<<<     ΛΛΛ     >>>   

посред­ством представительных учреждений, которые делаются на Западе главною целью политической борьбы со стороны защитников индивидуальной свободы и гражданского ра­венства. Представительные учреждения не были новостью в истории западноевропейского государства, потому что возникли еще в средние века, но между старыми и новыми учреждениями этого характера есть большая разница: средне­вековое представительство было сословным, в соответствии с сословным строем общества, тогда как представительство новое является, по крайней мере, в теории представительст­вом национальным, общенародным. В истории французской революции можно отметить весьма определенно момент, когда произошла замена одного политического принципа другим. Именно 17 июня 1789 года сословные генеральные штаты превратились в бессословное национальное собрание, и это превращение в истории представительных учреждений было концом одного периода и началом другого, хотя уже раньше английский парламент утратил следы своего сослов­ного происхождения, а начало сословности продолжало еще жить и позднее в немецких представительных учреждениях XIX в. Сословное представительство возможно только в об­ществе, расчлененном на сословия, но дело именно в том и заключается, что французская революция положила конец сословным привилегиям во имя идеи гражданского равен­ства. И в этом последнем отношении мы можем указать на дату, когда сразу рухнул весь социальный феодализм, и на его развалинах основано было бессословное гражданство. Как известно, это произошло в знаменитом ночном заседании четвертого августа 1789 г. Решения, принятые в этом заседании представителями французского народа, для социальных отношений имели тот же смысл, какой в по­литической области получило постановление 17 июня. Впоследствии эти решения вошли в состав конституции 1791 г., которая на первых же строках своих объявляла «бесповоротно уничтоженными все учреждения, оскорбляв­шие свободу и равенство прав»: «нет больше, читаем мы в этой конституции, ни дворянства, ни пэрства, ни наслед­ственных отличий, ни сословного разделения, ни феодаль-

ного режима, ни патримониальной юстиции, ни каких-либо титулов, званий и прерогатив, из всего этого возникающих, ни каких-либо рыцарских орденов, корпораций и украше­ний, для которых требовались бы доказательства дворянства или которые предполагали бы неравенство рождения». Поэтому далее прямо заявлялось., что впредь во Франции будет существовать только одно состояние граждан (1'etatdes citoyens). Мы видели, что аналогичное постановление было включено и в германское уложение 1849 г. Естественными правами всех граждан декларация 1791 г. признавала одина­ковое для всех право занимать разные государственные и общественные должности, равномерность распределения между гражданами налогов и общую подсудность одним и тем же уголовным законам.

В это состояние граждан вследствие этого пересмотра вступили во Франции и те общественные классы, которые ранее вообще не считались полноправными гражданами государства и даже были лишены самых элементарных прав свободных людей. В таком положении находилась в дорево­люционной Франции почти вся масса сельского населения. Правда, число крепостных здесь было сравнительно с неко­торыми другими континентальными странами очень неболь­шое, но и свободная часть крестьянства все еще продолжала находиться под властью привилегированных землевладель­цев духовного и светского звания. Поземельная собствен­ность, находившаяся в руках непривилегированных сосло­вий, тоже не была свободна, так как и на нее распростра­нялись известные права привилегированных землевла­дельцев. Мало того: неравенство, существовавшее между лицами, переносилось и на самые земли, тоже делившиеся на благородные и подлые. Освобождая личность крестья­нина, новый закон вместе с этим освобождал его собствен­ность; установляя равенство между людьми, он установлял равенство и между землями. Вообще нужно сказать, что и другие политические движения с конца прошлого века в большинстве случаев были связаны с историей крестьян­ского вопроса там, где продолжали существовать феодаль­ные порядки и крепостничество. Окончательная ликвидация

этих социальных отношений чисто средневекового проис­хождения была предпринята в Западной Европе лишь под влиянием событий 1848 г. Это было естественное применение к общественной жизни принципов юридической свободы и равенства перед законом.

Философия естественного права должна была отнестись отрицательно ко всем порядкам и учреждениям, которые не оправдывались перед идеями разума, и с этой точки зрения все исторически сложившееся подлежало отмене, поскольку противоречило новым понятиям о правах лич­ности и о происхождении и задачах государства. Когда французскому национальному собранию пришлось создавать новую административную систему, то в основу деления государства на департаменты были положены не истори­чески сложившиеся границы провинций, округов, бальяжей и т. п., а чисто отвлеченные принципы геометрии и ариф­метики: каждый департамент должен был быть по возмож­ности равной с другими величины и иметь, приблизительно одинаковое количество жителей. Это было новым разрывом с историей во имя чисто отвлеченного представления о госу­дарстве, в котором все должно быть основано на отвлеченных принципах. Философия естественного права знала только индивидуальную свободу и общегосударственный интерес. Все промежуточное между отдельною личностью и полити­ческим целым с этой точки зрения не могло и не должно было иметь самостоятельного значения. Французские депар­таменты вышли поэтому совершенно искусственными адми­нистративными единицами, которые с удобством могли уложиться в систему административной централизации. Отдельная личность, которой не разрешалось создавать общественные союзы корпоративного характера, равным образом оказалась слишком слабою в сравнении прежде всего с государством, как представителем правильно или неправильно понимаемого общего интереса. Принцип лич­ной свободы французская революция применила и к труду, к промышленной деятельности человека. В этой области индивидуум должен был быть свободным, и притом не по отношению к одному только государству. Уничтожая

крепостничество, барщину, разного рода стеснения, которым крестьянин подвергался в своей хозяйственной деятель­ности, революция тем самым освобождала личный труд, но тогдашняя экономическая школа физиократов, опиравшаяся на идею естественного порядка, требовала давно отмены стес­нений для свободы труда и промышленности и в области индустрии. Свободе в этой сфере препятствовала старая цеховая организация ремесел, в которой притом начала эксплуатации в значительной мере расшатали старые основы солидарности работников одной и той же специальности. Во имя свободы личности революция не только отменила все цеховые учреждения, но даже и на будущее время запретила устраивать какие бы то ни было ассоциации на почве общих экономических интересов, дабы ни под каким видом старые цехи не могли возродиться к жизни. В таком именно смысле французское национальное собрание издало 14 июня 1791 го­да специальный декрет. Тогдашние французские законо­датели усматривали в возможных попытках основания новых союзов нечто «неконституционное и заключающее в себе покушение на свободу и декларацию прав человека». Пред­ставляя этот декрет национальному собранию, докладчик, на котором лежала обязанность подробно мотивировать принимаемое решение, указывал на то, что в государстве не должно быть иных интересов, кроме частного интереса каждого отдельного лица и интереса общего: «никому, говорил он, не дозволяется внушать гражданам какой-то промежуточный интерес и отделять их от общественного дела корпоративным духом», тем более, что корпорации противоречат принципу «свободных соглашений лица с лицом».

Итак, революция знала только отдельную личность и государство и ничего промежуточного между ними. Если можно так выразиться, она атомизировала общество, уничто­жив старые общественные союзы, сословия и корпорации и поставив каждого отдельного человека лицом к лицу с другими единичными личностями и с государственною властью, построенною на новом начале. Самостоятельные общественные союзы стесняли личную свободу и мешали

проявлению государственного всемогущества; но в них была и другая сторона, а именно солидарная защита общих интересов и соединенных с ними прав: снимая с личности прежние путы, революция отнимала у него и возможность обороняться в союзе с другими. Вот почему в той критике революционного законодательства, которая шла из консерва­тивного лагеря, уже тогда не все было результатом предрас­судков и непонимания.

Кроме отдельных провинций, сословий и корпораций, основывавшихся на историческом праве, — хотя бы такого термина тогда и не существовало, — революции пришлось еще иметь дело с организацией, которая ссылалась на право еще высшего порядка, на божественное право. С точки зрения естественного права личности новый режим отнял у католической церкви ее прежнюю власть над обществом, провозгласив свободу совести и равноправность всех испове­даний. Но и в этой области национальное собрание не хотело допустить свободной общественной организации, взглянув на церковь как на чисто государственное учреждение, а на служителей религии как на своего рода общественных чиновников. Таков был именно смысл так называемого гражданского устройства духовенства, декретированного 12 ию­ля 1790 г. И здесь отдельная личность, за которою признава­лась свобода совести, но не признавалась свобода религиоз­ного общения, ставилась лицом к лицу с государством, преобразовывавшим по своему усмотрению и в своих интере­сах внутренние распорядки католической церкви. Таким образом, в данном случае государство не разрушало старой организации, а приспособляло ее к своим целям, хотя вследствие этого ему и пришлось прийти в столкновение с принципом религиозной свободы. Вообще революционные правительства конца XVIII в. охотно расширяли индивиду­альную свободу лишь в тех случаях, где она не сталкивалась с государственным интересом (raison d'etat), который тоже обосновывался на идее естественного права. Революция уничтожала старые порядки и учреждения, опиравшиеся на историческом или божественном праве во имя права естест­венного — которое понималось не только в смысле

индивидуальной свободы, но и в смысле государственного интереса. Права и привилегии отдельных местностей, сословий и кор­пораций приносились в жертву не только личностей, но и государства. Нивелируя общество, государство в то же время его атомизировало, и это не могло не отразиться на взаимных отношениях отдельных классов общества. Мы еще увидим, какое значение получила отмена цехов в той промышленной революции, которая тоже положила свою печать на взаимное отношение социальных классов в XIX столетии.

Нам остается еще решить вопрос о том, какие обществен­ные элементы получили наибольшую выгоду от крушения старых порядков, от введения бессословного гражданства и народного самоуправления. Проиграли, конечно, оба привилегированные сословия — духовенство и дворянство, которые лишились своего господствующего положения в обществе, своих исключительных прав, своей власти над сельским населением и значительной части ранее принадле­жавших им земель и доходов. Эти два сословия уже в эпоху просвещенного абсолютизма представляли из себя консерва­тивную оппозицию против задумывавшихся или проводив­шихся тогда реформ. Между привилегированными и рево­люцией могла быть только борьба, и падение революци­онного движения необходимо должно было сопровождаться клерикальной и феодальной реакцией. Выиграли от введе­ния новых порядков вообще все непривилегированные, хотя в весьма различных степенях и далеко не в одинаковых отношениях. Непривилегированные сами распадались на несколько классов, различавшихся между собою и в эконо­мическом, и в культурном смыслах. В общем, однако, мы имеем право говорить о двух больших частях нации, из которых одну стали называть буржуазией, другую — наро­дом. Эти два класса были заинтересованы в падении старых порядков, но новые порядки получили для них неодина­ковое значение. Наиболее выиграла от революции буржуазия.

В экономическом и культурном отношениях буржуазия при старом порядке уже возвысилась до того уровня, на котором находилось дворянство, но в отношениях

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Только позднее на государство стала возлагаться обязанность служить высшим целям человеческой жизни
Под конец же прямо склонившаяся на сторону католической реакции
Ломбардо венецианское королевство снова находилось в полной власти австрии
Созданном главным образом усилиями буржуазии
Многие историки готовы были объяснить такие случаи гибели цивилизации