведя ни одного выстрела. Именно офицеры, а не матросы, разучившиеся служить, выполняли на кораблях все обязанности, вплоть до матросских. Подлинную картину событий в Моонзунде нарисовали их участники — уцелевшие офицеры, уехавшие за границу, скрываясь от расправы.
Кто из авторов написал о роли Государя в деле возрождения русского флота после Цусимы, о воспитании им целой плеяды флотоводцев? Кто рассказал о разработке Государем ряда военных операций во время Великой войны? Многим ли из нас известно, что Николаем II была разработана широкомасштабная операция по высадке десанта в Померании? В случае ее успеха операция эта способствовала бы резкому перелому а, возможно, и скорому окончанию войны. Однако флотские высшие чины, чаще всего руководствовавшиеся указаниями масонских лож, а не распоряжениями своего Государя, помешали ее осуществлению.
«Душа, честь Российского флота, его традиции не погибнут, доколе будет жива память о них и — мы твердо верим в это — возродятся в скором времени на обновленном Российском флоте под старым Андреевским флагом», — мечтал еще в 1929 году капитан 2-го ранга Б. В. Карпов, как и многие тысячи русских офицеров, матросов и солдат, оказавшийся после братоубийственной гражданской войны за пределами Родины. Действительно, древний Андреевский флаг вновь развевается на (уцелевших) российских кораблях. Однако в остальном на флоте (как и в армии), если что и изменилось, то лишь в худшую сторону. По-прежнему корабли, как и высшие учебные заведения носят имена истребителей русского офицерства — Ленина, Дзержинского, Фрунзе и прочих. Не существует ни надежного финансирования (свидетельством тому — трагедия АПЛ «Курск»), ни даже доктрины — ни морской, ни военной.
Отступив от своего Царя — Помазанника Божия — не отступились ли мы и от Господа? «Кровь Их Величеств все еще лежит на этой стране [Франции] — писал Николаю II кайзер Вильгельм II в 1895 году. — Посмотри на нее, была ли она с тех пор когда-либо счастлива и спокойна? Не шла ли она от кровопролития к кровопролитию?»
Все, о чем писал кайзер, может быть отнесено и к России.

* * *

«Коленопреклоненно» умолявший Государя отречься Великий Князь Николай Николаевич слукавил: он утаил от Царя заверение генерала Н. Н. Юденича, командующего Кавказским фронтом, о том, что Кавказская армия всецело на стороне Государя Императора. Если бы об этом стало известно Николаю II, а затем и Главнокомандующим фронтами, то те, возможно, подумали бы, прежде чем решиться на измену. Дворцовый комендант, В. Н. Воейков вспоминает: «О кругозоре Великих Князей можно судить по вопросам, которые они задавали тому же М. В. Родзянко: «Когда же произойдет революция?» Играя в революцию совместно с представителями общественной оппозиции, некоторые Великие Князья широко открывали им двери своих дворцов: они в большинстве случаев совершенно не понимали, до чего доведет их эта игра». А игра эта, как мы знаем, для многих из Великих Князей оказалась трагичной.
Император Николай II долго сопротивлялся требованиям своих родственников и «прогрессистов» допустить к власти «министерство, ответственное перед палатами». Он упорно не желал отрекаться. «Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага России, Я готов на это. Но Я опасаюсь, что народ этого не поймет. Мне не простят Старообрядцы, что Я изменил клятве в день Священного Коронования; Меня обвинят казаки, что Я бросил фронт», — говорил Государь, прочтя телеграмму Родзянко, сообщавшего Императору о том, что был вынужден назначить новое правительство.
Но Император был живой человек, семьянин, дети и жена которого, остававшиеся в Царском Селе, могли пасть жертвами изменников. Видя, что его ближайшее окружение осудило его и принесло в жертву так называемой «общественности» — то есть врагам Царской власти — Николай II понял: несмотря на то, что он — Верховный Главнокомандующий, рассчитывать ему не на кого. Понял, что все его усилия привести Россию к победе, а русский народ к процветанию, напрасны. А. А. Танеева (Вырубова) вспоминала слова Государя после отречения, к которому его принудили клятвопреступники:

«Если бы вся Россия на коленях просила его вернуться на престол, он бы никогда не вернулся. Слезы звучали в его голосе, когда он говорил о своих друзьях и родных, которым он больше всех доверял и которые оказались соучастниками в низвержении его с престола. Он показал мне телеграммы... генералов, членов его семьи, в том числе и Николая Николаевича: все просили Его Величество на коленях, для спасения России отречься от престола. Но отречься в пользу кого? В пользу слабой и равнодушной Думы? Нет, в собственную пользу!»

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Русское государство
Ваше величество
Не доезжая петрограда у платформы воздухоплавательный парк поезд с телом распутина был остановлен
Принесена была присяга государю императору
Великого князя дмитрия павловича