<<<     ΛΛΛ     >>>   

Но это только одна сторона дела, обращающая на себя наше внимание при рассмотрении просвещенного абсолю­тизма. Абсолютизм нового времени, как мы знаем, был одним из воплощений государственной идеи, пришедшей на смену средневековым принципам католицизма и феода­лизма. Прежде всего, эта идея мыслилась лишь как право государственной власти, заслонявшее собою понятие о соеди­ненных с пользованием этою властью обязанностях. То, что можно назвать практическим макиавеллизмом в политике нового времени, вытекало естественно и необходимо из

взгляда, по которому у короля есть права, но нет обязан­ностей. Общее понятие государства само представлялось уму главным образом со стороны совокупности тех прав, кото­рыми оно наделено по природе вещей или по изначальному договору, лежащему в его основе, и только позднее на государство стала возлагаться обязанность служить высшим целям человеческой жизни. В двух разных формулах выра­зилось различие в понимании того отношения, в каком должны находиться между собою носитель государственной власти и само государство: одна формула делала из особы короля воплощение государства, подчиняла его первой, именно знаменитое «государство, — это я» (1'etat, c'est moi) Людовика XIV, тогда как другая делала из монарха «первого слугу государства», как выражался Фридрих П, тем самым налагая на королевскую власть известные обязанности по отношению к государству. Эпохе просвещенного абсолютиз­ма, таким образом, принадлежит более высокое понимание государства, нежели то, с каким мы встречаемся на протяже­нии всего времени, протекшего от Макиавелли до Гоббса, этих главных теоретиков светского абсолютизма. По их представлению задачи государства исчерпывались охраною внутреннего мира и внешней безопасности, а великий государственник XVII в. Ришелье прямо находил даже вред­ным, чтобы народу было хорошо, но к XVIII веку мы встре­чаемся уже с более широким пониманием государственной идеи. Насколько можно говорить собственно о теории просве­щенного абсолютизма, в ней безграничная власть государ­ства оправдывалась как единственное средство создать земное благополучие и усовершенствовать внутренние отношения общества. Раз государство стало признавать за собою не одни права, но и обязанности, оно теоретически должно было наложить на себя и известные ограничения. Правда, просве­щенные «деспоты» (despotes eclaires) XVID. в. не менее ревни­во, чем Людовик XIV, относились к своей власти и не менее его были принципиальными противниками сословного представительства, но тем не менее они все-таки умеряли свою власть, налагали на нее известные ограничения (по крайней мере, в теории), становясь именно на точку зрения

договорного происхождения государства, как налагающего на монархов известные обязанности: этим умеряющим абсолютизм фактором признавалось как раз тогдашнее «просвещение», которое указывало государственной власти на ее задачи в культурной и социальной жизни.

Но и этим еще не исчерпывается вопрос об основных признаках просвещенного абсолютизма второй половины XVIII века. Воплощая в себе государственную идею нового времени, королевская власть выросла в борьбе с средне­вековыми силами католицизма и феодализма или, говоря вернее, с политическою стороною того и другого. Но у като­лицизма была еще сторона культурная, у феодализма — сторона социальная. Мы видели уже, что, нанесши удар клиру и аристократии, как политическим силам, абсолютизм нового времени в сфере культурно-социальной вступил, наоборот, с ними в союз и взял их под свое покровительство, сам вместе с тем подчинившись их влиянию в деле охраны всех старых форм общественной и духовной жизни. Поли­тика просвещенного абсолютизма была возобновлением пре­кратившейся было борьбы нового государства с католициз­мом и феодализмом и на этот раз не только в политической их стороне, но и в культурно-социальных их проявлениях. Продолжая, таким образом, старую антикатолическую и ан­тифеодальную традицию государственной власти с исхода средних веков, политика второй половины XVIII в. отражала на себе и идеи тогдашнего просвещения, отстаивавшего право общества на свободное культурное развитие, право личности на религиозное самоопределение и вместе с тем вооружавшегося и против сословных привилегий, которые выросли на феодальной почве, и против несвободы лица и земли в сельском быту, где наиболее удержались остатки средневекового феодализма. Весьма и весьма многие меро­приятия просвещенного абсолютизма поэтому и были на­правлены против двух сословий, представлявших собою старые католические и феодальные традиции, а этим и объ­ясняется глухая, а иногда и открытая вражда духовенства и дворянства против представителей новой политики. В этом смысле просвещенный абсолютизм начал действовать,

собственно говоря, в том же направлении, в каком потом действовала революция, и те же общественные классы, которые явились врагами просвещенного абсолютизма, сделались потом и врагами революции. Так как последняя, кроме того, приняла республиканский характер, то впослед­ствии в вызванной ею реакции абсолютизм сблизился именно с теми самыми общественными классами, с кото­рыми он находился в натянутых отношениях во второй половине XVIII века.

Начало эпохи просвещенного абсолютизма следует отнес­ти к 1740 г., когда вступил на престол Фридрих П, «король-философ» и именно философ в духе XVIII в., друг главного вождя всего просвещения XVIII в., Вольтера, а конец — к 1789 году, около которого сходят со сцены и наиболее видные деятели эпохи, сам Фридрих II и его младший современник Иосиф П, этот революционер на троне, как его называли. На эти полвека приходится царствования — Кар­ла Ш Испанского, при котором действовал министр-рефор­матор Аранда, Иосифа-Эмануила Португальского и его ми­нистра Помбаля, только что названного Карла Ш и его сына Фердинанда IV в Неаполе с министром Тануччи, Леопольда в Тоскане, Христиана VII в Дании с министром Струэнзе, Густава Ш в Швеции, Карла-Фридриха в Бадене. К этим же представителям просвещенного абсолютизма нужно присо­единить и Екатерину П в России.

Тесная связь между абсолютизмом и просвещением в дан­ную эпоху доказывается, между прочим, теми отношениями, какие существовали тогда между монархами и философами, и теми надеждами, которые последними возлагались на первых. Насколько были искренни отношения между теми и другими, это вопрос особый, но факт все-таки тот, что государи и министры второй половины XVIII в. разделяли многие воззрения философов, сообщали им свои предпо­ложения, искали у них сочувствия и популярности, оказы­вали им поддержку, приглашали их к себе на службу и всту­пали с ними в дружескую переписку. Около 1765 г. Дидро не без основания писал, что в это время в Европе не было ни одного монарха, который вместе с тем не был бы

фило­софом. Со своей стороны «просветители» ХУШ столетия возлагали большие надежды на абсолютную монархическую власть, как на политическую силу, которая одна только, по их мнению, могла дать победу в жизни новым идеям. В этом союзе монархов и философов совершалось сближение между государственностью, нашедшею свое воплощение в абсолю­тизме, и рационализмом, бывшим самою характерною чер­тою «философии» XVIII века: государство должно было следовать указаниям разума, но власть в государстве должна была находиться в руках абсолютных монархов. И теоретики, и практические деятели просвещенного абсолютизма отно­сились с величайшим недоверием к общественным силам, так что их девизом могло бы быть изречение: «все для народа и ничего посредством народа». Системе этой пришлось действовать в наиболее отсталых странах, где правительства шли впереди общества, продолжавшего жить конфессио­нально-сословными традициями, и если абсолютизм встре­чал здесь какую-либо оппозицию, то главным образом со стороны консервативных элементов, которые были недо­вольны преобразованиями, затрагивавшими их кровные интересы. Реформа шла сверху, от государственной власти, на стороне которой была сила и которая считала себя вправе действовать посредством силы во имя общего блага. Все делалось путем власти, ничего не оставлялось на долю общественной самодеятельности. Впрочем, последняя, выра­жавшаяся раньше в феодальных, муниципальных и сословно-представительных формах, давно находилась в упадке, так сказать, совершенно почти иссякла, в то время как государство, наоборот, сделавшись первейшею силою, в соз­нании именно этой силы считало себя вправе рассматривать самое общество как чисто пассивный материал, подлежащий лишь воздействию сверху. Притом всякое участие общест­венных сил в делах правления, принимая характер ограни­чения власти, не только казалось не соответствующим тем правам, которые должны были только ей принадлежать, но и вредным, поскольку со стороны консервативно настро­енных общественных сил можно было только ожидать не содействия, а противодействия преобразовательным

начинаниям: действительно, там, где сохранялись еще «чины», они проявляли оппозиционное отношение по многим мероприятиям, которых требовала новая государственная политика. В просвещенном абсолютизме государственное начало и философский рационализм сходились между собою именно в том, что оба вели борьбу против всякого права исторического, во имя естественного права. Просве­щенный абсолютизм был противником исторических прав сословий и областей, вступив в борьбу с привилегиями духо­венства и дворянства и с провинциальным сепаратизмом, опиравшимися на старые привилегии, противопоставив им естественное право, на котором основывалась и сама государ­ственная власть в тогдашней политической теории. Неблаго­приятная исторически сложившемуся социальному строю идея естественного права была, наоборот, весьма благопри­ятна для личной свободы. Просвещенный абсолютизм относился однако весьма двойственно к этой последней: поскольку он сам был лишь применением к жизни государ­ственной идеи Гоббса, а главное — был только видоизме­нением «полицейского государства», постольку он не давал свободы проявлению индивидуальных сил, но это касалось преимущественно тех сфер, в которых само государство считало себя заинтересованным. В других отношениях, где права личности подвергались ограничению не в интересах государства, а в силу традиционных культурных и социаль­ных отношений, просвещенный абсолютизм содействовал эманципации личности, установляя веротерпимость и вооб­ще вводя в известной мере принцип свободы в духовную жизнь общества, содействуя его эманципации от клерикаль­ной опеки, стремясь к отмене крепостного права или вообще к ослаблению и ограничению помещичьей власти и т. п. Эта двойственность, впрочем, должна считаться лишь одним из проявлений тех противоречий, которыми вообще отличается весь просвещенный абсолютизм XVIII в. Будучи одновре­менно продолжением старой королевской политики и при­менением новой государственной идеи в духе светского абсолютизма, система эта не всегда жила в ладу не только со старыми историческими силами, но и с новыми

требова­ниями самого просвещения, поскольку последнее защищало права личности и общества во имя их достоинства и свободы против всего, что наносило им ущерб.

Рассматривая реформы просвещенного абсолютизма, мы не можем, однако, не отметить того общего факта, что в них все-таки на первом плане стояло укрепление государства, как некоторого единого целого, отстаивающего себя в между­народной борьбе, а не общее благо в смысле большего подъема и более равномерного распределения народного благосостояния. Внутри вся деятельность правительств была направлена на улучшение администрации и финансов. Но от административных и финансовых реформ, равно как от реформ в областях судопроизводства, школы, печати и т. п., как ни были они несовершенны, имея преимущественно значение лишь благих начинаний, все-таки вытекали или ожидались важные последствия и для самих подданных, материальное благосостояние и духовное развитие которых стало признаваться за важное государственное дело. В като­лических странах эта политика шла рука об руку с осво­бождением государства и общества от тягостных послед­ствий религиозной реакции, господствовавшей в общем около двух веков, и весьма знаменательно то, что почти одновременно католические государи Португалии, Франции, Испании, Неаполя и Пармы изгоняют из своих стран иезу­итов и добиваются у папы уничтожения самого ордена, и все это в промежуток каких-нибудь четырнадцати лет (1759—1773). Во многих отношениях католические правительства эпохи стремятся, не изменяя ни догмы, ни культа, ни церковной организации, добиться для себя и для светского общества того, что протестантским странам дала реформация. Эпоха просвещенного абсолютизма в католических странах являет­ся временем давно небывалых столкновений государства с церковью, и мы присутствуем здесь при том, как ограничи­валась власть папы, уменьшалось число духовенства и мона­стырей, отменялись привилегии клира, его инквизиционная власть и книжная цензура, секуляризировалась церковная собственность, отнималось у духовенства исключительное заведование народным образованием и пр. и пр. В эпоху

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Было уважения к свободе религиозной совести
Настроение буржуазии при старом порядкемежду аристократией дворянства главным
Кареев Н. И. Общий ход всемирной истории 2 декларация
Как два обособленных исторических мира культуры империи
Именно знаменитое государство