<<<     ΛΛΛ     >>>   

Иммиграция как источник занятости людей на низкооплачиваемых
работах существует во всяком капиталистическом обществе. То, что
происходит во Франции, происходит и в других развитых странах
Европы. Даже в перенаселенной Бельгии неблагодарную работу выпол-

186               Глава вторая. Население с Х века до наших дней

няют марокканцы, хотя сами бельгийцы едут на заработки во Францию.
Итальяцы уже больше ста лет регулярно переселяются в Соединенные
Штаты и в Южную Америку и до сих пор охотно едут на работу в
Германию или Швейцарию, но при этом на рыбных промыслах в
Сицилии трудятся тунисцы, ливийцы, эритрейцы... Так же обстоит дело
в США, в Канаде, в промышленно развитых областях Южной Америки
и Австралии - неквалифицированная рабочая сила, «голые муску-
лы» "^, набирается либо за границей (внешний пролетариат, о котором
пишет Тойнби и который можно эксплуатировать даже издали) "*, либо
внутри страны. Не так ли обстоит дело и в крупных промышленных
центрах Советского Союза, где на заводах работают люди некоренной
национальности?

На самом деле, иностранная иммиграция довольно точно воспроиз-
водит внутренние передвижения населения во Франции в XIX веке и
даже в начале XX века. Промышленность тех времен нашла своих
пролетариев - с которыми обращались более жестоко, чем обращаются
ныне,- в лице иммигрантов из сельской местности. Позже их постепен-
но вытеснили иностранцы - теперь уже они стали выполнять самую
тяжелую работу в промышленности. Они же на первых порах частично
заполнили бреши, образовавшиеся в деревне (поляки и украинцы на
севере и в Эпе около 1925 года). Опустошения второй мировой войны и
подъем в течение «славного тридцатилетия» привели к тому, что рабо-
чую силу пришлось набирать за границей.

Рабочие-иностранцы часто живут весьма убого. Чтобы удостове-
риться в этом, достаточно, увы, заглянуть в трущобы, подвалы, бидон-
вили... Эти бидонвили, которые еще недавно, в 1939 году, располагались
на линии бывших парижских укреплений, отодвинулись за ближние
пригороды до таких далеких постов, как Мант-ла-Жоли. В департаменте
Верхняя Сена в 1980 году насчитывается 220 000 иммигрантов, то есть
15 процентов населения... Один из них, пятидесятишестилетний камен-
щик из Алжира Мохаммед Педжаи, проживший тридцать пять лет во
Франции, говорит: «После того, как я построил столько домов для
французов, было бы справедливо дать мне наконец бесплатную квар-
тиру» "°. Но разве муниципальное жилье, кстати, отнюдь не бесплат-
ное, рассчитано на семьи, где восемь-девять детей? Могут ли эти семьи
«жить, как буржуа»? Для них следовало бы строить коттеджи; их и
строят - один вместо сотни или даже тысячи. Кто не помнит гуманных
заявлений Жака Шабан-Дельмаса, главы правительства при Жорже
Помпиду, обещавшего разрушить бидонвили, словно при настоящем
положении дел эти благие намерения осуществимы. Вы разрушаете

III. Проблемы последнего времени                      187

один бидонвиль, хорошо, но чуть дальше тут же появляется другой. Они
растут как «макумбос» или «фавеллас» в Бразилии. Тем более что
начало третьей волны иммиграции в 1956 году застало Францию врас-
плох - она была не готова принять иностранцев. Пришлось как-то
изворачиваться, но безуспешно и в ущерб для вновь прибывших.

Так что стоит ли сейчас, когда происходит экономический спад,
обвинять этих рабочих в том, что они получают свою долю пособий по
безработице? Упрекать в том, что своей высокой рождаемостью они
способствуют дефициту социального обеспечения? Эти обвинения, веро-
ятно, несправедливы. Но даже будь они обоснованны, все равно так
ставить вопрос не следует. Иммигранты, давно живущие в нашей
стране, внесли свой вклад в развитие экономики Франции, в обуржу-
азивание части нашего пролетариата, в повышение общего уровня
жизни. И если всем нам приходится за это платить тем или иным
образом, пусть даже небольшим уменьшением нашей покупательной
способности, то это вполне справедливо ^"'.

Проблема расизма. Несчастье заключается в том, что экономический
кризис разжигает расовый конфликт. Он особенно обостряется в облас-
тях, где две плотные этнические группы, например французы и выход-
цы из Северной Африки, сталкиваются лицом к лицу, живя бок о бок в
одинаковой нищете, но при этом не смешиваются и отстаивают, часто
силой, свои национальные особенности.

Старая, вечно живая проблема. Она происходит от «инакости», то
есть от чувства присутствия другого, чужого человека, который отрица-
ет ваше собственное «я», вашу личность до такой степени, что эта рознь,
истинная или мнимая, вызывает с одной и с другой стороны тревогу,
презрение, страх, ненависть... Неужели для нашего существования нам
необходимо противопоставлять себя другому? Национализм разобщил,
разъярил Европу. Нам, французам, случалось ополчаться на испанцев,
англичан, немцев... И эти господа платили нам взаимностью. Красный
воротничок на мундирах прусских офицеров в 1815 году означал, по их
словам, «кровь французов», Franzosen Blut. А самое жестокое выраже-
ние, какое изобрела национальная рознь, это, наверно, презрительное
speak white - говорите же, как белые люди,- так говорили англичане
жителям французской Канады, причем не в шутку, а всерьез.

Все это кажется вам смешным? Но всякая эпоха несет с собой воз
нечистот, глупостей, предрассудков, которые современники разделяют,
даже не всегда отдавая себе в этом отчет. Вот почему книга Натаниэля

188

Вейля «Карл Маркс - расист» "^ забавляет, но не убеждает. Вейль
читает письма и труды Маркса таким образом, что тот предстает «защи-
тником рабства»: «Без рабства,- пишет он,- Северная Америка, страна
наиболее быстрого прогресса, превратилась бы в патриархальную стра-
ну» (фразу эту, кстати, можно понимать по-разному). Кроме того, Маркс
у Вейля - колониалист, отстаивающий превосходство белых над не-
белыми. В 1849 году, когда «американцы» отбирают у мексиканцев
Калифорнию, он пишет: «Ничто в истории не совершалось без наси-
лия... Можно ли сетовать на то, что Калифорния отобрана у этих
ленивых мексиканцев, которые не знали, что с ней делать?» Но что это
значит, по сути дела? Что невозможно жить в ту или иную эпоху и
полностью избежать ее влияния, даже когда ты Маркс. Его рассуждение
не проникнуто расизмом, но все же отдает ему дань. Ведь не мог же он
жить в Лондоне, этом средоточии империи, и не заразиться его настро-
ением.

А вы думаете, что сегодня в нашей стране нет расизма? Думаете, он
не пряч1тся под спудом, не вырывается на поверхность, как пузырьки,
которые поднимаются со дна и проходят через всю толщу воды, чтобы
лопнуть на свободе, на воздухе?

В таких случаях я люблю приводить примеры, ссылаться на под-
линные происшествия, которые случаются каждый день. Один из дру-
зей пеняет мне на это, считая это научной ошибкой. Но я уверен в своей
правоте, и если читатель хочет нас рассудить, я предлагаю его внима-
нию два-три случая, которые произошли со мной лично. Эти мелкие
происшествия, невольным участником которых я был, имеют по край-
ней мере то преимущество, что не относятся к разряду страшных
случаев.

Я живу в Париже, в XIII округе. В моем квартале много иммигран-
тов, приехавших из Африки и из Азии, Как-то после обеда мы с женой
спокойно идем по нашей улице и подходим к месту ее пересечения с
другой, круто спускающейся с горы улицей. Внезапно я замечаю, что по
этой второй улице мчится нам наперерез негритянский подросток лет
пятнадцати - шестнадцати ростом метр восемьдесят, не меньше, на
роликовых коньках. На полной скорости он разворачивается прямо на
тротуаре, чуть не сбив нас с ног, и уносится прочь. Я возмущенно
бросаю ему вслед два-три слова. Любитель роликовых коньков уже
успел укатить довольно далеко, но он тут же возвращается, осыпает
меня градом ругательств и восклицает в сердцах: «Дайте же нам жить!»
Я не верю своим ушам, но он повторяет фразу. Выходит, я, старикашка,
нарочно преградил ему путь, а мое возмущение не что иное, как

189

расистская агрессия! В утешение я говорю себе, что юный конькобежец
белой расы, быть может, вел бы себя не лучше. Десять лет назад я бы,
наверно, просто надавал ему как следует.

Другая история. Как-то раз я ехал в такси, принадлежавшем компа-
нии, клиентом которой я являюсь уже пятнадцать лет. Я знаком с
шофером - он родом с Мартиники, крупный, плотный, как вашингтонс-
кие шоферы-негры. Путь неблизкий. Он рассказал мне, что подрабаты-
вает, играя по вечерам в оркестре, что он женат на француженке и v них
трое детей. «Очень красивые дети,- добавил он.- Один из сыновей,
дантист, женился на финке. И представьте себе, у меня беленькая
внучка!» - хохочет он. Я плохо пересказал эту сцену, которая очень
меня порадовала, ведь счастливый иммигрант - такая редкость! Воз-
вращаясь вечером в другом такси - его вела молодая женщина, служа-
щая в той же компании,- я к слову рассказал ей о нашем разговоре. Не
тут-то было! Она стала сердиться, бранить шоферов-иностранцев. Я
знаю ее мужа, он тоже шофер, и знаю, что у них нет детей. Почему? Они
и детей ненавидят так же, как иностранцев? И тут мне захотелось, чтобы
последнее слово осталось за мной: «Если бы у вас были дети, то сегодня
в Париже было бы меньше шоферов-иностранцев».

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Бродель Ф. Что такое Франция истории Европы 10 франция
Бродель Ф. Что такое Франция истории Европы 13 франция
Бродель Ф. Что такое Франция истории Европы 7 франции
Под тулоном апельсиновые деревья времени система
член генерального совета французского банка