<<<     ΛΛΛ     >>>   

С 1367 по 1403 год Чикониа жил и работал в Льеже, создавал мессы и мотеты, в которых синтезировал черты французского и итальянского Ars nova. Об Италии он никогда не забывал. В 1390-е годы у него завязались постоянные связи с известным профессором университета в Падуе Франческо Дзарабелла: они переписывались, Дзарабелла звал Чикониа в Италию, а композитор посвятил ученому один из своих латинских мотетов. Лишь в 1403 году Чикониа перебрался в Падую, где стал каноником местного собора и его именовали магистром. 15 или 24 декабря 1411 года он скончался в Падуе. В итальянских архивах находится ряд его произведений, в том числе мадригалы, баллаты, виреле. Сохранились также фрагменты его месс и мотеты. Создавал Чикониа и теоретические труды, главным из которых сам считал трактат «De Arithmetica istitutione» (утрачен). В двух других - сохранившихся - работах рассматриваются высказывания о музыке древних, начиная от Пифагора, и средневековых авторов («Новая музыка») и, по свидетельству исследователей, соединяется опора на Маркетто Падуанского и Иоанна де Мурис («De Proportionibus»).

Музыкальные произведения Чикониа производят достаточно необычное для своего времени впечатление. Композитор не только осваивает традиции, с одной стороны, французского, с другой - итальянского Ars nova, но распоряжается ими вполне избирательно, развивая одни черты стиля, отказываясь от других: владея сложной полифонической техникой, он избегает изощренности в сочетании голосов; пользуясь пластикой итальянского мелодизма, он удерживается от его мелизматического, порой виртуозного развития. Его музыка звучит просто, ясно, цельно, что достигается отнюдь не простой суммой технических приемов, но техника нигде не выступает на первый план. Чикониа владеет изоритмией, поручает cantus firmus тенору, широко использует имитации, полифонизирует всю ткань вокального многоголосия, казалось бы, по образцам французского Ars nova. Однако художественный итог у него получается иной: частое расчленение формы при внимании к вертикали и итальянских каденциях, выделение (хотя и не акцентированное) верхнего голоса при спокойном ритмическом соотношении с другими, нередко гармоническая, «опорная» функция нижнего голоса как бы уравновешивают то, что исходит из французской полифонической традиции. Использование одних и тех же попевок, даже мелодические (и не только мелодические) секвенции способствуют как единству мелодического движения, так и интонационной доступности, запоминаемости того, что звучит («Et in terra pax»).

Стиль Чикониа не слишком индивидуален, в нем немного личностного, мало ощутимы национальные черты, он далек от изысканности Машо и эмоциональности Ландики. На нем лежит скорее печать всеобщности, равнодействия, стремления к новой гармоничности. Любопытно, что современная исследовательница его творчества Сюзанна Клерке обнаружила архивные материалы, позволяющие думать, что Чикониа положил начало созданию так называемых месс-пародий: две части (по-видимому, написанные им) мессы «Regina gloriosa» возникли как пародии на одноименный мотет (Понятие пародии имело тогда иной смысл, чем оно имеет в наше время. Пародиями назывались полифонические сочинения, созданные на материале иных произведений (песен, мотетов и т. д.). Об этом будет сказано дальше). Эта практика пародирования станет в дальнейшем очень распространенной в полифонической музыке нидерландских и других европейских мастеров. Так что и в этом смысле Чикониа заглядывал вперед.

В научной литературе встречается понятие «эпоха Чикониа» (имеются в виду 1400-1411 либо 1370-1411 годы). Оно не стало общепринятым, но специально и не оспаривается. С нашей точки зрения, оно не правомерно. Жизнь Чикониа отчасти проходила еще в эпоху Машо и Ландини, а в остальном приходится на переходное время в истории музыкального искусства Западной Европы. Это время как раз и не стало «эпохой Чикониа» (или вообще эпохой какого-либо одного мастера): слишком пестры и противоречивы были творческие проявления накануне новой эпохи. Чикониа поднялся над этим периодом, по-видимому, с большей объективностью, чем другие, наметил направление дальнейшего пути и, объединив творческие потенции Севера и Юга, отчасти предсказал судьбы полифонии строгого стиля. Потому заслуги его более значительны, чем если бы смутный переходный период стал действительно его эпохой. На самом же деле имя Чикониа стоит в славном ряду тех, кто так или иначе подготовил почву для сложения нидерландской школы, создавшей классику строгого стиля.

История этой творческой школы не имеет аналогий в развитии музыкального искусства и охватывает почти два столетия. Корни ее глубоки и разветвлены, крона смыкается в процессе роста с иными кронами, поднимающимися вокруг. Характерные свойства нидерландской полифонии определяются в ее высоких образцах около середины XV века. Истоки же школы уходят чуть ли не к началу столетия. Впрочем, при этом следует различать, какие именно музыканты начали там работать, где затем сложилась нидерландская школа; то были Пьер Фонтен, Рихард де Локевиль, Никола Гренон, Арнольд и Гуго де Лантен, Иоганн де Лимбургия и некоторые другие французские мастера, действовавшие в герцогстве Бургундском, главным образом в кафедральном соборе Камбрэ или при дворе герцога Филиппа Доброго. Они представляли французскую полифоническую традицию, быть может несколько эволюционируя в новой обстановке, тем более что Фонтен, Гренон, оба де Лантена побывали в Италии и им доводилось также работать в Риме. Это была еще не нидерландская школа, а всего лишь бургундская группа французских музыкантов, которую можно рассматривать как своего рода французский компонент того, что станет нидерландской школой.

Названные композиторы в своей деятельности отчасти предшествовали Дюфаи, отчасти оказались его старшими современниками. Рихард де Локевиль был до 1418 года учителем юного Дюфаи. Рядом с сочинениями Дюфаи песни и духовные произведения (в том числе части месс) Локевиля кажутся ныне наивными по характеру выразительности и музыкальному складу. В них несомненно выражены французские черты трехголосия, но в очень смягченном и как бы нейтрализованном виде: контратенор активен, но не слишком, его легкие синкопы не заслоняют ведущей роли супериуса; мелодика не сложна, тяготеет к возвращениям попевок, форма компактна. От изысканного сплетения мелодических голосов, от полиритмии Машо эта музыка отстоит очень далеко. Вместе с тем она словно бы и не предсказывает полифонический стиль нидерландской школы - таким, как он сложился со временем у Дюфаи.

В этой связи надо со всей определенностью подчеркнуть, что нидерландская школа, какой мы ее знаем и какой она признана в истории, - отнюдь не ограничена творческой деятельностью бургундской группы французских музыкантов. Сложилась новая школа на нидерландской почве и впитала в себя не только французские, фламандские, но и итальянские, и английские истоки. Бургундское герцогство, хотя и набравшее силу и завладевшее большой территорией в те времена, - это скорее понятие внешнеполитическое, так сказать, административное. Под эгидой бургундского герцога находились тогда не только французские провинции (Бургундия с Дижоном в центре и Эно, или Геннегау, с Камбрэ), но и целая страна - Нидерланды, с ее высоким экономическим (промышленность, торговля) и культурным уровнем, богатыми городами, феодальной знатью, тяготеющей к герцогскому двору, и сильным, зрелым бюргерством (не забудем, что уже в XVI веке там произошла буржуазная революция - первая в Европе) (Известный немецкий музыковед Генрих Бесселер (ГДР) предлагает в связи с этим такую дефиницию обозначении: «бургундское» - для государства, «нидерландское» - для страны, народности и форм ее выражения (Веssе1ег H . Bourdon und Fauxbourdon. Studien zur Ursprung der niederlandischen Musik Leipzig. 1974, S. 178)) . В территориальный состав Нидерландов в то время входили земли, впоследствии вошедшие в предел Северной Франции, Бельгии, Люксембурга, части Голландии. В составе населения соседствовали валлоны и фламандцы, то есть представители романской и германской групп народов. На этой новой почве, которая оказалась благотворной для развития художественной культуры, развилась в XV веке нидерландская живопись и возникла новая музыкально-творческая школа. Последняя не была связана или ограничена своими прочными традициями и одновременно была непосредственно восприимчива к наследию французского искусства. И кроме того, охотно и свободно впитывала все лучшее, что развивалось в других европейских странах. Иными словами, она оказалась на стыке различных культур в эпоху раннего Ренессанса.

Нидерландская школа, таким образом, не стала ни бургундской, ни франко-фламандской, а приобрела более широкое значение. Бургундской культурой, строго говоря, вряд ли можно назвать то, что было связано с административным центром государства, с придворной жизнью, ибо и музыка для придворной капеллы и произведения для соборных хоров Камбрэ, Монса, Люттиха (Льежа), Антверпена создавалась на исторической почве не одной Бургундии как таковой. Еще менее «бургундской» была в XV веке живопись крупнейших нидерландских мастеров во главе с Яном ван Эйком, хотя наследие, в частности, французской готики не было полностью отвергнуто ими.

Первая творческая зрелость приходит к нидерландской школе во второй четверти XV века с творениями Гийома Дюфаи и Жиля Беншуа - примерно в то же время, когда Ян ван Эйк создает свой прославленный полиптих для Гентского алтаря. Младшие современники Дюфаи, а затем и музыкальные деятели XVI столетия постепенно осознают, что сложение нидерландской школы стало началом новой эпохи для музыкального искусства. Нидерландский теоретик и композитор Иоганн Тинкторис считал (1472-73) что музыка его времени, представленная именами Дюфаи и Беншуа (а затем Окегема и других мастеров), может быть оценена как подлинно новое искусство. Источник и начало этого нового искусства Тинкторис видел у англичан во главе с Данстейблом. Так уже в пределах XV века были со всей определенностью названы имена тех, кто осуществил перелом в развитии западноевропейского музыкального искусства.

До нашего времени конкретные связи между творческими личностями Дюфаи - Беншуа, с одной стороны, и Данстейбла - с другой, не прослеживаются с исторической достоверностью. Новизна, редкая свежесть и другие высокие художественные достоинства музыки английского мастера, не поблекшие и для нашего восприятия, естественно, должны были произвести сильнейшее впечатление на континенте. Дюфаи, по-видимому, не мог не знать произведений Данстейбла. Однако когда и почему он ознакомился с ними, какие нотные записи были ему известны, общался ли он лично с Данстейблом или только слышал его музыку - на все подобные вопросы пока нет ответа.

К сожалению, биография этого крупнейшего на века английского музыканта (до Пёрселла - в XV I I веке - ему нет равных!) совершенно не поддается восстановлению. Известно лишь, что Данстейбл умер 24 декабря 1453 года и похоронен в Лондоне. В эпитафии он назван славой и светилом музыки. Там же упомянуто, что он «изучал законы небесных созвездий». Из этого делали заключение, что он был и астрономом. Однако, как установлено теперь, Данстейбл, видимо, только переписал в 1438 году трактат по астрономии, относящийся к XIII веку. Дата и место рождения композитора неизвестны. Где именно и когда он работал в разные годы, не выяснено. Бывал ли он в Италии? Итальянские архивы хранят наибольшее количество его сочинений. Слава Данстейбла распространилась на континенте очень широко, достигнув даже Испании. Трудно предположить, что сам он жил и работал только в своей стране, тем более что и в его произведениях исследователи находят следы «континентальных влияний» (в частности, проведение cantus firmus'a в супериусе), а на его рукописях имеются пометки «Anglicanus» или «de Anglia», которые были бы излишни в пределах страны.

Произведения Данстейбла говорят сами за себя. Его творческое наследие не столь обширно, как у других современников, но полно значения, внутренне цельно и несет печать тонкой индивидуальности. Сохранилось 18 частей месс (из них 12 парных, например Kyrie - Gloria или Sanctus - Agnus dei), одна полная месса «Rex seculorum», 25 мотетов и несколько песен с французским или итальянским текстами, среди которых известная в свое время «О rosa bella».

Данстейбл - первоклассный мастер-полифонист. Он создает мессу и части месс на традиционные мелодии духовных песнопений - из респонсория или секвенций, варьирует мелодию cantus firmus'a, помещает ее в теноре или в супериусе, пишет изоритмические мотеты (как и некоторые части месс), вводит небольшие имитации, применяет сложные приемы «превращения» одного и того же голоса (в основном изложении, далее с обращением интервалов, затем с пропусками пауз и нот, в ракоходном обращении, квинтой выше) и т. д. Словом, техника полифонии нисколько не затрудняет композитора и течение его музыки в итоге воспринимается как непринужденное, естественное. Техника и не является для Данстейбла самодовлеющей, она как бы не слышна. В действительности же она помогает тому, что музыка движется естественно, что возникают определенные соотношения частей или разделов произведения, их связи или отличия. При всем том в многоголосии Данстейбла (он предпочитает трехголосие) мы слышим его отличительные особенности в первую очередь как раз не в сфере самой полифонической техники (которой владели тогда многие), а в богатстве и свежести мелодики и небывалой ранее полноте гармония.

Очень развито, если не утонченно, было и чувство хоровой фактуры в крупных полифонических произведениях английского композитора: часто сменяя количество звучащих голосов и характер голосоведения на протяжении одной композиции, он избегает тембрового и динамического однообразия и достигает тонкой нюансировки хорового звучания. Порой такие смены на протяжении, например, одной части мессы совершаются по 13 раз (изоритмическая Gloria на мелодию «Jesu Christe fili dei»). Особенно любит Данстейбл «снимать» нижний голос (тенор), начиная мотет или часть мессы прозрачными звучаниями двух верхних голосов: так начинаются Gloria и Credo в единственной его полной мессе. Двух- и четырехголосные изложения многократно чередуются в мотете «Veni sancte spiritus» (где, кстати сказать, тенор проходит в различных метрических вариантах).

При подобных сменах хорового изложения Данстейбл бывает очень внимателен к словесному тексту. В то время композиторы не делали особо, тонких различий между разделами внутри какой-либо одной части мессы. В отдельном Credo Данстейбла находим интересное решение, избранное для кульминационного момента всей этой части мессы. Во-первых, две грани образа - «Et incarnatus» и «Crucifixus» (то есть «И воплотившегося...», «Распятого...») - как бы наложены одна на другую: супериус ведет линию «Et incarnatus», а контратенор контрапунктирует ему со словами «Crucifixus» (тенор носит инструментальный характер). Перелом выражен так: оба верхних голоса, внезапно сближаясь, радостно ведут «Et resurrexit» («И воскресшего...»), а тенор убран, молчит.

Мудро подчиненная роль техники, помогающей, однако, блистать мелодическому дару Данстейбла, хорошо прослеживается в небольшом трехголосном мотете «Nasciens mater virgo». Со стороны технической следует обратить внимание на изоритмию: в теноре четырежды проходит, поднимаясь по ступеням, одна и та же медленная, ровная фраза из пяти звуков. Она по-своему скрепляет целое, придает ему единство. Но слышна в первую очередь развитая, пластичная, движущаяся свободно и непринужденно, выразительная мелодия верхнего голоса, в которой выделяются мягкие интонации нисходящих и восходящих терций, и которая заключается терцовой же итальянской каденцией. Диапазон мелодии достигает ноны, что редко по тому времени. Это соединение свободной выразительности с крепким стержнем формы - вполне в духе Данстейбла. Более чем два века спустя оно же проявится в музыке Пёрселла. И тогда будет замечено, что основу композиции дает граунд - род basso ostinato английского народного происхождения.

Соотношение мелодии и других голосов в хоровой полифонии Данстейбла может быть различным, но никогда не идет в ущерб звучанию мелодии. Сопоставляя музыку на одни и те же слова («Et in terra pax» из Gloria), мы убеждаемся в том, что мелодия бывает более распетой и широкой при умеренной поддержке других двух голосов (тенора - как гармонической опоры и несколько более активного, возможно инструментального контратенора), а бывает также сдержанной (чаще по звуку на слог) при постоянной поддержке со стороны контратенора. В других случаях патетический характер мелодии с широкими распевами явно противопоставлен медленному и, вероятно, инструментальному контратенору. Наконец, в заключение обратимся к трехголосному мотету «Quam pulcra es» на библейские слова из «Песни песней» (Бесселер относит его к 1430-1433 годам и оценивает особенно высоко). Вся композиция выдержана в одном характере движения, голоса равноправны, фактура плотна, почти каждый звук мелодии поддержан гармонически. На этом примере с особой выпуклостью и как бы в чистом виде выступает великое равновесие гармонии и полифонии в музыке Данстейбла, полнозвучность его аккордики при возросшем для нее значении терций и секст - и в то же время индивидуальная линия у каждого голоса, который может быть и вокальным, и инструментальным.

По-видимому, не одна техника полифонии Данстейбла произвела впечатление на его современников во Франции и в Италии: в технике они и сами были искушены со времен Машо. Поразила власть его мелодики, полнозвучие его многоголосия, соединение ощутимой непринужденности хода музыки, тонкости выражения с тактично проведенной, последовательной, но не навязчивой организацией единства ее формы.

Пример Данстейбла, надо полагать, имел большое значение для английской творческой школы, для традиций ее хорового многоголосия. Однако она не выдвинула вслед за Данстейблом особенно крупных фигур, определяющих дальнейшее развитие западноевропейского музыкального искусства. В этом смысле творческий опыт Данстейбла объективно оказался более существенным для первых корифеев нидерландской школы, особенно для Дюфаи, а тем самым - для дальнейших путей полифонии в Западной Европе.

ГИЙОМ ДЮФАИ, ЖИЛЬ БЕНШУА И ДРУГИЕ МАСТЕРА ИХ ПОКОЛЕНИЯ

Гийом Дюфаи - не просто крупная творческая личность, открывающая славную историю нидерландской школы: его искусство само по себе образует длительный, полувековой этап движения полифонических жанров, их сложной и содержательной эволюции. Дюфаи отнюдь не одинаков как художник в разные периоды жизни, даже в разных группах своих произведений. Иными словами, он не только начинает историю нидерландской, школы, но и пишет ее как композитор-мастер. Богато одаренный, очень плодовитый, всегда восприимчивый, инициативный, к тому же не знающий устали в передвижениях по Европе, со временем повсюду очень хорошо известный, высоко ценимый сильными мира сего, Дюфаи поистине возглавил свое время как музыкант.

Место и точная дата рождения Дюфаи не установлены. Судя по тому, что в 1409--1410 годы он был мальчиком-певчим в Камбрэ, предполагают, что он родился около 1400 года. Дальнейшая его жизнь - при всех длительных отлучках из страны - навсегда оказалась связанной с этим музыкальным центром. Учителем Дюфаи в его юные годы был Рихард Локевиль (ум. в 1418 году); общался молодой музыкант также с Никола Греноном. С 1420 по 1426 год Дюфаи находился при дворе Малатеста в Римини и Пезаро, писал там мотеты, баллаты и духовные произведения в связи с семейными празднествами. По-видимому, к тому времени он уже отлично проявил себя как умелый музыкант в Камбрэ, и возможно, что местный епископ лично рекомендовал его в дом Малатеста, с главой которого должен был встречаться на церковном Констанцском соборе в 1418 году Вернувшись в 1426 году в Камбрэ, Дюфаи пробыл здесь недолго руководил одной из церковных капелл и, в 1428 году стал членом папской капеллы в Риме. Современные исследователи полагают что именно за этот недолгий срок пребывания в Камбрэ Дюфаи должен был испытать на себе воздействие новой английской музыки. Это подтверждается тем, что уже в одной из ранних месс его («Missa Sancti Jacobi») применен прием фобурдона, то есть параллельного ведения голосов терциями и секстами. 1426 годом помечена рукопись веселого французского рондо Дюфаи «Adieu ces bons vins de Lannoys» («Прощайте, добрые вина Лануа»).

С 1428 до 1433 года и - после перерыва - с 1435 по 1437 год Дюфаи находился на службе в папской капелле сначала в Риме, а затем во Флоренции и в Болонье. Именно тогда у него были постоянные возможности близко и обстоятельно знакомиться с итальянской музыкой, слушать итальянских певцов, общаться с широким кругом музыкантов, что несомненно затем нашло свое отражение в его творчестве: он не подражал итальянцам, но их образцы стимулировали, в частности, развитие его мелодики. В те годы Дюфаи создавал немало произведений «на случай» (выбор нового папы, заключение мира, городские празднества): торжественных мотетов, баллад, частей месс, по преимуществу крупного плана, эффектных, репрезентативных. Особенно выделяется среди них четырехголосный праздничный мотет (на латинский текст «Nuper rosarum flores»), сочиненный и исполненный по случаю освящения 26 марта 1436 года нового Флорентийского собора, купол которого был завершен великим зодчим Филиппе Брунеллески. Помимо певцов в исполнении участвовали, чередуясь с ними, группы инструментов.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

И хотя итальянское искусство уже несло в себе черты возрождения
Пяти голосов капелле флоренции
Верхнего голоса при спокойном ритмическом соотношении с другими
При цифровке такого баса обозначались лишь гармонические созвучия
Зависят от какого либо первоисточника