<<<     ΛΛΛ     >>>   

Действие кабального холопства на крестьянскую ссудную запись. Исстари крестьяне в России, селившиеся на владельческих землях, вели свои хозяйства в большинстве с подмогой от своих владельцев. Эта подмога давалась им в различных видах: владелец ссужал своих крестьян готовыми усадьбами с надворными строениями, рабочим скотом, семенами и т.п. За эту ссуду крестьяне облагались особыми накладными повинностями, которые падали на них сверх общего поземельного налога за снимаемые у владельца земли. Все эти повинности владельцы излагали в крестьянских поземельных договорах, носивших название порядных грамот или ссудных записей. Вся совокупность этих добавочных повинностей, источником которых была ссуда, носила название крестьянского изделия или боярского дела (барщина). Но эти повинности были простыми долговыми обязательствами, которые не уничтожали личной свободы крестьян, выражавшейся в праве выхода, т.е. перехода с одного участка земли на другой либо от одного владельца к другому. Крестьянин, задолжавший владельцу и по этому долгу вступивший в зависимость от него, мог ежеминутно прекратить эту зависимость, заплатив владельцу долг. Если он заключал договор на известный срок, это не лишало его права разорвать свою связь с землевладельцем до истечения срока, только заплатив условленную в договоре неустойку — крестьянский заряд, как говорили в XVI и XVII веках.
Таковы были отношения между крестьянами и землевладельцами приблизительно до половины XVI века. Но с этого времени в Московском государстве стало усиленно развиваться частное землевладение вотчинное и преимущественно поместное. Вместе с развитием этого землевладения усилился спрос на крестьянский труд. Обширные пространства незаселенной земли, поступавшие в руки помещиков, последние старались обрабатывать, добывая всеми возможными средствами рабочие крестьянские руки. Вследствие этого масса бедного бездомного люда была превращена в хлебопашцев при помощи землевладельческих ссуд. Все это усилило задолженность крестьян своим владельцам. В порядных грамотах второй половины XVI века ссуда становится общим условием крестьянских договоров. Необыкновенно трудно встретить крестьянина, который садился бы на земельный участок без подмоги от владельца. Вследствие этой задолженности право выхода хотя и сохранялось за крестьянином, на практике теряло свое действие, становилось неприменимым. Редкий крестьянин мог расплатиться со своим владельцем. Напротив, он должал все более по мере того, как заживался на его участке. Благодаря этому право выхода к концу XVI века выродилось в две формы. Из них одна возвращала крестьянину свободу, но была запрещена законом. А другая не только не восстанавливала его свободы, но еще усиливала его долговую зависимость от владельца: крестьянин мог или насильственно разорвать свою связь с землевладельцем, убежав от него; или законным порядком отойти от него, нашедши другого владельца, который расплатился бы за него с прежним и перевел на свой участок. В первом случае беглый крестьянин, отысканный землевладельцем, должен был платить долг и пеню; во втором он менял одну долговую зависимость на другую с приращением.
Благодаря этой утрате права перехода в действительности среди землевладельцев уже к концу XVI века стал утверждаться взгляд на крепостных крестьян, как на неоплатных должников, не имевших возможности разорвать свою зависимость от владельца. Один иностранец, Шиль, описывая положение крестьян при Борисе Годунове, замечает, что еще при прежних государях московских землевладельцы привыкли смотреть на своих крестьян как на крепостных. Легко понять происхождение такого взгляда, не имевшего прямого основания в действовавшем законодательстве: этот взгляд, очевидно, сложился посредством приложения начал древнерусского долгового права к положению владельческих крестьян.
Мы видели, что долг становился источником крепостной зависимости, когда должник не только обязывался служить или работать за рост, но и терял право уплатить самый капитал, т.е. прекратить зависимость по своей воле. Это последнее начало было прямо выражено в апрельском указе 1597 года, запретившем принимать от кабальных холопов челобитные об уплате долга по служилым кабалам. Благодаря этому начала кабального холопства стали прилагаться землевладельцами к положению задолжавших крестьян еще прежде, чем такое приложение было дозволено законом. Возникновение и развитие кабального холопства родило среди землевладельцев мысль, что «крестьянское изделие» за «подмогу» создает точно такую же личную крепостную зависимость крестьянина от владельца, в какую ставила кабального холопа дворовая служба за рост. В самом деле, различие между обязательством работы крестьянина на владельца за «подмогу» и обязательством дворовой службы кабального холопа за рост было очень незначительно.
Под влиянием этой мысли и без всякого участия законодательства, приблизительно со второй четверти XVII века, в крестьянские договоры стали вносить новое условие, которого не заметно было в порядных грамотахХ\Л века. Прежде крестьянин, снимавший землю даже на определенный срок, иногда давал обязательство не покидать своего участка раньше срока. Но это обязательство было скорее обещание, чем юридическое условие. Крестьянин мог и до срока покинуть участок, лишь заплатив полученную ссуду и условленную неустойку. Но в третьем десятилетии XVII столетия появляются порядные грамоты, в которых крестьяне дают обязательство никогда и ни в каком случае не покидать владельцев даже при условии уплаты неустойки. Самый ранний договор с таким условием, мне встретившийся, относится к 1628 г. В этом договоре вольный человек, снимая участок с подмогой от владельца, обязывается «за государем своим жить во крестьянех по свой живот безвыходно». В одной ссудной записи 1630 г. крестьяне, снимая землю Тихвинского монастыря и обязуясь в случае ухода заплатить монастырю за подмогу и льготу, которыми от него пользовались, прибавляют: «И впредь мы Тихвина монастыря крестьяне», т.е. в случае ухода они не только должны заплатить подмогу и вознаграждение за льготу, но и возвратиться на снятый участок. Значит, крестьяне сами навсегда отказались от права выхода и неустойку превращали в пеню за побег, не возвращавшую им этого права и не уничтожавшую самого договора.
Скоро это обязательство стало общим условием в ссудных крестьянских записях, принимая чрезвычайно разнообразные формы выражения. Иногда крестьянин к своему обязательству заплатить неустойку за побег прибавлял условие: «А впредь-таки я государю своему по сей записи крепок безвыходно». Наиболее употребительная и стереотипная формула, в которой выражалось это обязательство, гласила: «А крестьянство и впредь в крестьянство», т.е. хотя крестьянин и убежит, но он этим нисколько не разорвет своей крестьянской зависимости от владельца.
Происхождение крестьянской крепости. Так в крестьянские договоры с владельцами внесено было условие, по которому крестьянин, нанимая землю с подмогой владельца, закреплял свои долговые и поземельные обязательства отказом навсегда от своего права прекращать основанную на этих обязательствах зависимость. Это условие и сообщило крестьянскому поземельному договору значение личной крепости.
До сороковых годов XVII столетия не заметно вмешательства законодательной власти в крестьянские договоры с владельцами. Новое условие проникало и распространялось, не встречая со стороны правительства никаких возражений. Легко, однако, заметить важный интерес, который должен был очень скоро вовлечь законодательство в эти отношения, чтобы регулировать их. Если на крестьянские долговые отношения к владельцам падало основное условие личной кабалы, то возникала опасность, что задолжавший крестьянин из тяглого человека превратится в кабального холопа, который не был обязан государственным тяглом.
С начала сороковых годов законодательство начинает все с большим вниманием вмешиваться в отношения между крестьянами и владельцами. Еще в конце XVI века был установлен законом 24 ноября 1597 г. срок давности для сыска беглых крестьян. Этот срок давности, назначенный первоначально в пять лет, имел целью исключительно судебные удобства: бесконечные тяжбы о крестьянах, давно бежавших без расплаты, заваливали судебные учреждения. Иск о побеге, начатый слишком поздно, лишал суд
возможности основательно разобрать дело. Поэтому законом 1597 г. был назначен пятилетний срок давности для таких исков. Если крестьянин бежал за шесть или более лет до начала иска, владелец терял право искать его судом. В XVII столетии пятилетний срок был увеличен до десяти лет. Землевладельцы провинциальные, дворяне и дети боярские, чрезвычайно тяготились этими сроками, благодаря которым беглые крестьяне, укрываясь в отдаленных вотчинах крупных владельцев, с истечением срока пропадали для них без возврата долга.
Превращение обязательства по договору в крепость по писцовой записи. Удовлетворяя этим неоднократным ходатайствам, правительство в 1646 г. приняло решительную меру: предпринята была всеобщая перепись тяглых людей — городских и сельских. Для писцов, разосланных по всем уездам, составлены были подробные наказы, инструкции. Здесь писцам указано было записывать всех тяглых людей поименно с живущими при них нетяглыми сыновьями и родственниками на тех местах, за теми владельцами или обществами, где их заставала перепись. А беглых записывать на покинутых местах на основании действовавшего в то время срока давности: лишь в том случае, если они бежали не далее десяти лет до переписи; убежавшие раньше записывались там, где их заставала перепись. Удовлетворяя неоднократным ходатайствам служилых людей об отмене срока давности, правительство обещало, что впредь тяглые люди с детьми и родственниками будут крепки по переписным книгам и без «урочных лет»; т.е. землевладельцы и сельские общества получат право искать бессрочно и возвращать беглых, записанных за ними в этих книгах.
Влияние крестьянской крепости на состав крестьянского населения. Эти писцовые наказы 1646 г. значительно изменили характер крестьянской крепости, установленной ссудными записями.
1) Явился новый способ укрепления, который не отменял прежнего договорного, но скорее закреплял его — это запись по переписным книгам. Крестьяне, записанные за владельцем, становились крепки ему даже и без ссудной записи. 2) Крепостной крестьянин закреплялся за владельцем без всякого срока и не только лично, но и со своим потомством и даже с родней, жившей
в его доме. Дети и родственники, которых писцы заставали в его доме, становились точно так же крепостными того владельца, за которым был укреплен их отец или старший родственник, домохозяин.
Таким образом, крепостная крестьянская зависимость, первоначально личная и пожизненная, вследствие закона 1646 г. превращена была в вечную и потомственную. Состояние крепостных крестьян стало безвыходным, непрекращаемым. Эта безвыходность и получила на языке XVII века название вечности крестьянской. Но, признавая за владельцами крепостное право на крестьян, законодательство ограничило их известными условиями.
Образование тяглого крепостного состояния. Землевладелец отвечал за податную исправность своих крепостных крестьян перед казной; далее, имея право на детей и младших родственников своих крепостных крестьян, владелец только тогда мог пользоваться этим правом, когда устроял хозяйственное положение этих детей и родственников, делавшее их способными тянуть барское и казенное тягло, т.е. давал им земельные участки и ссуду на обзаведение. Эти и другие условия, которыми законодательство ограничило крепостную власть владельцев на личность крестьян, сводились требованию, чтобы тяглый крестьянин, став крепостным, не переставал быть тяглым и способным к тяглу. Благодаря этим условиям крестьянская крепость, развившись из крепости кабальной, не сделалась холопьей.
Замена казенных служб личной зависимостью как новой повинностью крепостных крестьян. Она отличалась от последней, во-первых, тем, что давала владельцу право только на часть крестьянского труда, другая часть которого обязательно шла в пользу казны в виде поземельного тягла; во-вторых, тем, что все владельческие права на крепостных были обусловлены соответствующими государственными обязанностями владельцев.
Так представляю я происхождение и законодательное изменение крепостного права на крестьян. Оно возникло в начале деятельности новой династии помимо законодательства, путем частных сделок — средствами обязательственного права. Но потом законодательство, регулируя эту зависимость, в интересах госу- дарства подчинило созданную сделками крепостную власть на крестьян известными государственными требованиями. Легко, однако же, понять, что распространение крестьянской крепости значительно усложнило юридический состав сельского населения.
Дробление крепостного крестьянства. Из общей массы тяглого земледельческого населения выделились теперь владельческие крепостные крестьяне. [90] Это было совершенно новое состояние тяглых крепостных людей. Прежде тяглые крестьяне не были крепостными, крепостными считались только холопы, которые не были тяглыми. Эти крепостные крестьяне отличались от крестьян казенных и дворцовых тем, что, лишившись подобно им права выхода из своего состояния, они все же не несли казенных служб, падавших на черных и дворцовых крестьян. Эти казенные службы заменены были работой на землевладельцев, которая возлагалась на крепостных крестьян как новая государственная повинность.
Происхождение затяглых крепостных крестьян. В самом крепостном населении обособились два разряда: земледельцы-домохозяева, платившие тягло с участков, которыми были наделены, и крепостные люди, жившие за этими крепостными домохозяевами — их дети и младшие родственники, которые составляли совершенно особый класс затяглых крепостных.
Итоги. Крестьянская крепость завершила собою то дробление низшего тяглого и крепостного населения, какое началось с конца XVI столетия. Окончательная юридическая выработка дана была крестьянской крепости около половины XVII века. Но лишь только вошло в право это новое явление, во всем чиновном делении общества Московского государства начинается важная перемена, которая ему сообщила новую организацию и новый вид. Этой переменой обозначается наступление нового, четвертого периода в истории русских сословий.

Обозначая во введении в курс периоды, на которые можно разделить историю русских сословий, я сказал, что в четвертом периоде основанием общественного деления у нас служило различие прав, распределявшихся между сословиями по их политическому значению. Итак, сословное право есть отличительная черта IV периода. Это тот признак, которым строй, усвоенный нашим обществом в этот период, отличался от склада, который ему предшествовал и основывался на различии государственных обязанностей, разверстанных между общественными классами по их хозяйственным состояниям.
Понятие о сословном праве. Прошу припомнить, как мы определили сословное право во введении в курс. Я сказал, что это есть всякое преимущество, предоставляемое законом целому классу общества в постоянное обладание. Разумеется, юридическое отличие известного класса только тогда можно назвать его преимуществом, когда оно обращается в его пользу, т.е. дает ему средства обеспечить свои интересы, создает ему выгодное положение в государстве или помогает сохранять и укреплять это положение.
Отсутствие понятия о сословном праве в Московском государстве в XV и XVI веках. В московском государственном праве в XV и XVI веках, когда складывалось государство, мы не находим твердо выраженного понятия о таком сословном преимуществе. Законодательство знало хозяйственные выгоды, которыми пользовались разные классы и которые служили не интересам этих классов, а целям государства. Законы были средством исправного исполнения государственных обязанностей, возложенных на общественные чины, а не средством обеспечения интересов этих чинов. Выгоды достигались собственными усилиями отдельных лиц или получались лицами от государства, например, поместья. В том и другом случае государство налагало на лица соответствующие этим выгодам тягости: на землевладельцев, приобретавших землю собственными средствами или получавших ее от казны, оно налагало службу приказную и ратную; на торгово-промышленных капиталистов — службу казенную и промысловое тягло; на хлебопашцев, снимавших земли казенные или частные, — тягло поземельное.
Первый вопрос, возникающий при изучении нового периода, состоит в том: когда, откуда и каким образом возникла в Московском государстве идея о сословном праве как о таком юридическом преимуществе, которое служило не столько средством для отбывания государственных повинностей, сколько средством для ограждения и проведения сословных интересов? Происхождение этой идеи было довольно сложно и заслуживает некоторого внимания, тем более что этот вопрос почему-то обыкновенно оставляется в тени нашей историко-юридической литературой.
Начальный законодательный момент IV периода. Московское законодательство начинает довольно твердо формулировать такие преимущества и согласно с ними перестраивать прежнюю чиновную иерархию общества с половины XVII века, с Уложения 1649 г. Постепенно вырабатываясь и укрепляясь, основанный на различии сословных прав новый склад нашего общества достигает если не полного и окончательного, то довольно определенного выражения в сословных жалованных грамотах 1785 г. Поэтому Уложение можно принять за начальный законодательный момент IV периода истории русских сословий, а жалованные грамоты мы избрали было конечным пределом нашего изучения. Однако мысль о сословном праве, как мы его определили, возникла ранее издания Уложения, и условия, из которых она родилась, становятся заметны еще в XVI веке.
Двоякое происхождение мысли о сословном праве в Московском государстве. Сословные права возникали и развивались в нашем государственном порядке двумя путями: все они являлись последствиями чиновного деления, но различались свойством побуждений, их вызывавших, или тех интересов, которые ими ограждались. Одни из них создавались самим законодательством и направлены были к тому, чтобы поддерживать и укреплять чиновное деление общества, удерживая классы в кругу назначенных им чиновных обязанностей. Другие сами собой рождались из материальных выгод, связанных с чиновными обязанностями, и служили выражением и средством поддержания того государственного значения или веса, какой приобретали чины исполнением своих обязанностей. С первого взгляда эта разница в происхождении сословных прав покажется неясной, но вы увидите из дальнейшего изложения, в чем она состояла.
Сословное право как средство удерживать классы в кругу их обязанностей. Сословные права как средства удержания классов в кругу их государственных обязанностей постепенно развивались путем перерождений, каким подвергались эти обязанности в своем практическом применении. Мы видели, что первоначально эти обязанности развёрстывались по хозяйственным состояниям лиц: кто владел землей, тот должен был служить ратную службу; кто пахал землю, тот обязан был тянуть поземельное тягло. Эти повинности падали на состояния или занятия даже независимо от лиц, которые владели этими состояниями или вели эти занятия. Если землевладелец, служивший ратную службу со своей земли, часть этой земли пахал на себя своими холопами или вольнонаемными рабочими, не сдавал ее тяглым людям — крестьянам, то в XVI веке он сверх ратной службы платил еще поземельное тягло с этой части наравне с тяглыми хлебопашцами. Таким образом, по земле землевладелец служил, а по пашне платил. Потом, когда посредством такой разверстки лица рассортировались на классы, по мере того как общественное деление, кристаллизуясь, застывало и твердело, повинности с помощью наследственной их передачи постепенно переносились с хозяйственных состояний на самые лица и только отбывались лицами по хозяйственным состояниям.
Иногда они даже ЛОЖИЛИСЬ на лица независимо от их состояний. Сын служилого человека нес ратную службу, даже не имея земли. Напротив, неслужилый человек, ставший землевладельцем, — например, холоп, получивший от господина часть его вотчины в награду за верную службу, что нередко бывало в XVI веке, — такой землевладелец не был обязан ратной службой государству. Если служилый человек должен был служить, хотя бы и не владел- землей, то, наоборот, служилый землевладелец не обязан был платить поземельное тягло, хотя бы часть своей земли и обрабатывал на себя. Вот почему в царствование Михаила Федоровича дворовые пашни служилых землевладельцев по писцовым книгам являются уже свободными от поземельного налога. Эта перемена была, очевидно, перенесением государственных повинностей с хозяйственного состояния на самое лицо, им владевшее. Отсюда установилось правило, по которому податное тягло освобождало от ратной службы, а ратная служба — от податного тягла.
Естественно, однако же, что повинность, переставши быть вещественной и сделавшись личной, не могла исправно отбываться, если теряла свое вещественное, т.е. хозяйственное, основание. Отсюда еще в XVI в. становится заметным в московском законодательстве стремление поставить лица в экономические состояния, соответствующие несомым ими повинностям, и удержать их в этих состояниях. Самым решительным выражением этого стремления была система поместных наделов, превратившая тысячи безземельных ратников в мелких землевладельцев. Но и вотчинное землевладение испытало на себе действие того же стремления. Здесь оно, прежде всего, повело к стеснению прав вотчинного землевладения в интересе поддержания служебной годности служилых фамилий. Чтобы предохранить их от упадка и предупредить переход вотчинных земель от служилых владельцев в неслужилые или неспособные к службе руки, ограничено было право отчуждения и право завещания родовых наследственных вотчин. В ст. 85 Судебника 1550 г. и в дополнительном законе 1557 г. был точно определен порядок выкупа таких вотчин, отчужденных владельцами в чужой род. Нисходящие потомки вотчинника, продавшего родовую вотчину, — дети и внуки — по Судебнику и закону 1557 г. не могли выкупать ее. Это право сохраняли только боковые родственники — братья, сестры и племянники — и только в том случае, если они не подписались на купчей продавца свидетелями, т.е. не давали молчаливого согласия на продажу вотчины. Право выкупа отчужденной вотчины сохранялось за родичами в продолжение сорока лет. Причем родич, выкупивший родовую вотчину, лишался права ее дальнейшего отчуждения в род: он мог продать или заложить ее только члену своего рода, не подписавшемуся свидетелем на купчей первого продавца.
В одном списке Судебника является еще более важное стеснение права отчуждать родовые вотчины: здесь к изложенной статье Судебника приписан закон царя Ивана, неизвестно в каком году изданный. По этому закону бездетный вотчинник мог продать, заложить или отказать в монастырь по душе только половину своей родовой вотчины без согласия родичей. Все, что он отчуждал сверх этой половины без их согласия, отдавалось им по их челобитью без выкупа, а покупатель лишался своих денег. Законами 1562 и 1572 гг. право отчуждения и завещания родовых вотчин было еще более стеснено в пользу казны, точнее говоря — в интересах службы, для предупреждения перехода вотчин в неслужилые руки. По этим законам крупным землевладельцам, князьям и боярам, вообще запрещено было отчуждать, т.е. продавать, менять или закладывать свои родовые вотчины, а также отдавать их в приданое. Они могли ввиду бездетной смерти завещать эти вотчины боковым родственникам, но только ближайшим — братьям, их детям и детям этих племянников, не далее. Сверх того, запрещено было завещать вотчины вдовам, женам и дочерям и отдавать их в монастыри по душе без доклада государю. Во всех случаях, когда по закону вотчинник терял право располагать вотчиной по своему усмотрению, она по смерти его бралась в казну и обращалась на поместные дачи. Все эти стеснения были объяснены в законе 1572 г. одним главным побуждением: «Чтобы службе убытка не было и земля бы из службы не выходила».
Все изложенные узаконения направлены были косвенно к удержанию служилых фамилий в раз занятом однажды ими положении по службе, которое чаще всего терялось вследствие потери вотчин, наследственных состояний. Такие распоряжения касались только высших слоев служилого класса, княжеских и боярских фамилий, т.е. крупнейших землевладельцев, наиболее важных для службы. Но в XVII столетии мы встречаем, и прямые законодательные меры с целью затруднить и даже запереть выход из всех состояний — как служилых, так и тяглых. Легко понять, что невозможно было превратить каждый служебный чин в замкнутое состояние. Среди чинов господствовало постоянное движение: личная заслуга или личная удача в хозяйственных предприятиях постоянно изменяла чиновное положение лица, переводя его из одного чина в другой. Бедный городовой сын боярский, по состоянию своему способный служить только городовую осадную службу, постепенно богатея, запасался конем и вооружением и, таким образом получая возможность нести более тяжелую повинность — ходить в дальние походы, переходил в разряд городовых дворян или даже в выбор. Но вся иерархия чинов не представляла непрерывной лестницы ступеней, которую одно и то же лицо могло бы пройти снизу до самой вершины. В московском чиновном делении не было того, что потом бывало по табели о рангах, когда чиновник, начавший с низу, с низшего чина, личными качествами или с помощью служебной удачи, пробегал всю лестницу чинов и кончал свою государственную службу в высшем чине. Таких примеров не было в московской службе в XVI—XVII веках. Вся лестница московских чинов распадалась на несколько отделов, и иерархическое движение было возможно для лица известного происхождения только на пространстве ступеней известного отдела. У каждого «отечества» были свои доступные ему чины. Провинциальный дворянин, начавший службу городовым сыном боярским, мог дослужиться до выборного дворянства, в исключительных случаях попадал даже в Московский список, но редко шел выше дворянства московского. Точно так же тяглый посадский человек, начавший свою деятельность в звании молодшего, мог, богатея, стать «лучшим» посадским человеком, мог даже попасть в высшее столичное купечество, стать торговым человеком гостиной или суконной сотни, даже гостем. Но мы знаем очень немного случаев еще более успешного возвышения. Некоторые гости за свою усердную службу казне награждались дьячеством, получали поместья, и даже известны два-три человека в XVII веке, которые из гостей через дьячество попали в Думу в звании думных дворян. Но не было ни одного купца, который дослужился бы до боярства. Так у каждого общественного слоя была своя чиновная карьера, свой ряд доступных ему чинов. Следовательно, отделы чинов были менее подвижными состояниями, чем самые чины.
Чины каждого отдела отличались неодинаковыми, но однородными обязанностями, и соответственно тому лица, их получавшие, должны были иметь неодинаковые, но однородные хозяйственные состояния. Так, посредством естественной группировки мелких чинов сами собой обозначались очертания более крупных классов, которые законодательство и обратило в сословия, сперва замкнув выход из них, а потом обособив их друг от друга специальными правами. В одной статье Судебника 1550 г. мы читаем: «Адетей боярских служивых и их детей, которые не служивали, в холопи не приимати никому опричь тех, кого государь от службы отставит». Точно так же Судебник запретил заимодавцам брать к себе в дворовую службу тех должников, которые занимали деньги в рост, а не под условием служить за рост.
В XVII веке запрещение выходить из служилых и тяглых состояний становится общим и настойчивым стремлением московского законодательства. Так, закон 9 марта 1642 г. безусловно запретил вступать в холопство дворянам и детям боярским. Точно так же еще до Уложения принимались меры против закладничества, т.е. против вступления в личную зависимость с правом всегда ее прекратить или без этого права. Уложение окончательно запретило тяглым посадским людям и крестьянам отдаваться в зависимость по служилым кабалам к церковным властям или светским землевладельцам. Детей или младших родственников своих тяглые люди могли отдавать только в жилую неволю и притом не более как на пять лет. Так отменена была 88 статья Судебника 1550 г., которая давала крестьянину право продаваться с пашни в полное холопство. В XVII веке люди православного исповедания в Московском государстве вообще не могли продаваться в полное холопство. Если мы припомним установленную наказом 1646 г. вечность крестьянскую, то все почти общество в Московском государстве, все служилые и тяглые чины его представятся нам сосредоточенными в три группы: служилую, посадскую и крестьянскую, которые были замкнуты с одной стороны — со стороны выхода из них.
Превращение чиновных выгод в сословные права по состоянию. Но если специальные повинности целых чиновных групп стали безусловно обязательными и неизменными, даже наследственными, то являлась необходимость и обеспечивавшие их исполнение хозяйственные выгоды сделать исключительным достоянием классов, которые несли на себе эти повинности. Если служилый человек по закону нес вечно потомственную ратную службу, а посадский тяглец вечно и потомственно платил тягло по городскому промыслу, то было необходимо, чтобы никто, кроме служилых людей, и не владел землей, чтобы никто, кроме посадских тяглецов, и не имел права промышлять в городе.
Так хозяйственные состояния и занятия из экономических средств исправного отбывания государственных повинностей превратились в исключительные юридические преимущества отдельных классов, направленные к удержанию лиц в кругу их наследственных обязанностей. Иначе говоря — превратились в сословные права. [91], [92] Отсюда возникло новое явление в Московском государственном порядке — приобретение права на известное хозяйственное состояние или занятие. Прежде хозяйственные состояния приобретались усилиями отдельных лиц, средствами гражданского права. Каждое занятие было всем доступно, возникало из свободного приложения труда, руководимого частными интересами трудящегося лица. Теперь лицо, прежде чем войти в известное состояние, должно было приобрести право на это; прежде чем принималось за известные занятия, обязано было вступить в тот общественный класс, которому это занятие было присвоено законом как его сословное преимущество.
Обособление трех сословий по правам. Из указанного правила само собою вытекало и обратное требование: если только служилые люди имеют право владеть землей, только посадские люди могут заниматься городским промыслом и торгом, то все владеющие землей должны войти в состав служилого класса, все занимающиеся городским промыслом и торгом обязаны примкнуть к классу посадских людей. Так право землевладения и право городского промысла и торга объединяли мелкие чины, разделенные до тех пор дробными различиями в тяжести ратных служилых и тяглых посадских повинностей. Такое обоюдостороннее приложение правила и сомкнуло прежние чины в несколько крупных классов или сословий, придав им посредством принудительной сословной приписки более плотный и постоянный состав и обособив, их друг от друга.
Меры, направленные к сосредоточению и округлению раздробленных прежде общественных классов, были проведены на земском соборе 1648 и 1649 гг. по инициативе правительства или по ходатайству самих земских чинов и сведены в Уложение.
1. Личное землевладение стало исключительным правом служилых людей и тех из земских, которые несли казенную службу по выборам. Боярские холопы и находившиеся в сходном с ними юридическом положении монастырские служки не могли покупать и принимать в заклад вотчины. Если кто из служилых людей находил такую вотчину и бил о ней челом государю, она отбиралась у холопа или служки и отдавалась челобитчику в поместье, как конфискованная земля (Улож., XVII, 41). Им не давали и поместий из государевых казенных земель.
2. Право торговать и промышлять в городе присвоено было исключительно посадским людям, а не принадлежавшие к посадскому обществу городские торговцы и промышленники обязаны были либо отказаться от своих торгов и промыслов, либо приписаться к городскому обществу. Холопы и крестьяне, владевшие в
городах тяглыми дворами и промышленными заведениями — лавками, амбарами, погребами, — обязаны были продать их тяглым посадским людям. Впредь запрещалось кому-либо приобретать такие дворы и заведения в городах, кроме посадских людей, под угрозой конфискации приобретенного имущества и торговой казни для приобретателей из крестьян и холопов. Крестьяне могли привозить в города свои товары и продавать их на гостином дворе с возов и судов, но не могли покупать и нанимать для того лавок в торговых рядах.
С другой стороны, слободы в городах, населенные нетяглыми промышленниками и торговцами, заложившимися за служилых людей или духовных сановников, приписывались к посадским обществам со всем своим населением и землями. Даже дети духовенства и другие вольные люди, жившие по городам на церковных землях и занимавшиеся торгами и промыслами, зачислялись в городское тягло. Не только люди вольные, не принадлежавшие к какому-либо определенному состоянию, но и состоявшие на государственной ратной службе по прибору и за то получавшие казенное жалованье, занимаясь в городе торговлей и промыслами, должны были тянуть городское тягло. По Уложению такие приборные служилые люди, оставаясь в своих служилых чинах и продолжая нести ратную службу, вместе с тем по своим торгам и промыслам обязаны были записаться в городское тягло и платить всякие подати наравне с тяглыми посадскими людьми. Исключение сделано было только для некоторых разрядов служилых приборных людей. Например, для стрельцов, которые со своих городских торгов и торговых заведений платили таможенные пошлины и годовые оброки по окладу городского общества, но не были обязаны нести тягло и земские службы наравне с посадскими людьми (Улож., XIX, 15, 17, 7, 3, 4, 11, 12). Таким образом, одно и то же лицо могло принадлежать к служилому и тяглому состоянию, чем для низших служилых людей отменялось установившееся в начале XVII века правило, что ратная служба освобождает от тягла, и обратно — тягло от службы.
3. Наконец, и земледельческий труд, став сословным правом, начал объединять сельское население, дотоле разбитое на различные юридические состояния. В состав этого населения входили тяглые крестьяне и бобыли, жившие на казенной или частной владельческой земле, безземельные гулящие люди, занимавшиеся сельскими промыслами или наемной работой, и пахотные холопы, получавшие от господ земельные участки в пользование с усадьбами и земледельческим инвентарем и за то работавшие на господ или платившие им оброк, подобно крестьянам. Такие пахотные холопы назывались деловыми, и задворными людьми.
Уложение ясно отличает крестьян и бобылей, черных и дворцовых, от крепостных владельческих, а тех и других от холопов. Первых оно признает прикрепленными к земле, или, точнее, к сельским обществам. Вторых и третьих — прикрепленными к лицам, т.е. к землевладельцам, различая их друг от друга тем, что крепостные крестьяне и бобыли были люди тяглые, а деловые и задворные холопы — нетяглые. Но в самих признаках, которыми различались указанные три состояния, заключались условия их взаимного юридического сближения. Прикрепляя одних хлебопашцев к сельским обществам, других к землевладельцам, Уложение окончательно утверждало то правило, что сельские общества казенных крестьян отвечают за податную исправность последних, а землевладельцы — за исправность своих крепостных крестьян. Неизбежным последствием этого правила была принудительная разверстка тягла. Сельские общества и землевладельцы получали право отводить отдельным крестьянам большие ни меньшие пахотные участки соразмерно с их рабочими силами и налагать на них подати соразмерно с отведенными участками. Эта принудительная разверстка вносила важные перемены в юридический состав сельского населения. С одной стороны, она уничтожала юридическое различие между крестьянами и бобылями: принадлежность к тому или другому из этих состояний определялась не выбором самого тяглого хлебопашца, а хозяйственным усмотрением общества или землевладельца, которые разверстывали тягло. С другой стороны, эта разверстка уничтожала на деле юридическое различие между крестьянами и пахотными холопами. Сумма податей, падавшая на имения, определялась количеством тяглых крестьянских и бобыльских дворов, значившихся в нем по переписной книге. Но податные платежи предоставлено было разверстывать ответственному за них владельцу между всеми крепостными его хлебопашцами, как он хотел, и недоимки взыскивались сборщиками, как с тяглых крестьян, так и с нетяглых пахотных холопов. Поэтому в переписных книгах 1646 и 1678 гг., когда произведены были общие переписи тяглых людей, обозначались и дворы деловых и задворных холопов наряду с крестьянскими и бобыльскими, хотя этих холопов закон еще не признавал прямо тяглыми людьми. Так подготовлялось слияние бобылей и пахотных холопов с крестьянами в один класс, завершенное введением подушной подати при Петре. Наконец, юридический состав сельского населения упрощался еще тем, что Уложение, прикрепляя казенных крестьян к сельским обществам, а владельческих — к владельцам, распространило это прикрепление и на детей и родственников крестьянина, которые жили в его доме, не имея своих участков, и считались до тех пор вольными людьми.
Таковы были три крупные группы, на которые с половины XVII века стало распадаться по сословным правам гражданское общество в Московском государстве.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Разделение сословных обязанностей на личные
История сословий вскрывает нам два наи более скрытых
Приносимой государству разными общественными чинами
Они определялись государственным требованием